Фабио Воло - Импровизация на тему любви Страница 10

— А что мне еще делать?

— Я сколько недель тебе твердила: пригласи ее в кафе, но ты так этого и не сделал. Теперь она уехала, ты садишься в трамвай, и тебе не по себе, что ее нет там. Все эти дни ты только о ней и думаешь. Попытайся хотя бы понять, почему она так на тебя действует. Это же не единственная женщина, которая тебе улыбнулась. И если ты чувствуешь, что тебя тянет к ней, то для этого должна же быть причина. Не бросай все сразу. Мы уже больше двух месяцев о ней говорим.

— Сильвия, но что же мне все-таки делать? Лететь в Нью-Йорк? Избить жениха, а потом признаться ей в том, что мне ее не хватает?

— Но ты хоть пытался осмыслить то, что с тобой происходит?

— Ты хочешь знать, почему меня тянет к ней? У меня возникло ощущение, что мы давно нравимся друг другу, это ощущение появилось у меня, когда мы только-только стали обмениваться взглядами. И в бане мне показалось, что она тоже волнуется. Потом я начинаю убеждать себя, что все это не так, что я лишь себя иллюзиями. Я ни разу не пытался заговорить с ней, потому что боялся быть похожим на других мужчин, которые считают: если женщина им улыбнулась, значит, она готова пойти с ними. А кончается все тем, что женщина никому больше не улыбается. Это неправда, будто женщинам нравится выпендриваться, они не улыбаются только потому, что, увидев их улыбку, мужчины сразу же начинают думать, что такую женщину нельзя упускать. Но наши взгляды, наше молчание, наш взаимный интерес и встреча в баре были настолько прекрасны, что я испугался банального продолжения. Все было так, словно мы встретились во вращающихся дверях отеля. Мы здоровались, но разошлись в разные стороны. Неужели ты думаешь, что встречи в необычной обстановке перерастают в необычные отношения?

— Я думаю, что да. Боюсь, мужчина вроде моего ужа не сумеет пригласить меня даже в кафе-мороженое!

— Но если мои ощущения всего лишь плод фантазии, кадры из фильма, который я снял в своем воображении, то я окажусь в дурацком положении, заявившись к ней. Нет, ну в самом деле… Мне придется узнать ее номер телефона, позвонить и попросить прислать пленку с ее вариантом воображаемого фильма, чтобы посмотреть, совпадает ли он с моим. «Алло, Микела? Ты не против, если мы обменяемся нашими фильмами о том, как мы живем и каким видим мир? Интересно, будут ли они похожи, или это две разные ленты?» Тебе это, верно, покажется странным, но, когда я узнал, что она уезжает, меня будто кислотой обожгло, а когда на другой день я увидел ее с другим мужчиной, то я потерял голову, словно застал свою жену в постели с любовником. В этом отношении я очень ранимый человек.

— Прекрасно тебя понимаю, Джакомо, но и тебе рано или поздно надо принимать решение. Не можешь же ты вечно прятаться от жизни.

— И отчего же я прячусь?

— От своего безволия. Боишься показаться слюнтяем. Стоит тебе об этом подумать, как ты начинаешь дрейфить.

— Ну и что мне делать? — в который уже раз спросил я.

— С годами, прежде всего в отношениях с женщинами, ты оградил себя китайской стеной. Я это вижу. Ты и со мной раньше говорил из-за стены. Ты и сам превратился в стену. Не человек, а неприступная крепость. Ее можно обойти, но взять ее невозможно.

— Моя беда, возможно, в том, что я ни у кого ничего не прошу, но психологически зависим от чужого мнения. Сколько себя помню, я всегда старался не разочаровывать близких, никому не быть в тягость, мне не хотелось обременять людей своей персоной. Я рос, а на меня давили ожидания моей матери…

— У тебя открытое сердце, Джакомо. Таких мужчин, как ты, я редко встречала в жизни. Ты честен. А для меня это дороже всего на свете. Хотела бы я видеть, каким ты станешь, когда повзрослеешь. Какими мы станем… Иногда я воображаю, каким ты будешь через несколько лет.

— И каким же ты меня видишь?

— Сейчас, например, мне смешно, что в твоем возрасте ты все еще такой безалаберный. У тебя вечно пустой холодильник. Картины ты так еще и не повесил. Ты часто не помнишь, где оставил свою машину. Тебя не приучили к порядку. Ты — лентяй. В последнее время тебе стало скучно жить.

— Безалаберность — это естественная реакция на маню порядка у моей матери.

— Ты до сих пор еще перебираешь телефоны в записной книжке, чтобы провести вечер с девушкой. Но все же ты не такой, как остальные. Ты другой. В тебе есть любопытство, творческая жилка, ты поездил по миру, рано научился приспосабливаться к жизни, продолжаешь развиваться. Единственное, что тебе пока не дается, — это поддерживать отношения с людьми. Я с тобой научилась держать нужную дистанцию, иначе ты и от меня бы убежал. Мне нужно было дать тебе время, чтобы ты раскрылся со мной. Я знаю, что рано или поздно ты повзрослеешь. В том смысле, что научишься организовывать свою жизнь, сделаешь ее более упорядоченной. Все станет более ясным. Я всегда так думала, и, по-моему, твоя хандра и твой интерес к Микеле стали своеобразной подсказкой, тропинкой к той самой двери, которую надо распахнуть, чтобы начать новый период в своей жизни.

— Какая еще дверь? Где она?

— Как бы тебе объяснить… Иногда такой дверью бывает человек. Даже в наших с тобой отношениях — ты открыл, дверь для меня, а я для тебя. Каждая встреча может привести к этой двери. Например, Микела могла бы стать для тебя путем к спасению. Ты мог бы найти в стимул для своего роста.

— Сильвия, ты меня знаешь, я не тот человек, который сядет в самолет и полетит к незнакомой женщине только потому, что она не выходит у него из головы.

— Жаль… Вместо того чтобы вариться в собственном соку, ты бы мог попытаться совершить неожиданный поступок. Придумай себе нового Джакомо, хотя бы на один раз. Что сейчас волнует тебя в жизни, о чем ты мечтаешь, о чем тебе приятно думать?

— Ты и так знаешь. Думать и мечтать я могу только о Микеле, потому что она для меня стала неизведанным миром, который не соприкасается с моей жизнью.

— Но если ты хочешь бежать от привычной жизни и Микела притягивает тебя к себе, то, может, она и есть та самая дверь, которую надо приоткрыть? Почему бы тебе не поехать в Нью-Йорк? Поезжай, поймешь, что ошибался, и вернешься назад. Но ты хотя бы сделаешь попытку.

— Даже если я полечу в Нью-Йорк, то что от этого изменится? Ладно, я ее встречу, если только смогу искать, но от этого я не стану другим.

— Как раз наоборот, потому что, по крайней мере, ты переборешь страх показаться смешным. Но ты предпочитаешь остаться здесь. Риск слишком велик.

— Но ей уже… тридцать шесть лет, а не пятнадцать.

— И что это значит? Это ничего не меняет. Ты совсем не знаешь женщин!

— Так, по-твоему, я не собираюсь ехать туда, не потому что это абсолютно бессмысленно, а потому что боюсь показаться смешным?