Эмили Гиффин - Детонепробиваемая Страница 10

К счастью, Джесс откликается на дверной звонок, и через считанные минуты после высадки из такси я уже, свернувшись на её диване, пересказываю ссору с Беном, пока подруга готовит нам тосты с корицей и большой кофейник с кофе – максимум, на что она (и я) способны на кухне. Джесс приносит наши чашки – мой кофе черный, её с сахаром – и заявляет, что пришло время поговорить серьезно. Затем она колеблется и, робко косясь на меня, добавляет:

– И темой нашего разговора будет «Почему Клаудия не хочет детей»?

– Ой, да перестань. Хоть ты не начинай, – отмахиваюсь я.

Она кивает как строгая учительница:

– Просто хочу рассмотреть твои обоснования.

– Ты их уже прекрасно знаешь.

– Что ж, я хочу услышать их еще раз. Представь, что я твой психолог. – Джесс выпрямляется, скрещивает ноги и держит чашку, отставив мизинец и большой палец а-ля  Келли Рипа[2]. – И сейчас у нас первый сеанс.

– Значит, теперь мне нужен психолог только потому, что я не хочу детей? – Я чувствую, что вновь занимаю оборонительную позицию, ставшую чересчур привычной в последнее время.

Джесс качает головой.

– Нет. Не потому что ты не хочешь детей, а потому что твой брак в опасности. А теперь поехали. Ваши мотивы, мэм?

– А с чего у меня должны быть мотивы? Если какая-то женщина решает родить ребенка, никто же ее не спрашивает, есть ли у нее мотивы.

– Верно, – кивает Джесс. – Но это совсем другой сабж, о роли женщины в обществе.

Мысленно я слышу, как Бен возмущается людьми, которые говорят «сабж» вместо «тема». «Ну же, народ! Нет такого слова в языке!» И, совсем как в тот момент, когда я увидела имя Мохаммед Мухаммед в такси, я чувствую, что к глазам подступают слезы. Господи, как же я буду скучать по Бену и его остроумным наблюдениям.

– Не плачь, дорогая, – утешает Джесс, поглаживая меня по ноге.

Я смаргиваю слезы, делаю глубокий вдох и говорю:

– Меня просто тошнит от того, что все убеждены, будто для счастья обязательно иметь детей. Я думала, что Бен другой, но он такой же как остальные. Поймал меня на крючок, а сам соскочил.

– С твоей позиции так и должно казаться.

Я замечаю, что Джесс не вполне со мной согласна.

– Значит, ты на его стороне? Считаешь, мне стоило проглотить свои принципы и родить ребенка?

– Я не осуждаю твое нежелание рожать. Я последний человек, который вправе осуждать чей-то жизненный выбор, верно? – Я пожимаю плечами, и она продолжает: – Думаю, что твой выбор абсолютно оправдан. Для многих женщин такой вариант единственно верный, и мне кажется, что во многом это очень смелое решение. Но все же не помешает его обсудить. Не хочу, чтобы ты потом о чем-то сожалела.

– О том, что не родила детей или о том, что потеряла Бена?

– И о том, и о другом, – говорит Джесс. – Потому что сейчас обе перспективы, похоже, взаимосвязаны.

Я сморкаюсь и киваю.

– Хорошо.

Джин откидывается на спинку дивана и командует:

– Ну, начинай. Приложи все старания.

Я отхлебываю кофе, на секунду задумываюсь и вместо перечисления своих обычных доводов говорю:

– Я тебе рассказывала об исследовании мышей, у которых нет гена материнства?

Джесс качает головой.

– Не-а. Первый раз слышу.

– В общем, проводилось исследование, в котором ученые установили, что мыши без этого гена ненормально ведут себя с новорожденными. Без этого гена у них нет материнского инстинкта, и поэтому подопытные не кормили мышат и не заботились о них так, как правильные мыши.

– И что? Ты думаешь, что у тебя нет гена материнства?

– Я думаю, что у некоторых женщин нет материнского инстинкта и я, похоже, из их числа.

– Прям совсем нет? Даже чуточки? – уточняет Джесс. – Сомневаюсь. Потому что сама не раз слышала, как женщины заявляют, будто у них отсутствует материнский инстинкт, пока не родят ребенка. И – оп-ля! – они помешаны на заботе о младенце.

– Разве это оправданный риск? – спрашиваю я. – Вдруг эта программа не включится?

– Что ж. Думаю, существует множество вариантов эффективного материнства. Необязательно подражать рекламной Бетти Крокер или сериальной Джун Кливер, чтобы стать хорошей матерью.

– Ладно. Но если я пожалею, что вообще родила? Что тогда?

Джесс задумчиво хмурится.

– Ты прекрасно ладишь с детьми, – наконец говорит она. – Они тебе по-настоящему нравятся.

– Да, чужие дети мне нравятся, – соглашаюсь я, думая о племянниках и о Реймонде-младшем. Было очень приятно прижимать к себе его теплое маленькое тельце и вдыхать сладкий младенческий запах. – Но у меня совершенно нет желания обзаводиться собственным ребенком и заниматься им все время. И я уверена, что если у меня родится малыш, все закончится ненавистью к Бену. Даже хуже, ненавистью к ребенку. А это ни для кого не справедливо.

