Наталья Горбачева - Любовь как любовь. Лобовы. Родовое гнездо Страница 10

– Что с тобой?

– Не знаю. Подожди…

Они остановились. Может, именно поэтому заметили на другой стороны трассы небольшой деревянный крест с венком из свежих цветов.

– Посмотри, Платон, крест на том месте… – удивленно сказала Татьяна. – Кто вдруг вспомнил? Давай перейдем дорогу.

В этом месте и двадцать лет назад, и тем более – сейчас дорогу перейти было почти невозможно. Но они дождались минуты, когда вдруг схлынул бесконечный поток машин и перебежали на другую сторону трассы. Татьяна отбросила от креста мусор, поправила цветы… На кресте была дощечка с ручной надписью: «Здесь в 1986 году трагически погибли Антон и Екатерина Дьяконовы». Лобов стоял молча.

– Давно за них в церковь не подавала. Вот напомнили…

– Дела… – выдохнул Лобов.

– Платон, смотри, вон Ленина машина, с кем это он? – сказала вдруг Татьяна, провожая взглядом проехавший мимо них автомобиль сына.

Леня родителей не заметил, мысли его уперлись в одно… Три раза уже он сделал большой круг вокруг Бережков, катая Оксану. Она сидела рядом, держала в руке кончик его шарфа. Разговор был ни о чем: красиво ли в Европе, да что там видел, да кем работал, понравилось ли, поедет ли еще… Леня наконец свернул на старую дорогу к элеватору, остановил машину.

– Давай уже вести себя по-взрослому, – выдохнул он, положив одну руку на колено Оксаны, другой обнимая девушку.

Она опешила, и Леня забрался ей под свитер. Девушка стала вырываться. Леня сделался настойчивей, попытался расстегнуть ей джинсы.

– Леня, прекрати! Перестань! – закричала она.

– А говоришь, что любишь, – убрал он руки.

– Я тебя люблю, – чуть не плача сказала Оксана.

– Тогда что же? Давай…

– Леня, так нельзя. Я так не могу.

– Почему? Я думал, ты нормальная девчонка…

– Я нормальная! Здесь в машине не могу, не хочу.

– А я хочу! Здесь, в машине. Разве важно где? Важно с кем, – начал новый приступ Леня к аппетитной пышке Оксане.

– Ну, Леня же!.. – оттолкнула она его, открыла дверцу, выскочила из машины и остановилась поодаль.

Леня некоторое время сидел, выстукивая на руле какой-то ритм, потом завел мотор и уехал, бросив Оксану далеко от дома.

Люба с Гришей в своей двухкомнатной «хрущобе» жили душа в душу, воспитывали близнецов Петра и Павла. Наступил тот период жизни, когда родители всем сердцем проникаются народной мудростью, что маленькие дети – маленькие заботы, большие дети – большие заботы. Петру и Павлу, похожим друг на друга как две капли воды близнецам, было уже по семнадцать лет. Недавно Гриша случайно обнаружил в куртке Петра самокрутки. Как ни хотелось ему расстраивать жену перед работой, он все же за завтраком показал ей:

– Люба, что это, посмотри…

Люба повертела в руках, понюхала и сказала с дрожью в голосе:

– Гриша, где ты это нашел, у мальчиков?

– Люба, не волнуйся, тебе нельзя волноваться. Ничего страшного. Нашел в нашей прихожей, наверно, кто-то из их друзей…

– Гриша, это какой-то наркотик, скорее всего, анаша. Я спрошу в больнице, – спрятала в сумку папироски Люба. – Гриша, скажи, это Петя или Павлик?

– Люба, думаю, это Леня. Я видел, как в прошлый раз, когда мы были в Бережках, он таскал ребят куда-то за баню, и вернулись они какие-то очень веселые, понимаешь? Я тебе говорил, что это плохая дружба. Я тебе говорил, что дома почти не бываешь. Ты что, трехжильная? Больница, эти частные дежурства, хор, наконец…

– Гришенька, ну при чем здесь хор. Это для души.

