Джун Зингер - Съемочная площадка

Джун Зингер

Съемочная площадка

Старшей дочери Шарон Басшеба

Выражаю свою благодарность Хербу Кацу за многое, но прежде всего за огромную поддержку, помощь и верную дружбу.

КОГДА-ТО ПОСЛЕ…

В ваш дом приходит человек,Безродный, неизвестный,Но ваша дочь находит в немЕй родственную душу.Пусть он в лохмотья обряжен,Да и повадки странны,В ее глазах он — дивный принц,Что розами увенчан.Вот пошептались, прилегли.Старух увещеванияЛегко отбрасывают прочь,Как смятые простынки.Пока они неспешно пьютМир грез из общей чаши,Им неизбежная судьба готовит испытания.Кошмары обретают плоть,Прикрасилось уродство,Достоинство лежит в пыли.Кого карать за это?Как им понять: кто лютый враг,Кому себя доверить,С кем хлеб заветный разделитьИ чьи дары отвергнуть.Порою в кладах скрыта смерть,А мусор прячет ценность.Все можно мигом потерять,У лжи отмычек много.Воскликнув: «Можно потерять!»Он и исчез бесследно.Коварством не согреешь рук,Не даст тепла тот хворост.Ей суждено весь век бродитьПо искривленным заламИ знать, что навсегда умолкТот день поющий.Потом привыкнет не грустить,И утешаться малым, —Хоть чашкой чая, например,У тихого камина.

ПРОЛОГ

1984

Одеваясь для банкета по случаю завершения работы над «Белой Лилией» в Четвертой студии звукозаписи в «Кинг Студио», я не могла не думать о сне, который видела накануне. Мне приснилось общежитие колледжа в Огайо, ободранная квартирка, бедно и скудно меблированная, где живет симпатичный парнишка, которому не исполнилось еще и двадцати. Мне также снилась красивая рыжеволосая девушка на фоне ярко-синего западного неба.

Я вздохнула и натянула атласный бледно-желтый комбинезон, босоножки с ремешками почти до колен, затем откинула голову и яростно расчесала волосы, поэтому, когда выпрямилась, они легли как надо — пышной копной. Затем перетянула бриллиантовый фермуар на нитке жемчуга так, чтобы он оказался ровно посередине шеи. Теперь я была полностью готова. Этот прием устраивался в честь того, что «Белая Лилия» — фильм, который на несколько месяцев отстал от графика, и на несколько миллионов превысил смету, который, как считали голливудские циники, уже успевшие заключить множество пари по этому поводу, никогда не будет закончен — наконец-то готов к выходу на экран.

Прием по всей вероятности должен быть очень интересным. Круглые столы, накрытые белыми с люрексом кружевными скатертями, множество живых белых цветов, в основном лилий, в фарфоровых вазах, украшенных металлическими листьями и виноградными гроздьями. В подсвечниках тоже лилии, но фарфоровые. На столах тарелки из драгоценного лаликского фарфора и хрустальные бокалы в стиле Наполеона III; вилки с ножами — имитация столового серебра Марии-Антуанетты, еще одной не очень-то умной дамы, также не сумевшей сохранить голову. Меню обещает быть чрезвычайно изысканным — устрицы в шампанском, яйца-кокотт, голуби, фаршированные золотистым изюмом, а на десерт шоколадный белый мусс, щербет и маленькие, покрытые белой глазурью пирожные в форме — ну разумеется же — лилии.

Обычно подобные банкеты бывают более скромными, однако «Белой Лилии» требовался особый толчок, и, хотя подобные студийные банкеты обычно устраивались для актеров и работников студии, этот был организован для журналистов — чтобы произвести на них впечатление богатством постановки, соблазнить их вкусной едой, шампанским и изысканностью обстановки и, обольстив их нашими звездами, заставить полюбить наше, уже приобретшее дурную славу произведение. Возможно даже, что эта дурная слава пойдет скорее на пользу картине, чем во вред. В наше время трудно что-нибудь сказать заранее. В кинопроизводстве гораздо больше риска и волнений, чем в жизни тех, кто исполняет роли.

Да, мы все будем позировать для публики, а многочисленные фотографы будут ловить широкие фальшивые улыбки — огромное количество ослепительно белых искусственных зубов и огромное количество тостов. Будет множество разговоров на самые возвышенные темы, и будет постоянная очередь в туалет, чтобы там потихоньку сделать пару-другую глотков чего-нибудь покрепче, чем шампанское. Сквозь пальцы будут смотреть и на несколько торопливых совокуплений под покрытым длинной скатертью столом или же в поспешно запертой гримерной где-нибудь неподалеку. Обычный голливудский банкет для киношников. А было ли это на самом деле?

— Мне вчера приснилось, что я опять учусь в УШО, — громко сказала я в зеркало, и тоненькая зеленоглазая женщина улыбнулась мне оттуда чуть горьковатой усмешкой. В голове промелькнули яркие, будто снятые на цветную пленку, воспоминания, словно и не было всех этих лет…

Мы вернулись в спальный корпус вчетвером: Сьюэллен, моя светловолосая сестра, которая заканчивала университет на следующей неделе, а еще через неделю выходила замуж; Клео Пулитцер из Нью-Джерси, которая так же, как и я, только что закончила второй курс и которой казалось, что она влюблена в нашего университетского популярного неорадикала; Сюзанна, моя хорошенькая соседка по комнате, мечтавшая стать кинозвездой, но вынужденная на следующее утро ехать в Нью-Йорк с человеком, которого абсолютно не любила. И еще была я — Бонита Энн Льюис, которую близкие друзья называли Баффи, и в те дни, когда каждый из нас чем-нибудь увлекался, я была увлечена только Тоддом Кингом.

Сьюэллен, Клео и я только что выпили за Сюзанну крепкого пива, в то время как она сама пила лишь имбирный эль, считая, что алкоголь портит цвет лица, и очень надеясь на преимущества своей изумительной белой и гладкой кожи. Мы шли стайкой, громко хохоча в эти весенние сумерки, и я думала, что буду очень скучать о «Звездочке Сюзанне», как называл ее Тодд. С первого моего дня в университете она стала моей подругой.