Джесс снова кивает с выражением лица как у психолога, в котором читается: «Продолжай, у нас наметился прогресс».

– Мне и так нравится моя жизнь. Наш образ жизни. Наша свобода. Не могу себе представить постоянную тревогу, которая прессует всех родителей. Сначала боятся синдрома внезапной детской смертности, после, что ребенок упадет с лестницы, потом аварий из-за пьяного вождения – и эта тревога не прекращается восемнадцать лет. В какой-то мере, вообще никогда не прекращается. Люди всю жизнь беспокоятся о своих детях – все так говорят.

Джесс кивает.

– И, если честно, Джесс, сколько женатых пар с детьми кажутся тебе по-настоящему счастливыми? – спрашиваю я, думая о своей сестре Мауре и том, как её брак стал казаться вынужденным сразу после рождения первого ребенка, Зои. И обстановка ухудшалась с каждым последующим из её двоих сыновей. Я не моя сестра, а Бен – не Скотт. Но мне вовсе не кажется необычным, что с появлением детей отношения меняются. Отпрыски высасывают время, деньги, силы, терпение. Не позволяют ставить мужа на первое место. Поэтому в лучшую или худшую сторону, но связь супругов видоизменяется. И эта новая форма близости, похоже, больше сродни выживанию, чем искренней радости жизни.

– Я понимаю, о чем ты, – застенчиво роняет Джесс и добавляет: – Трэй частенько говорит о своей семье как о «петле на шее».

– Очаровательно, – хмыкаю я. – Вот и подтверждение.

– Но я не думаю, что это он о сыне, – защищается Джесс. – Только о ней.

Джесс всячески изворачивается, лишь бы не называть жену Трэя по имени – Брендой. Думаю, так она чувствует себя менее виноватой. Она продолжает:

– И я не думаю, что он чувствовал бы себя так, будучи женатым на правильной женщине. Мне совсем не кажется, что вы с Беном в итоге будете чувствовать себя так же. Наверное, дети просто поднимают на поверхность и без них существующие скрытые проблемы. А у вас настоящих трудностей нет, поэтому и с детьми сохранится отличный брак.

Я знаю, что поглажу Джесс против шерсти, но рискую и говорю, что жена Трэя, вероятно, на заре их супружеских отношений тоже считала, что сохранит отличный брак, заведя ребенка. Да и Трэй, наверное, думал то же самое. Джесс протестующее выпячивает челюсть, но я продолжаю:

– И я совершенно точно знаю, что когда Маура и Скотт чпокались в его джакузи и вообще по всей холостяцкой квартире, Маура в жизни бы не поверила, что однажды он ей изменит. Что все станет так отвратно.

– Это исключения, – настаивает Джесс. – Большинство пар с рождением детей становятся даже счастливее.

– Я так не думаю. Несчастливых однозначно больше. И вспомни еще ситуацию Дафны.

– У нее-то, похоже, крепкий брак, – возражает Джесс.

– Верно, – киваю я. – Но мне кажется, сейчас они с Тони до того озабочены размножением, что оно полностью их поглотило. Они больше ни о чем не говорят. Больше ни о чем не думают. Стали до смерти скучными.

– А разве они не всегда были скучными? – смеется Джесс.

Она – единственный человек, которому я позволяю критиковать мою семью. Но все равно не могу не защитить Дафну.

– Скучными в хорошем смысле слова, – поправляю я, вспоминая, как сестра радуется рукоделию вроде скрапбукинга. – Раньше я бы скорее назвала её простоватой, а не скучной. Живительно простой. Но в последнее время они с Тони откровенно мрачные. Не то чтобы я в чем-то их винила.

Джесс громко вздыхает:

– Что ж, все равно. Смысл в том, что вокруг множество счастливых пар с детьми.

– Возможно, – соглашаюсь я. – Но я не уверена, что нам стоит вливаться в их ряды. И не стану пытаться превратить свою жизнь в какой-то научный эксперимент.

– Как с мышами?

– Ага, – киваю я.

        * * * * *

Остаюсь у Джесс – домой возвращаюсь только раз за четыре дня, точно зная, что Бен на работе. Хотелось забрать мобильный и кое-какую одежду. Я продолжаю ждать его звонка, но он не звонит. Ни разу. Наверное, я не всерьез жду, что он опомнится, но каждый раз, проверяя голосовую почту и слыша «нет новых сообщений», ощущаю новую волну опустошенности. Конечно, я ему тоже не звоню, и надеюсь, что он чувствует то же самое, тщетно заглядывая в свои входящие. Но что-то мне подсказывает, что это не так, и поэтому душа с каждым днем болит все больше и больше. Выражения типа «горе да беда друг без друга никуда» ни под какую ситуацию не подходят вернее, чем под разрыв отношений. Одна лишь мысль о том, что моя половинка прекрасно справляется без меня, поистине невыносима.