– Да… Особенно главный дирижер, этот твой Аскольд. Мужику сорок лет, не женат. Он глаз на тебя положил, выдумывает всякие репетиции. Пыль в глаза пускает своим заслуженным работником культуры РФ, – выпалил Гриша.

– Гришенька, ты же знаешь, кто у нас самый главный, не ревнуй, пожалуйста, – сказала Люба и поднялась из-за стола. – Пора на работу. Пашку разбуди, чтоб не проспал. И не засиживайся сам до ночи на своем складе.

– Любочка, ну как же не засиживайся, работа такая… Если Родион придет…

Имя Родион (так звали Гришиного компаньона «по малому складскому бизнесу») в последнее время действовало на Любу как красная тряпка на быка. Из веселой и приветливой она враз становилась резкой и жесткой.

– Если придет? Слушай, тебе самому не надоело? Вы же партнеры, должны работать на равных, а твой Родион… – Люба, одетая, уже стояла в дверях. – Не заводи меня!

– Он деньги вложил. Без него и бизнеса никакого не было бы…

– А ты связи и труд. Он тебе на шею сел и ножки свесил! А дети наши анашой балуются…

– Любочка, ну зачем ты все в одну кучу. И почему анаша? Мы вот в детстве герань сушили и курили…

– Гриша, ты неисправим. Не волнуй меня, я же в положении…

– Ну хорошо, хорошо, прости, дорогая, – Жилкин поцеловал жену на дорогу.

Как только за ней захлопнулась дверь, Гриша, принялся проверять карманы всех висевших в прихожей курток. И обнаружил у Паши еще несколько загадочных папиросок. За этим занятием и застал его Родион Козловский. Пресловутый компаньон вошел в незакрытую дверь без звонка – это у него было запросто.

– Приветствую вас, господин Пинкертон, – засмеялся рыхлый на вид сорокалетний мужчина. – Что ищем? Закурить у мальчиков?

– Да вот… – растерялся Гриша. – Родион, а почему ты не на фирме?

– Я закрыл контору, все равно никого не ждем… – Козловский огляделся. – Я пройду? Ага… А Люба где? Опять на дежурстве? Прямо комсомолка наших дней. Я бы за такие деньги чихнуть отказался.

– Кто-то же должен уколы делать, комбайны водить… – Гриша повел на кухню компаньона.

– Я все понял, не заводись. Послушай, Гриня. Кофе есть? Налей… – сказал Козловский и сам включил чайник, достал из шкафа кофе, их складской кофе. – Скоро будем пить настоящий, а не эту бурду. Этот только на этапе первоначального накопления капитала. Маркса читал?

– Слушай, не паясничай, – отмахнулся Гриша.

– Как скажешь… Есть дело, Гриня. Тебе придется тут порулить какое-то время без меня. В Германию надо смотаться ненадолго. Фишка упала купить незадорого два грузовичка. За полцены! Туда-сюда… Транспорт нам не помешает, сам знаешь.

– А деньги? – пожал плечами Гриша.

– У меня есть, добыл… А ты отдашь свою половину потом. Знаешь, кофе сам попей. Я, пожалуй, не буду, – Козловский направился к выходу. – Звони на сотовый, если что.

– Вернешься, у меня разговор к тебе будет, – строго сказал Гриша.

– О'кей! Конечно! Привезу уйму впечатлений! Гуд бай, ауфвидерзейн, бамбино… – воскликнул Козловский и удалился так же внезапно, как и появился.

В окно из кухни лобовского дома было видно все, что происходило на улице. Иногда и не нужно бы видеть, а оно само в глаза бросалось. Лобов любил глядеть в окно, сидя за традиционным чаем в пять часов, особенно ближе к весне. Зимой ничего не рассмотришь – темень, а вот после весеннего равноденствия – любо-дорого: птицы начинали прилетать, травка пробиваться, природа оживала – и флора, и фауна, и венец творения – человек. Размечтался Лобов, сидя у окна, и не заметил, на какой машине к дому Лика подкатила: выскочила она оттуда, дверца хлопнула, автомобиль отъехал. Когда она, счастливая, вошла на кухню, Лобов спросил: