Кэтрин Андерсон - На веки вечные Страница 10

— Смотри, оно совсем полное. Я забыла выкинуть.

— Не страшно, сейчас выброшу. Только сначала соберу муку, чтобы не растащить по всему дому.

— Давай лучше я! Это моя работа. — Девочка схватила ведро. — Извини, мамочка, что я разбила твой месильный стакан. Я нечаянно.

— Мерный, — машинально поправила Мередит, хотя слово «месиво» больше подходило к данному случаю. — Не расстраивайся, у меня есть другой.

С ведром в руке Сэмми на цыпочках кругами заскользила к задней двери.

— Не наступай на гнилые доски! — крикнула ей вслед мать.

— Не буду, — отозвалась Сэмми.

Мередит прислушивалась, ожидая, когда хлопнет старая дверь. Ничего. Прошла еще минута. Она отставила швабру и совок и пошла к дочери.

— Сэмми!

Девочка, сжимая ручку, стояла перед закрытой дверью. Мередит захотелось себя выстегать. Собака! Они так увлеклись приготовлением печенья, что на несколько минут забыли о ротвейлере.

Обойдя прогнившее место, женщина присела перед дочерью и заметила в ее глазах страх.

— Сэмми!

— Он может быть там. — Голос девочки дрогнул. — В темноте сожрет — ты даже не узнаешь. Проглотит — и все.

У Мередит к горлу подкатила тошнота: Сэмми по-прежнему смотрела на закрытую дверь, ее личико смертельно побледнело. Бог знает, что творилось у нее в голове, но уж точно ничего хорошего. Если бы Дэн Календри не был мертв, она бы в этот миг кинулась за руль, без единой остановки доехала до Нью-Йорка и убила бы мужа. Превратить ее жизнь в ад — отвратительно. Но как можно так поступать с собственной дочерью?!

На этот вопрос не было ответа, и Мередит давно перестала его искать. Она вздохнула и нежно обняла девочку.

— Сегодня я вынесу мусор сама. Хорошо?

— Нет, мама, не выходи. Я боюсь, что ты не вернешься.

Мередит с удовольствием бы воспользовалась се советом и осталась в доме. Но если пойти у дочери на поводу, она поймет, что и мама тоже боится.

— Не говори чушь. Я скоро вернусь. Этого глупого старого ротвейлера там нет.

Поднимая ведро с мусором и берясь за ручку двери, она очень хотела в это верить. Ротвейлеры, доберманы. Обе породы устрашающе похожи.

Подмигнув Сэмми, она открыла дверь. На заднем дворе было так темно, словно его укутали черным бархатным одеялом. В такую темень ротвейлера не заметить, пока он не окажется рядом. Прекрати, Мередит! Сейчас же прекрати! И, собрав все свое мужество, она вышла на улицу.

Что-то скрипнуло на заднем крыльце, и от этого звука ее кожа моментально покрылась мурашками. Она до боли в глазах всматривалась в темноту. Нигде ничего. Но черная собака не фонарь и не станет сиять. Где уж ее рассмотреть. Мередит тихонько втянула в себя воздух, стараясь сосредоточиться на напоминавшем ей о доме запахе сена.

— Мама?

— Я здесь. — Она быстро шла к навесу, где стоял контейнер для мусора. — Видишь, нет никакой собаки.

Но стоило Мередит приподнять металлическую крышку, как ее нога коснулась стоявшей рядом корзины. От неожиданности женщина подпрыгнула и выпустила крышку. Раздался оглушающий звук. И вдобавок она уронила кухонное ведро.

— Мама! — завопила с порога Сэмми. — Мамочка!

— Я цела, — ответила Мередит неуверенным голосом.

Неужели не смешно? Взрослая женщина, а воображает бог весть что. Как ребенок! Она наклонилась и стала подбирать рассыпавшийся мусор. Затем отряхнула ладони, отыскала упавшую крышку и водрузила ее на контейнер. И только после этого направилась к крыльцу.

