Пенни Самнер - Дерево ангелов Страница 10

— Прекрасная ученица, лучшая в своем выпуске. Она — превосходная и преданная своему делу медицинская сестра.

Румяные щеки молоденькой сестры зарделись еще гуще. Нина поймала ее взгляд, а через несколько минут девушка мило улыбнулась и передала через стол записку. «Я вовсе не прекрасная ученица — это госпожа Кульман прекрасный учитель. Меня зовут Лейла Григорьевна».

Когда ужин был окончен, папа попросил подать кофе в кабинет, где им с госпожой Кульман нужно, было поговорить насчет каких-то документов. Нина и Лейла встали, чтобы уйти. Когда они были уже у двери, папа окликнул:

— Нина, утром ты будешь помогать госпоже Кульман. Делай все, что она скажет. Завтра начинается твое обучение.

Нина понятия не имела, о чем он говорит, но не хотела спрашивать перед гостями. Лейла, очевидно, была в курсе дела — в холле она торопливо нацарапала записку: «Не беспокойтесь, госпожа Кульман — хороший учитель, и я буду помогать вам, чем только смогу».

Папины планы прояснились наутро, когда госпожа Кульман вручила Нине книгу под заглавием «Как нужно ухаживать за больными».

— Ну, — весело объявила она, — сегодня начинается ваше обучение медсестринскому делу.

Это было какое-то недоразумение. Нина отдала книгу обратно.

— Нет-нет, госпожа Кульман, — вежливо улыбнулась она, — я не собираюсь учиться на медсестру.

По лицу госпожи Кульман пробежало недоумение.

— Я думала, что вы знаете, Нина Андреевна… Ваш отец хочет, чтобы вы выучились на медсестру. Мы обсуждали это в письмах и обговорили вчера после ужина. Я должна обучить вас.

С чего папа взял, что она хочет быть медсестрой? Она вспомнила вчерашний вечер и беседы за столом. Все, о чем говорилось, совершенно ее не интересовало.

Госпожа Кульман опять всучила ей книгу.

— Я знаю, что ваш отец в последнее время был очень занят, только поэтому, без сомнения, он и не сказал вам о своих планах. А может быть, он хотел сделать вам сюрприз. Так или иначе, он сказал, что ваша гувернантка считала вас способной ученицей, так что я ожидаю от наших занятий много приятного. Я понимаю, что вам только четырнадцать лет, Нина Андреевна, и хотя в таком юном возрасте обычно не принято начинать обучение медсестринскому делу, нельзя сказать, чтобы это было нечто неслыханное. А теперь почему бы вам не взять эту книгу и не начать читать ее? Не сомневаюсь, что пример мисс Найтингейл[2] вдохновит вас.

«Если у больного озноб, или жар, или слабость, или тошнота после принятия пищи, или пролежни, то в этом, как правило, виновата не болезнь, а плохой уход».

Нина ненавидела все в этой книге: ее серую обложку, ее негнущиеся глянцевые страницы, а больше всего — ее содержание. Страстные, настойчивые напоминания мисс Найтингейл о важности чистого воздуха и воды, ее дифирамбы хирургической сестре, этой труженице, которой надо памятник поставить, — все это навевало смертельную скуку. И как только такая женщина, как госпожа Кульман, может находить в этом вдохновляющий пример?

Нина читала все утро, хотя была не в состоянии сосредоточиться на прочитанном. А после обеда, когда она дошла до схем сердечной и кровеносной системы, скука переросла в тошноту. Она прижалась лбом к столу — у нее кружилась голова. Если бы только мама была жива!..

Обе сестры опять ужинали вместе с ними, и папа снова вел оживленную беседу с госпожой Кульман. Под конец ужина, когда Нина поднялась из-за стола, папа остановил ее жестом.

— Как вам новая ученица, госпожа Кульман?

— Она прилежно читала весь день.

— Рад это слышать, — кивнул папа. — Помни, Нина, я надеюсь, что ты всегда будешь прилежно заниматься и записывать все, чему учит тебя госпожа Кульман. Тебе очень повезло, что ты учишься у нее.

— Да, папа. — Но у Нины вовсе не было ощущения, что ей повезло.

В последующие дни Нина обнаружила, что Лейла, молоденькая сестра, испытывает совершенно иные чувства к книгам о медсестринском деле; за какую-нибудь главу о накладывании повязок или использовании серебряных зажимов при остановке кровотечения она усаживалась с таким видом, будто это увлекательный роман. Госпожа Кульман тактично не спрашивала у Нины, что та думает о деятельности мисс Найтингейл, и не торопила ее с книгой, но зато предложила помогать по утрам Лейле в амбулатории. Нина содрогнулась, когда в первый раз увидела ужасные стальные инструменты в ящиках, однако вскоре заметила, что ей приятно помогать Лейле — отрезать от рулонов бинты, убирать склянки со сфагнумом, хлороформом, ртутью в запирающийся шкаф. Несмотря на Лейлину немоту (она не говорила с раннего детства, когда ей удалили опухоль на голосовых связках), с ней было очень интересно. Она была первоклассным мимом, и неграмотные слуги, с которыми она не могла общаться с помощью записок, помирали со смеху, глядя на ее безмолвные объяснения. В то же время она была предана своему делу не менее госпожи Кульман. Ей стоило огромного труда умолить родителей, чтобы те отпустили ее учиться на медсестру, и она знала, что они смирились с ее решением лишь потому, что их дочь — немая.

«Я убедила их, что это вроде ухода в монахини. Ни один мужчина не возьмет меня в жены, так что еще мне оставалось делать со своей жизнью?»

Наблюдая за тем, как Лейла, такая пригожая, такая милая, пересчитывает хирургические инструменты или складывает простыни, Нина сомневалась, что немота помешала бы ей найти мужа. Истина заключалась в том, что она и не стремилась замуж — ее больше интересовала медицина. Нина же твердо знала, что сама она никогда не станет медсестрой, несмотря на то, что папа верит в это. Как объявил он однажды вечером, Нина будет заниматься у госпожи Кульман, затем, когда станет постарше, поедет в Лондон, чтобы пройти обучение в основанной мисс Найтингейл школе медсестер при госпитале Сент-Томас, а вернувшись домой, станет работать в больнице. Нина выслушала все это, опустив глаза в тарелку и не смея раскрыть рта.

Спустя несколько недель после приезда медсестер их навестила тетя Лена. Нина в тот день обедала в оранжерее, принеся туда поднос с едой, а когда возвращалась в дом, увидела, что тетя смотрит на нее с веранды. Нина была в простом синем платье и медсестринском белом переднике, и, когда она проходила мимо рабочих, копающих землю в саду, они хоть и посторонились, но едва притронулись к шапкам.

— Те люди… — прошипела тетя Лена. — Почему они оказывают тебе так мало почтения?

— Они у нас новенькие, — смущенно ответила Нина: казалось, тетя гневается не столько на мужиков, сколько на нее саму. — Папа хочет расширить огороды — из-за больницы, и садовник подрядил работников из города.