Валерий Казаков - Время соблазна

Валерий Казаков

Время соблазна

Приехав в небольшой городок Красновятск, затерянный в сумрачных вятских лесах, Нина Андреевна Садовина долго не могла к нему привыкнуть. После морозного Архангельска, где она окончила училище искусств, районный городок произвел на неё впечатление удручающее. Местность, на которой он располагался, была настолько холмистой, что непонятно было, какая тайная сила удерживает на этих склонах старые купеческие дома. Меж домов на холмах толпились березы и тополя, тянулись ветхие синеватые заборы, кое-где прерываемые яркими пятнами рекламных щитов. В центре Красновятска возвышался старинный собор из красного кирпича. Рядом с собором уходила в небо белая пожарная каланча, которая когда-то была колокольней.

Детская музыкальная школа, куда Нина устроилась на работу, находилась в одном из старинных мещанских особняков, который выделялся среди остальных изобилием гипсовой лепнины по фасаду и чугунной оградой, отбрасывающей в погожий день весьма замысловатую тень. Возле здания школы был широкий сквер, сплошь заросший густыми сиренями, в центре которого белел мраморный круг неработающего фонтана, а конце едва просматривалась полуразрушенная ротонда.

Служебную квартиру Нина получила в центре городка, в бывшем общежитии реального училища, где обучался когда-то видный революционер Яков Ройзман, участвовавший в подготовке покушения на Александра второго. Отапливалось это общежитие дровами, имело скрипучий пол, высокие потолки и два тёплых туалета, расположенные в разных концах широкого коридора.

Комната Нины была на втором этаже, как раз на уровне густых вершин американских клёнов. Когда Нина в первый раз летним вечером открыла окно, она была приятно удивлена близостью резных желто-зелёных листьев. Накануне был дождь и сейчас, омытые влагой, кленовые листья издавали тонкий приторно-сладковатый аромат, такой знакомый и такой родной, что у неё от странной (пришедшей откуда-то из детства) нежности закружилась голова. Она несколько раз глубоко вздохнула и долго потом простояла так, наблюдая расплывчатое сияние закатных лучей, размноженное в лужах на асфальте.

Коллектив учителей в музыкальной школе при первой встрече Нину разочаровал. Тут были женщины в возрасте, которые выше всего ценили в окружающих трезвый расчет и хозяйственную жилку. Они без конца рассуждали о дачных участках, о каких-то новых практичных парниках и теплицах, огурцах и помидорах. О том, как поднялась в цене свинина, и как непозволительно распустились дети после демократических реформ эпохи Гайдара и Ельцина.

Единственным человеком, с которым Нина могла сейчас поговорить по душам, стала соседка по этажу, одинокая тридцатипятилетняя женщина Наталья Юрьевна Осокина, работающая экономистом в одном из отделов районной администрации.

Наталья расположила к себе широким румянцем во всю щеку и умением улыбаться даже тогда, когда говорит о серьёзных вещах. У Натальи были тёмно-русые, слегка вьющиеся волосы, смуглая кожа и большие озорные глаза.

В общем, Нина вскоре заметила, что местные мужчины, глядя на Наталью, инстинктивно облизывают губы, как будто замечают что-то вкусненькое. А ещё Наталья всегда была чем-то взволнована, чем-нибудь приятно потрясена. Она знала все последние городские новости, все самые занимательные сплетни и умела изложить их так, что Нина не могла сдержать улыбки.

Если Наталья куда-нибудь приглашала, то ей невозможно было отказать, потому что там, где была Наталья, всегда происходило что-нибудь интересное, претендующее в перспективе стать приятным воспоминанием.

Именно с Натальей Нина в первый раз попала на дискотеку, где какой-то местный нахал поцеловал её в щеку и сказал, что она походит на француженку.

Это с ней Нина посетила выставку местного художника по фамилии Харлов, где увидела множество цветных натюрмортов и пейзажей, обрамленных бронзово-желтым багетом. Купальщиц на сиреневом фоне, подсолнухи в горшках, вездесущие ромашки и васильки.

Это с Натальей она попала на встречу с местным поэтом Николаем Гусевым, стихи которого поразили её своей трагической простотой. Одно из стихотворений поэта она запомнила. Оно звучало примерно так:

Здесь нет ни весны, ни лета,здесь фрукты – часть винегрета.Здесь по приметам – край светаи в шахте стоит ракета.

Гудит под землёю сервер,опасно земли коснуться,а если пойдешь на северто можно и не вернуться.

Там за холмами где-тоспрятаны наши запасы:тушенка, ружье, галеты,и бочка с хорошим квасом.

