Ася Михеева - Родители королей

Родители королей

Ася Михеева

Иллюстратор Юлия Меньшикова

© Ася Михеева, 2017

© Юлия Меньшикова, иллюстрации, 2017

ISBN 978-5-4474-0584-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

– Знаешь, отец, мы все уже столько раз проговорили… Но мне как-то не по себе.

Отец отставляет чашу и задумчиво стучит худыми старческими пальцами по столу.

– Тебя смущает то, что ты вынужден создавать женщине проблемы? Толкать ее в беды, вместо того, чтобы пронести через них на руках?

Сын отворачивается, чтобы подумать, затем медленно кивает.

– А как еще ты можешь дать ей понять, что ее ждет? – мягко говорит отец, – если она испугается… или не справится… Она ничего не потеряет. Вернется туда, где она сейчас.

Отец молчит, внимательно глядя на сына.

– Или тебя пугает именно такая возможность?

Сын криво улыбается и встает.

– Пора. Когда-нибудь надо начинать.

– И что же будет первым? Любовь? Материнство?.. – спрашивает отец.

– Честь, – отвечает сын.

1. Ускорение

С моей точки зрения началом этой, еще неоконченной, истории является Мирей. Если бы не ее застарелое одиночество, незаметно перешедшее в остервенелость, возможно, ничего бы и не было. И двадцать шесть детей Петеана Навигена по-прежнему спали бы в щели каменного подвала, свернувшись единым комком плоти, и в Городе над Мостами по прежнему правил бы узурпатор; но тридцатипятилетняя женщина, прекрасная, как певица, по имени которой я ее зову, была одинока. А это, само собой, никогда просто так не кончается, что бы ни говорила нам статистика, лживая, как и положено любой науке, служащей посторонним интересам.

А мы работали – и, надо сказать, работали неплохо. Непосредственное начальство только и знало поднимать планку средних норм, склад отпускал, бухгалтерия считала, курьеры успевали с бумагами – а грузовой отдел – с товаром. Нет, понятно, что без накладок не обходилось. Но мы решали текущие проблемы играючи, потому что мы были командой, и любое подразделение нашего филиала могло спокойно договориться с другим, а все вместе – с головным офисом. Исключением была служба инспекции склада. А, точнее, представитель этой службы по нашему городу. А точнее – Мирей.

Я младше ее на три года и тоже на тот момент была одинока, почему смотреть на нее и слушать от коллег об очередном ее закидоне было просто страшно. Как становятся такими, прости Господи, суками? Ведь не в один же день?

Ну и, собственно, в тот день она приперлась на несчастный Новогодский склад учитывать полугодовым учетом ровно то, что она – молчите, люди – ровно позавчера закрыла как учтенное квартальным учетом. Я забежала к новогодским, чтобы мне поскорее погрузили все, что должно было быть отгружено еще в первый день предыдущего учета, увидела ее в коридоре, и меня затрясло. Если Мирей опять здесь – все, конец складу еще на неделю. Клиент меня уроет и, натурально, будет прав.

Она шла, надменно закинув голову, по скромному беленому коридору мне навстречу. Свет из окна у меня за спиной падал на бледное лицо под гладкой французской челкой, и играл на пачке распечаток, прижатых к пиджаку. После того, что она наговорила мне и моим ребятам на предыдущей проверке, здороваться не приходилось и думать – поняв, что недостачи на базе отсутствуют как класс, Мирей додумалась обвинить нас в подделке документов – вроде как «слишком чисто». Ну, а после того, как я отъехалась по ней и ее «сомнительному профессионализму» всей тяжестью скорпионьего ехидства, понятно было, что и она со мной вряд ли поздоровается.

Мы встретились глазами за два шага до того, как столкнуться, и решение проблемы случилось само собой. Это было похоже на то, как человек решается на убийство – иногда желание освободиться от нарастающего идиотизма становится настолько сильным, что о последствиях уже не думаешь.

Я схватила Мирей за плечи, прижала к стене (шурша, посыпались мультифорки с документами) – испуганные глаза – и крепко поцеловала ее. Черт побери – думала я, уходя в пространство ее отчаяния и недоверия – черт побери, кто-то же однажды должен это сделать, пока нож в ее кухонном столе еще не заточен – ах, он заточен? – тем более – если мужчина ее мечты все еще курит ганджу и пускает дым в форточку дома нелюбимой, но такой предсказуемой толстухи, и не идет через большой город туда, где может встретить Мирей – кто-то же должен упереться плечом и стать тем, кого она сможет не бояться… Почему бы не я? Если пальчик ни одного мальчика не поднимается на то, чтобы заткнуть струйку небытия, которое точится сквозь плотину по имени Мирей… Ну, значит, это будет девочкин пальчик.

