Анастасия Доронина - Долгая дорога к тебе

Анастасия Доронина

Долгая дорога к тебе

Он сказал:

– Ты знаешь, на земле и так слишком много людей.

А потом предложил мне сделать аборт.

В книжках про любовь и во всякого рода женских откровениях в дамских журналах, которые мне приходилось читать или пролистывать так, между делом, после этих слов всегда следовали описания вроде: «Земля ушла из-под ног», «Всю меня охватило отчаяние», «Слезы брызнули из глаз нескончаемым фонтаном…». Со мной ничего этого не произошло. Может быть, потому, что сначала я ему просто не поверила.

– Ты шутишь?

– Отнюдь.

– Погоди, погоди… Как это – делай аборт? Наверное, ты и в самом деле не понял… Это же наш ребенок, понимаешь? Наш! Плоть от плоти, кость от кости! Я беременна – от тебя!

Я смотрела в его серьезное, но какое-то отстраненное лицо и пыталась уловить момент, когда новость о том, что нас скоро станет трое, наконец дойдет до его сознания. И он обнимет меня, подхватит на руки, закружит, как это уже бывало не однажды… И мы помчимся отмечать такое знаменательное событие в наш любимый «Чердачок». А потом все будет хорошо.

– Да почему я не понял? Я понял. Ужасно не повезло. Ты не думай, мне и в самом деле тебя жаль. Очень жаль, что я, не человек, что ли? Но что поделаешь, придется тебе сходить в больницу. И знаешь, чем скорее, тем лучше. Как говаривала моя соседка, довольно, надо заметить, разбитная бабенка: «Само собой это не пройдет».

Я помотала головой, пытаясь убедить себя, что это мне снится. Ну как же, как же это может быть – отец моего ребенка, здоровый сильный парень, с которым мы провели вместе два незабываемых года, единственный человек в мире, с которым мне всегда было так легко и просто, которым я гордилась днем и от которого млела в постели по ночам, тот самый Сергей, которого я считала своим мужем! Да что там я – все наши знакомые уже давно называли нас общим словом «Васютины», подразумевая, что Сергей и я – единое целое, одна семья. А то, что отношения наши до сих пор не были официально оформлены, так это пустяк и формальность. В конце концов, мы же жили вместе! И не надоедали друг другу. Напротив, нам всегда было так хорошо вдвоем!

– Серый, ты, наверное, устал, – сказала я, называя его прозвищем, принятым между нами и в кругу друзей. – Ты устал и говоришь глупости. Сейчас ты поужинаешь, отдохнешь и посмотришь на все другими глазами. Конечно, я сама виновата: кто же сообщает такую новость прямо на пороге! Ты и раздеться-то не успел…

Я постаралась, чтобы голос мой звучал как можно беспечнее. А сама тем временем стаскивала с него плащ, пододвигала ногой шлепанцы, теребила, чтобы он поскорее отправлялся мыть руки и оттуда на кухню. А сама при этом то и дело заглядывала ему в глаза, как побитая собачонка: мне хотелось, чтобы это чужое выражение, которого я уже начинала бояться, поскорее сошло с его лица. «Ну очнись же, очнись, – мысленно умоляла я. – Скажи, что ты пошутил и никакого аборта не надо! Это была не самая лучшая твоя шутка, и я клянусь, что ни разу о ней больше не вспомню!»

– Есть хочешь?

– Как собака голодный.

– Ну вот видишь, я была права! Разве можно вести серьезные разговоры с голодным мужчиной! Чувство голода плохо влияет на чувство юмора. Погоди же! Стоит только тебе увидеть мой борщ…

Я говорила так преувеличенно беспечно, что собственные фальшивые интонации резали мне слух. Из ванной послышался шум воды. Надеюсь, он действительно настолько голоден, что далек от мысли вслушиваться в тон, которым с ним разговаривают.

– Помыл руки? Садись. И не хватайся сразу за хлеб, – шлепнула я по руке, потянувшейся к горбушке. – Семейные ужины должны быть уютны и размеренны. Видишь, я тебе уже наливаю…

Поварешка зачерпнула со дна кастрюли огненную гущу борща с затейливо нарезанной морковкой и золотистыми кружочками жира. Наполнив тарелку, я шлепнула следом добрый кусок развалистого пахучего мяса и щедро усыпала все это мелко рубленной зеленью. Получилось так красиво и вкусно, что я сама залюбовалась. Права, ах, права была бабуля, когда говорила, что супы – это чисто семейное блюдо! Одинокая женщина никогда не будет варить для себя борщ. Я потратила на готовку полдня, чтобы все получилось по науке! И сейчас, глядя, как ноздри Сергея трепещут, вдыхая поднимающийся от тарелки парок, чувствовала, что день прожит не зря. Есть в этом какое-то особое, ни с чем не сравнимое удовольствие: видеть сидящего напротив и с аппетитом жующего мужчину. Ложка Сергея погрузилась в свекольные глубины борща, желваки на скулах заходили, а я почувствовала, как отлегло от сердца.

– Вкусно?