Кто сунется в нашу чащу,тому не сносить онучей.Край света – он настоящий,напомню на всякий случай.

Потом Наталья пригласила Нину к своим родителям в деревню, где у Осокиных было некое подобие разорившейся дворянской усадьбы. Высокий кирпичный дом в глубине сада, хлевы, сараи, пасека на берегу небольшого пруда.

И дом, и сад Нине очень понравились. Но все же самое большое впечатление произвел на неё четырнадцатилетний брат Натальи Осокиной, Саша, который очень походил на сестру. Саша был, как сестра, русоволос и смугл, только его глаза под высокими и густыми бровями никогда не округлялись от удивления, веки встревожено не взлетали, руки не спешили выразить скрытые чувства. Он редко улыбался, и со стороны мог показаться медлительным, даже меланхоличным. И всё-таки, взглянув на него в первый раз Нина машинально провела языком по обсохшим губам, и в её голове как бы само собой родилось неожиданное восклицание: «Ах, какой вырастет из него мужчина!» И тут она впервые за последнее время осознала, что этот мальчишка каким-то странным образом заставил её смутиться.

Потом Нина и Натальей ходили купаться на мелководную лесную речку с песчаными берегами и по дороге много говорили о живописи. О том, что ни одному художнику, каким бы талантливым он ни был, не дано передать настроение летнего утра, где влажные промежутки между коренастых дубов затоплены солнечным светом через край. Наталья даже вспомнила для наглядности одну из картин Куинджи под названием «Березовая роща», где свет и тень особенно контрастны. Но всё равно эта картина далека от реальности. Реальность богаче.

На речке Наталья без стеснения разделась донага и долго плавала в зеленоватой воде саженками, пыхтя и отдуваясь, как простая деревенская баба. Нина же в своем некрасивом синем купальнике, худая и тонконогая, со страхом заходящая в зеленоватую воду, выглядела рядом с Натальей, как полевая былинка возле породистого подсолнуха.

Посинев от холода, Нина вскоре вышла на берег и с явной завистью стала наблюдать за Натальей. Потом её внимание привлекли белые бабочки, похожие на пушинки, которые то беспорядочно мельтешили над водой, то садились на коричневатые стебли сабельника. Устав щурится от яркого солнца, Нина перевела взгляд себе под ноги. Там невесомые водомерки скользили вдоль берега между высоких, шелестящих от сухости пучков осоки, обрамляющих водоём со всех сторон. Чуть дальше мясистые кувшинки тянулись к поверхности воды, пряча в тугих бутонах желтый кадмий соцветий. Серебристые мальки сновали под ногами среди водорослей. Рядом с мальками затаился пятнистый щуренок, поджидая добычу.

Нина поразилась обилию живности вокруг неё и тут же поймала себя на мысли, что созерцание летней природы для неё важнее процесса купанья. Что, скользя вокруг неторопливым взглядом, она ощущает больше восторга, чем тогда, когда погружается в прохладную лесную воду.

Глядя на выходящую из реки Наталью и наблюдая её стройное смуглое тело, Нина невольно вспомнила Сашу. Он вскоре будет таким же стройным и сильным…

На обратном пути Наталья завела Нину в заросли колючего ежевичника. В них было сумрачно и душно. Кроны чернотала накрыли молодых женщин зелёным пологом с редкими просветами. Кое-где ягоды ежевики были уже спелыми и выглядывали из пышной листвы как манящий гостинец. Руки от ягод постепенно стали лиловыми, губы – тоже. Наталья стояла, утопая в густых зарослях ежевики, как Нимфа в морских волнах. Иногда её непокрытую голову окатывали солнечные лучи и Нина замечала над этой головой пушек мелких едва заметных кудряшек. На зелёном фоне лета этот нимб золотистых прядей был великолепен.

Дома после непривычно длинной прогулки, Нина почувствовала себя уставшей. Села в глубокое кресло возле окна и с наслаждением вытянула ноги.

Вечером после ужина, сонно беседуя с Натальей, Нина то и дело заинтересованно поглядывала на Сашу. Видела, как он прошел на веранду, смущенно втянув голову в плечи, как вернулся обратно с книгой в руке, как беззвучно присел на диван.

Наталья в это время, как всегда восторженно, рассуждала о философской основе настоящей поэзии. Уверяла, что в подлинной поэзии обязательно присутствует нечто мистическое. Иначе чем объяснить популярность стихов Мандельштама, в которых, кажется, нет никакого смысла – только пьянящая партитура звуков. Однако они трогают. Они восхищают.