Она даже пыталась вырваться. Первые пару минут. Я чувствовала вкус ее крови из рассаженной губы, мягкая сладость вишневой помады растворилась в горечи – она недавно пила кофе, настоящий вареный кофе без молока и сахара – ее зубы столкнулись с моими и отступили, ее язык осторожно прикоснулся к моим губам.

«Где ты был столько времени?» – спросили ее глаза, когда я посмотрела на нее.

«Я пробивался сквозь леса и горы, любимая, и я успел» – ответил тот, кого она видела во мне.

– Поехали домой. Забери эти бумажки и уезжаем, – сказала я, – работа подождет до завтра.

На лицах людей, мимо которых я вела Мирей за руку, вспыхивало такое облегчение, что мне показалось – ни один из них даже не заметил помады, размазанной по нашим лицам и известки на дорогом пиджаке Мирей. Кстати, потом оказалось, что так оно и было.

Я засунула Мирей в первое попавшееся такси – где ты живешь? – да, езжайте, только не туда, куда она сказала, а в ближайший к тому месту супермаркет – ее трясло в кольце моих рук, не женщина, воробушек, лицо белее молока, – и вот я сую таксисту пятисотку, фиг с ней со сдачей, заберите себе – и вот я тащу ее за руку по непривычно полупустым переходам гипермаркета, ржаные булочки и топленое молоко, и сыр, и пучок укропа, и карамельный пудинг, и молотый кофе, и шоколадные пирожные на утро…

Да, я буду твоим домом и твоим обетованием, черт возьми; если Господь не прислал тебе кого-либо более подходящего, пусть не ворчит, что все срастается не так, как нужно… И все, что я чувствую, это иронию берсерка в прыжке через борт вражеского драккара, и ничего, кроме свиста заносимого над головой топора. Делай, что должен.

Она, действительно, совершенно не умеет готовить. Она сидит, поджав ноги к подбородку и завороженно смотрит, как я шурую вокруг плиты. Она все время зябнет – когда я не обнимаю ее. Она дуется, выгребая мои носки из-под кровати (я запихиваю их туда каждый вечер, преодолевая желание поднять и сложить в ящик со стиркой), и она гладит мою одежду, «потому что у тебя все равно так не выйдет». У нее огромные голубые глаза, робкие и полные нежности.

Да, работу ей пришлось поменять. С приличным понижением в должности, с изрядной потерей в зарплате – но кому, скажите, нужна в бизнесе безмятежно улыбчивая женщина, склонная уступать и соглашаться?.. Но, по большому счету, она не потеряла по деньгам. Я покупаю еду и плачу за квартиру.

– Вот что, – говорит мне Хэм, когда я как-то забегаю в паб без Мирей, – ты позволишь мне задать от лица всей компании пару идиотских вопросов? Мне, конечно, страшно, но я человек поживший, уже не сказать, что безвременно погибну, верно?

Я невольно фыркаю.

– Ну, в крайнем случае, я тебя пивом оболью.

– Идет, – быстро отвечает Хэм, – вот скажи, ты помнишь, в ту пятницу Гершеле приходил с женой?

– Даааа, – отвечаю я и невольно улыбаюсь, – какая же обалденная у него жена! Кудри, эээ, обводы… Глаза зеленые…

– О, да. А, вот теперь скажи – ты когда на нее обратила внимание?

– Как когда? Ну вот, Гершеле подходит к столу нашему, и говорит, что де, вот, знакомьтесь, супруга…

– Ло, – говорит Хэм веско, – открою тебе небольшой секрет. В этот момент большинство мужиков перестали ее видеть. Объяснять надо?

Я молча качаю головой.

– Второй идиотский вопрос, – объявляет Хэм и смотрит в стакан, – а твоя подруга, ты знаешь, куда смотрела в это время?

Я задумываюсь. Нет. Не знаю. Где она сидела, конечно, знаю – а куда смотрела?

– Так вот, Ло, она смотрела на тебя. И когда ты увидела гершелевскую женушку, то начала бледнеть. А вот когда ты попялилась в свое удовольствие, а потом встала и ушла с Джонсоном за киями, порозовела обратно.

– И что ты хочешь этим сказать?

– И ты, и твоя девочка такие же лесбиянки, как я испанский летчик, – припечатывает Хэм; – просто то, что происходит в ее голове, понять можно – она считает тебя мужиком и во всем исходит из этого. Я бы так бледнел, когда ты с Джонсоном играешь – Джонсон плечистый и развелся как раз недавно.