– Сногсшибательно! Если бы я знал, что меня ждет такой борщ, то вернулся бы сегодня пораньше. – Тарелка опустела за минуту, и он протянул мне ее за добавкой.

– До отказа не наедайся, – предупредила я, отворачиваясь к плите. – У меня еще сегодня «киевские» котлеты и шарлотка с яблоками. Вон стоит, – указала я на обсыпанное сахарной пудрой чудо кулинарного искусства, прикрытое чистой салфеткой.

– Ничего себе! – присвистнул Сергей. – Просто ресторанное меню. Что за повод?

Сердце у меня упало.

– Серый, я же тебе сказала, – пробормотала я, ставя перед ним тарелку. – Я жду ребенка… Нашего – моего и твоего… Как только мне сказали сегодня об этом точно, я сразу решила, что ужин у нас должен быть не совсем обычный…

– За ужин спасибо, – сказал он, снова начиная орудовать ложкой. – А про ребенка я уже все сказал.

– Что – «все»? Ты сказал, чтобы я делала аборт…

– Вот именно.

– Ты просто не подумал… Погоди, нам надо все обсудить. Я объясню, и ты поймешь… Понимаешь, дети – это же подарок… Это Божий дар, и от него ни в коем случае нельзя отказываться! Ведь мы целых два года вместе, и за все это время я ни разу не беременела… Наверное, Бог проверял нас, и вот теперь сделал подарок… Ты мужчина, чувство отцовства к тебе, наверное, позже придет… Не может же быть, чтобы ты и в самом деле был такой жестокий… Ведь мы любим друг друга, Серенький, и разве нам станет хуже, если нас будет теперь не двое, а трое… Если тебя будут называть «папа»… Представляешь, первый раз в жизни тебя назовут «папа»!..

Все это я лопотала, шлепнувшись (вот тут-то ноги у меня действительно подкосились!) на табуретку. Руки машинально обхватили живот: я не сразу осознала, что интуитивно приняла оборонительную позу, как будто моего мальчика (с первой минуты я знала, что у меня будет именно мальчик!) будут у меня отнимать именно здесь и именно сейчас.

В ответ на мои сбивчивые объяснения Сергей, не поднимая головы от тарелки, просто пожал плечами. Просто пожал плечами – и все.

– Я даже уже придумала, куда нам с тобой поставить детскую кроватку…

Я ждала, что он проявит интерес хотя бы к этому, но Сергей молчал.

– Что же ты молчишь?

– Я молчу, потому что мне нечего добавить. Ребенок нам не нужен. По крайней мере, пока. Завтра ты сходишь в больницу, договоришься там обо всем, что там у вас полагается, и через неделю мы забудем обо всем этом, как о страшном сне.

– Это твое условие?

– Если хочешь – да.

– А мое мнение на этот счет тебя совсем не интересует, Серый? С моим мнением ты должен считаться или нет, как ты думаешь?

И вот тут он наконец вскипел – тарелка с остатками свеклы и капусты полетела в стену и всхлипнула осколками. Я вздрогнула и крепче обняла свой живот. Сергей стал моментально наливаться краской. Я знала эту его черту – густо-густо краснеть перед тем, как окончательно взорваться.

– А сама ты считалась с моим мнением?! – заорал он, продолжая багроветь. – Хоть раз ты спросила меня, хочу ли я быть отцом? Чтобы меня называли «папой»?! Чтобы тут кто-то ползал? Чтобы вся наша жизнь полетела к чертям собачьим? Такие вопросы единолично не решаются, дорогая моя! Как минимум, надо было поставить меня в известность – я и знать не знал, что ты перестала предохраняться! А теперь, поскольку ты сама приняла решение за нас двоих – то и расплачиваться тоже будешь по двойному тарифу. Завтра же пойдешь в больницу, и чтобы я больше не слышал разговоров ни о каком ребенке!

Сергей треснул кулаком по столу и вышел из кухни, в бешенстве пнув ногой свободный табурет. Я осталась одна. Среди осколков разбитой посуды и… и разбитой жизни. Слез не было. Была огромная обида, которая давила настолько, что мешала дышать. Никогда не думала, что душевная боль может быть настолько сильнее физической.

– У-ууу… – застонала я, согнувшись пополам и зажмурившись.

И тут же спохватилась: не испугала ли я этим криком моего сыночка? Ведь он еще такой маленький, он не должен знать, что кто-то хочет убить его…

Мы познакомились с Серым на свадьбе наших друзей. Он был с девушкой, и я сначала обратила внимание на эту Ию, очень уж она выделялась даже из такой пестрой и разнаряженной толпы. На ней было платье из серебристой парчи, полностью открывающее спину, сверкавшее, словно рыбья чешуя. На платье спускались длинные, крашенные в странный болотно-зеленоватый цвет волосы. Такое сочетание неизбежно наводило на мысль о том, как эта девушка похожа на русалку. Сходство подчеркивал еще и ее огромный, какой-то жадный рот – губы были густо накрашены красной помадой и, казалось, готовы были в любую минуту заглотить собеседника.