Анри Труайя - Анн Предай Страница 10

– Вы не учитесь?

– Учусь. Уже год, как я в декоративном искусстве.

– Рисуете?

– Как ногой.

Она улыбнулась:

– Вы не хотели бы попробовать себя в рекламе?

– Я подумаю. А вы – чем вы занимаетесь?

– Работаю в издательстве, отдел оформления.

– А в каком издательстве?

– «Гастель».

– Ого! А ваш отец?

– Он, если можно так выразиться, в отставке…

– Вот о чем я мечтаю! – воскликнул Лоран, взмахнув руками. И, посерьезнев, добавил: – Я думаю через несколько дней вернуться в гараж мыть машины… У меня там приятель работает.

На кухню, придерживая под мышкой книгу, вошел Пьер.

– А, ты здесь, Анн, – сказал он. – Я не слышал, как ты пришла.

И кивнул в знак приветствия Лорану. Юноша неспешно отодвинулся от стены. Пьер потянулся к вину, наполнил бокал и поинтересовался, «что с молодой женщиной, которую увезла „скорая помощь“». Узнав о случившемся, вздохнул и опустил голову.

– А знаете ли вы, что роддом, куда вы ездили сегодня утром, в старину был не чем иным, а старинным аббатством Порт-Руаяль, настоятельницей которого была Анжелика Арнольд?.. Во времена Революции в нем содержали под стражей Малерба, мадемуазель Сомбрей, Флориана…

Он умолк, небольшими глотками опорожнил стакан. Лоран, прихватив пару простыней, направился к выходу. Анн проводила его и долго наблюдала, как он поднимается по лестнице, шагая через две ступени, пока он совсем не исчез из виду, а затем поспешила к Мили.

Мать недовольно пробурчала:

– Поздно уже… Гд е вы все бродите? Хочу апельсинового сока…

5

Понурив голову, Анн закрыла входную дверь и, держась за перила, спустилась вниз. Беспокойство не отпускало, со вчерашнего дня маме пришлось делать на укол больше. Теперь уже по пять в день. Бóльшую часть времени мать, оглушенная морфием, пребывала в забытьи, раздражительность и неуравновешенность уступили место глубокому безразличию. Угасала ее индивидуальность, и вместе с ней дом и все, что ее окружало, затихало. Уходила из него горестная, беспокойная и требовательная женщина, а на ее месте обретался теперь послушный манекен, который переворачивали с боку на бок, мыли и даже делали ему уколы. Все строго по расписанию. Осознавала ли Мили, что дни ее сочтены? Если бы она могла однажды вечером уснуть, а на следующее утро не проснуться! Чудовищность промелькнувшей мысли привела Анн в замешательство, земля поплыла под ее ногами.

Однако, очевидное следует признавать. Реальность такова, что болезнь матери не оставляет ничего другого, кроме упования на спокойную смерть. Анн должна постоянно находиться у изголовья, или навещать, по крайней мере, несколько раз в день. Как долго продлится эта жалкая игра в выживание? Из привратницкой, мимо которой она проходила, высунулась консьержка и заголосила:

– Мадам Предай! Ваш жилец сегодня утром комнату освободил. Попросил меня передать вам вот это!

Анн взяла протянутые ключи, пакет и письмо, ногтями надорвала бумажный пакет: в дырочке показался белый материал. Простыни, догадалась она. Ключи и письмо Анн сунула в сумочку.

– Оставьте пакет у себя, – попросила она. – Я заберу на обратном пути. А его приятели – они тоже уехали?

– Шведы? – живо откликнулась привратница. – Вот уж восемь дней как упаковали чемоданы. Подумать только, бедная девочка…

Не дослушав ее до конца, Анн выскочила на улицу. Вереница неотложных дел в конторе закрутила ее с такой скоростью, что к ней не смогла пробиться ни одна посторонняя мысль. В одиннадцать ее пригласил мсье Куртуа – ему захотелось продемонстрировать собственные идеи о предстоящем выпуске полного собрания сочинений Оскара Уайльда, он желал устроить сенсацию. Анн все записала.

Позвонил Марк и предложил вместе пообедать. Она забежала домой, чтобы сделать все необходимое матери, а потом бежать в небольшой ресторанчик на Сен-Бенуа. Они сидели в полумраке, в плотном окружении двух десятков таких же парочек. Пахло жаренным на дровах мясом. Марку было весело, он рассказывал о своей работе, о планах… В этот раз Анн слушала его с интересом. Насколько он раздражал ее тогда, за ужином у нее дома, настолько же уютно ей было в его компании здесь, на нейтральной территории.

Внезапно он сменил тему:

– Не знаю, что происходит со мной, Анн. Ты неотступно присутствуешь где-то рядом. Сто раз в день мне хочется попросить у тебя совета, поделиться с тобой своими заботами. Из Канады все виделось иначе, казалось разбитым, поломанным… А здесь… Если бы ты могла понять…

– Я понимаю, Марк, – ответила она. – И мне с тобой хорошо, надежно. Вот только прошлое нельзя воскресить по команде.

Он грустно улыбнулся:

– Ты права… И все же, Анн…

– Расскажи мне еще о своей работе, – попросила она.

Она подумала, что именно такие мимолетные всполохи нежности и добавляли прелести их уединенным встречам. Ей было хорошо в этом тесном ресторанчике. Рядом сидел мужчина, друг и не более того, чья уважительная настойчивость льстила ее самолюбию.

К издательству он подвез ее на своей машине. На столе ее дожидалась увесистая посылка, и она вдруг вспомнила о письме Лорана, которое с утра носила в сумочке. Затянутая водоворотом срочных дел, она так и не удосужилась прочесть его. Анн достала и распечатала конверт. Лист был покрыт пляшущими строчками, справа они почему-то ныряли вниз. «Очень тронут тем, что вы сделали для моих друзей и для меня. Перед уходом мне хотелось рассчитаться за проживание, но не удалось, сделаю это позже. Если вы разрешите вернуться мне наверх, напишите. Мы не обо всем поговорили. Вы так умны и так отзывчивы, что я не перестаю думать о вас…» В углу был нацарапан адрес: бульвар Республики, Экс-ан-Прованс. Анн сложила листок и сунула его обратно в сумочку. В связи с чем этот отъезд? Зачем это письмо? И к чему этот адрес? Зазвонил телефон: мсье Куртуа удивлялся, чего это Анн до сих пор не явилась на совещание.

Вечером ей непременно захотелось узнать, хорошо ли Лоран прибрал оставленную комнату. Ей вдруг показалось очень важным убедиться в этом самой, на месте. Она поднялась на шестой этаж. Все оказалось в порядке. На железной кровати свернутый матрас, шкаф пуст, чисто выметенный пол. На стене прикреплен кнопками план метрополитена, в прошлый раз Анн его не заметила. Стекло слухового окна скрывалось за толстым слоем копоти и пыли, из-за тонкой стены слышались голоса. В комнате было холодно и сыро. Голая электрическая лампочка выливала на весь этот декор равнодушный белый свет. Анн стояла посреди комнаты, безвольно свесив руки, забыв о собственном существовании. Пустота завораживала ее.

Она в точностью припомнила брюки, в которых ходил Лоран, когда она увидела его в первый раз. Из грубого синего полотна, изрядно полинявшего, с заплатами на коленях.