— Видишь, я вернулась. — Мередит постаралась, чтобы голос звучал уверенно и как можно веселее.

Сэмми на пороге не оказалось. Мередит заперла дверь на задвижку.

— Сэмми, ты где?

Никакого ответа.

Оставив мусорное ведро в подсобке, женщина дождалась, пока глаза не привыкли к свету. Она нашла девочку между стеной и стиральной машиной — плечи ребенка с трудом протиснулись в узкое пространство.

— Ох, Сэмми!

Мередит очень осторожно вывела дочь из ее убежища.

— Видишь, дорогая, со мной все в порядке. Ничего не случилось. Просто я уронила крышку контейнера. Все хорошо, крошка. Мамочка с тобой.

У Сэмми был совершенно пустой взгляд, и это наполнило Мередит страхом; она чувствовала, что все далеко не так хорошо, и не испытывала уверенности, что станет когда-нибудь лучше. Мередит отнесла Сэмми в спальню. Тельце девочки оставалось твердым, как камень.

Разрыв с реальностью. Этим термином пользовался психотерапевт в нью-йоркской клинике. Окаменелость, пустой взгляд, отсутствие реакции па раздражители. Каждый раз, когда это происходило, Мередит охватывала паника. Что, если Сэмми не выйдет из заторможенного состояния? Этот страх преследовал несчастную мать постоянно. Психотерапевт уверял, что если у девочки не будет стрессов, которые и вызвали болезнь, приступы должны проходить через несколько часов. Но несмотря на это, каждый раз Мередит пугалась до полусмерти.

Она по опыту знала, что труднее всего будет, когда Сэмми «проснется». Малышка просто моргнет, будто включит внутри невидимый рубильник, поведет глазами вокруг, словно для того, чтобы понять, где находится, улыбнется и станет вести себя как ни в чем не бывало. Гораздо труднее будет держаться как ни в чем не бывало самой Мередит, когда так захочется обнять дочь и от облегчения разрыдаться.

Она включила лампу на ночном столике Сэмми и, прижимая к себе дочь и поглаживая ее шелковистые волосы, села с ней в старое кресло-качалку. Немалых сил стоило сдерживать себя и не пытаться разбудить девочку, хотя Мередит уже знала, что это ни к чему не приведет.

Оттолкнувшись ногами, она привела кресло-качалку в движение, надеясь, что ритмическое поскрипывание успокоит ее. Но слезы уже подступили к горлу, уже щипали глаза. На руках лежал «окаменевший» ребенок. Ее ребенок. Сэмми требовалось квалифицированное лечение. Но с момента их переезда в Орегон об этом не могло быть и речи: у Мередит больше не было медицинской страховки.

Ее глаза наполнили слезы. Боже, помоги мне! Я не справлюсь с этим одна. Молитва звучала в ее истерзанной душе, вслух же Мередит не произнесла ни единого слова. Быть может, она выдавала желаемое за действительное, но искренне надеялась, что и в этом состоянии девочка слышит ее.

Зазвонил телефон. Его настойчивые сигналы полетели по притихшему дому, и казалось, что они никогда не прекратятся. Мередит не шелохнулась. После переезда в Орегон по вечерам звонили только коммивояжеры.

Звонки наконец умолкли. Потом возобновились снова. У Мередит перехватило дыхание. А что, если это звонит Мастерс? Узнав, что шериф живет по соседству, она все время изводила себя, представляя страшные ситуации, каждая из которых начиналась с «а что, если?..». А что, если на нее пришел «Эй-пи-би» . Что, если шериф, каким-то образом опознал ее? Что, если сейчас он появится на крыльце с ордером на арест? Недаром же, проезжая мимо на «бронко», он всегда притормаживает, словно пытается рассмотреть их? Конечно, все копы по натуре подозрительны, и в этом нет ничего плохого, если человеку, к которому присматривается полицейский, нечего скрывать или не надо скрываться.