Жорж Онэ - Кутящий Париж Страница 6

Роза ничего не отвечала. Она задумалась. Служанка принесла жаркое, которое Сесиль принялась ловко разрезывать. Старик Компаньон и его сын ели не спеша, стараясь не стучать ножом и вилкой. Так прошла минута. Наконец Роза тряхнула головой и сказала:

— Я думала о моей прежней жизни, которую вы мне напомнили, и сравнивала ее с теперешней. По-моему, я гораздо счастливее в настоящее время. Вся эта светская сутолока, в которой я жила, была утомительнее моей теперешней полезной деятельности и представляла гораздо меньше интереса. В общем, это был своего рода угар, который не давал времени опомниться. Только в уединении и тишине маленького городка пришла я в себя, сделалась способной к здравому суждению и оценке своих свойств. Самоотвержение, которое господин Проспер почтил такой громкой похвалой, было с моей стороны инстинктивным. Мой отец разорился и был принужден уехать; я не хотела оставаться без него в Париже, и моя решимость была подсказана мне преимущественно страхом. Тут представился счастливый случай поселиться в вашем доме; ваш батюшка предложил мне переехать к нему и разделить скромную участь Сесили. Что было бы со мною без него? Отец не взял бы меня с собою в неизвестную страну; значит, мне оставалось только пойти в компаньонки или вступить на дурной путь. К счастью, я одарена простым умом, и ничто не казалось мне соблазнительнее спокойной, честной жизни, которую я могла вести здесь, И я ни разу не пожалела о принятом решении. Мне кажется, что это служит к нашей общей похвале, так как доказывает, что все мы порядочные люди.

Бывший кассир вытер глаза, на которых выступили слезы.

— Я сделал очень мало для моего патрона и для вас, мадемуазель Роза, — сказал он, растроганный. — Но я вознагражден за это сторицею тем, что вы скрасили жизнь такому старику, как я. Жить между вами и моей дочерью, смотреть, как вы работаете, ухаживать за моими цветами, каждый вечер разделять с вами ужин, который вы обращаете в настоящий пир, — да могу ли я желать чего-нибудь очаровательнее этого? Никогда не был я так счастлив; бывают часы, когда я ловлю себя на невольном сожалении о том, что ваш батюшка в одно прекрасное утро явится с большим капиталом и увезет вас далеко от нас, Я не эгоист, Я желаю, чтобы так случилось, но не слишком скоро, потому что ваша радость будет нашим горем, и в тот день, когда вы нас покинете, дом ужасно опустеет.

Тут наступила очередь Проспера затуманиться. Он отвернулся в сторону, и его лицо покрылось бледностью. Но он молчал, перебирая в уме свои скрытые ощущения. Они были горьки. С того дня, как мадемуазель Превенкьер поселилась у его отца, он зачастил в Блуа. До этого времени молодой инженер уезжал с завода только по делам службы. Теперь же он почти регулярно садился на поезд железной дороги и ехал домой на целое воскресенье. Что ж тут было предосудительного? Как добрый сын и любящий брат, молодой инженер чувствовал себя счастливым возле старика отца и Сесили. Одни злонамеренные люди могли бы утверждать, что эту родственную любовь, пожалуй, подогревало присутствие мадемуазель Превенкьер.

Между тем Сесиль догадывалась о том и несколько недель спустя объяснилась с Проспером. Регулярные посещения брата, удовольствие, которое, по-видимому, доставляли ему прогулки с ней и ее товаркой, его заботливость о своем туалете, предупредительность, которую он выказывал, открыли сестре глаза. Она стала присматриваться к Розе и легко убедилась, что та не придает никакого значения ухаживанию Проспера, что ее любезность к нему основана на простых и чистых товарищеских отношениях и что, если один из них волнуется, то другой обнаруживает полнейшую беззаботность.

Такой оборот дела сначала тревожил ее из боязни, чтобы ухаживание брата не было истолковано в дурную сторону, а потом она стала беспокоиться, опасаясь, чтобы Проспер не влюбился в Розу без всякой надежды встретить взаимность. Если Превенкьер вернется из-за моря, разбогатев в Трансваале, положение его дочери тотчас радикально изменится, а Проспер, сын бывшего кассира в его банке, не может показаться богачу желанным зятем.

Единственным шансом жениться на Розе была бы для этого доброго малого любовь мадемуазель Превенкьер. Между тем спокойная благосклонность, откровенная симпатия, с которыми она относилась к сыну старика Компаньона, явно доказывали, что девушка не питает к нему никаких нежных чувств. Поэтому для Проспера становилось опасным заходить слишком далеко по пути увлечения. И Сесиль решила высказать брату свои тревоги на его счет, открыть ему глаза на опасности, угрожающие его спокойствию.

В одно воскресенье она пошла встречать Проспера на станцию и, вместо того чтобы отправиться оттуда вместе с ним домой, спустилась по набережной Луары к красивому местечку, усаженному деревьями, на берегу реки, которая катила свои волны, весело блестя на солнце.

— Я привела тебя сюда не для того, чтобы любоваться видами, — сказала сестра, скрывая свое волнение под маской шутливости, — мне надо поговорить с тобой серьезно.

— Боже мой, в чем дело? — спросил он, начиная тревожиться.

— Дело это касается Розы, — отвечала Сесиль, — нашего отца, тебя и даже меня.

— Стольких лиц!

— Да, все тут замешаны прямо или косвенно. И вот почему я не могла дольше молчать.

Проспер поднял глаза; на его лице выражался такой испуг, что молодая девушка почувствовала жалость и положила руку ему на плечо:

— Мне не хотелось бы огорчать тебя, мой добрый Проспер, — сказала она, — но между тем я не должна допускать, чтоб ты рисковал смутить спокойствие Розы. Ты меня понял, не так ли?

Он потупил голову, ничего не отвечая, а его лицо приняло мрачное, утомленное выражение, как после жестокой усталости. Сестра продолжала:

— Ты знаешь, при каких обстоятельствах мадемуазель Роза поселилась у нас и какие обязательства приняли мы на себя перед господином Превенкьером? В нашем доме она находится под защитой порядочности твоего отца. Поэтому не следует не только словом, но даже мыслью, которую она может угадать, тревожить ее совесть, будить в ней подозрения, что ты имел в виду воспользоваться ее одиночеством посреди нас, чтоб заставить полюбить себя из благодарности или злоупотребить ее расположением.

— Как можно, Сесиль! Никогда!.. — воскликнул он с жестом отрицания. — Никогда подобная мысль не приходила мне в голову. Я стыдился бы ее, если б так было; но этого не было, ведь ты знаешь…

— Знаю, — перебила сестра. — Ты честный и славный малый, но ты любишь Розу, а влюбленное сердце не отличается твердостью. Слову легко сорваться с языка, еще легче будет оно подхвачено, и зло свершится.

— Какое зло? Любить ее так, чтобы она и не подозревала этого? Подобное зло коснется только меня, потому что я один от него буду страдать. Но даю тебе слово: ничто ни в моем обращении, ни в моих речах никогда не выдаст мадемуазель Розе моих чувств. Неужели ты обречешь меня на изгнание из родительского дома, потому что она живет там? И неужели буду я должен подвергнуться этому двойному горю — разлуке с вами, чтобы она только не находилась в моем присутствии?

— Так следовало бы поступить из благоразумия, — сказала молодая девушка с тяжелым вздохом, — и ты не один бы страдал от этой отчужденности: она сильно огорчила бы и нашего отца, и меня. Но, пожалуй, это значило бы требовать слишком многого от всех нас. Я не так сурова. Я думаю, что если бы ты стал пореже бывать в Блуа, и того было бы достаточно, чтобы уладить дело.

Страх быть совсем удаленным от дома так сильно подействовал на молодого человека, что полумера, предложенная сестрой, чрезвычайно обрадовала его, и он опять просиял. Проспер нашел справедливым пожертвовать собою, чтобы не смущать спокойствие Розы. Он настойчиво уверял Сесиль в своей скромности и сдержанности и в то же время открыл ей все нежное чувство, которое внушала ему мадемуазель Превенкьер. Перестав таиться, Проспер показал глубину своей души, и Сесиль убедилась, что ее брат влюблен гораздо больше, чем она думала. Бедняжка с грустью поняла, что эта любовь будет для доброго малого источником разочарований и огорчений. Она не решилась прямо высказать ему своей догадки, но по ее озабоченному виду он понял, что происходит у нее в уме. И юноша заговорил с искренностью, которая сильно подействовала на молодую девушку.

— Поверь, я не ошибаюсь насчет того, что меня ожидает, — сказал он. — Я отлично знаю, что не должен ни на что надеяться, разве кроме непредвиденного случая. Между мною и мадемуазель Превенкьер стоят почти неодолимые преграды. Я честный малый, не особенно дурен собой, но довольно вульгарен, смахиваю на мастерового, пожалуй, на рабочего. У меня нет никакого состояния, кроме надежд на будущее, да и то довольно шатких. Наконец, отец наш был приказчиком Превенкьера, что ставит нас в подчиненное социальное положение перед его дочерью. По своей внешности, по воспитанию, манерам и привычкам она стоит гораздо выше нас. Хотя она живет у моего отца и работает вместе с тобою, но тем не менее она нам неровня, я это хорошо сознаю, и различие между нею и нами ежеминутно выступает в мелочах, которые как будто ничего не значат, а на самом деле значат все. Ты видишь, я не обольщаю себя иллюзиями и моя любовь не лишила меня проницательности. Однако, вопреки всему, без всякого шанса получить руку любимой девушки, я так счастлив любовью к ней, что ни за что на свете не согласился бы снова чувствовать себя спокойным и невозмутимым в ее присутствии. Предоставь же меня моей страсти, которая составляет мою отраду, служит единственным интересом моей жизни, заставляет меня работать с жаром, чтобы отличиться перед мадемуазель Розой. Обещаю тебе, что она никогда не узнает моих мыслей, что я никогда не причиню ей ни досады, ни вреда.