Поздний экспресс - Дарья Волкова Страница 10

Прошла любовь, увяли помидоры,

галоши жмут, и нам не по пути»

Фольклор

Он вляпался, это очевидно. Нет, Лиля, безусловно, замечательная. Привлекательная, сексапильная, раскрепощенная. Да и вне койки с ней было… неплохо, как минимум. Всем она была хороша. Кроме того, что НЕ была Надей Соловьевой. Но это еще полбеды. Хуже было то, что у Лили проснулись к нему чувства! А это было совсем плохо. Не любил он этого. Эмоции так все усложняли. Почему нельзя ограничиться хорошим сексом и еще чем-нибудь сверху? Но нет! Надо обязательно попытаться втянуть его в отношения. Он ненавидел это слово! Не нужны ему отношения, никакие. Не хочет он приходить к ней в гости и знакомиться с мамой. И с знакомиться не хочет! И в клубы с ней ходить – тоже! И вообще…

Надо что-то делать, что-то решать с Лилей. Ситуация фиговая для них обоих. Лиля ждет от него того, что он не может ей дать, он же тяготится ее чувствами к нему. И еще Надька на него фыркает! Будто это не она познакомила их! И не она дала свое высочайшее благословение! От нее одни неприятности в его жизни. Он устал болеть ею. Как же хочется выздороветь…

Черт бы побрал эту заразу Лильку! Ведь теперь Надя совершенно отчетливо представляла, о чем именно говорит подружка. И она точно знает, какие шелковистые у него волосы. И бицепсы, и кубики – это она тоже воочию видела. Но мазохистски выслушивает все то, что Лилька ей рассказывает, уже совсем иначе это воспринимая. Ибо знала, видела, прикасалась! А теперь слушала и тихо сатанела. Они это делают специально! Потом голова холодела, и она не понимала, что на нее нашло. Ведь это всего лишь Вектор. Долговязый, вечно лохматый Вектор, в идиотских футболках, драных джинсах и кедах. Но стоило Лильке заикнуться о чем-нибудь этаком – и снова… Упругие шелковые пружинки под пальцами, золотистая стрела, улетающая под ремень… Она убеждала себя, что щеки у нее горят и сердце бешено скачет исключительно от гнева. И ни от чего другого.

Обо всех своих совершенно несвойственных ей противоречивых эмоциях Надя, однако, на время забыла. Пришлось утешать подругу. Этот придурок Вектор ее бросил! Гладя по голове рыдающую у нее на плече Лилю, она бормотала что-то утешительное. И соглашалась, что – да, он болван и скотина, и что – да, он все-таки такой классный. И – да ладно, Лилечка, не на нем одном свет клином сошелся. Забудь, он тебя не стоит, другого найдешь. А сама старательно заталкивала поглубже чувство совершенно неправильного удовлетворения от того, что Вик бросил Лильку. Да не все ли ей равно, в конце-то концов! Нет, конечно, не все равно, вон как подруга убивается.

И это затолканное поглубже удовлетворение прорвалось-таки. Как раз тогда, когда человек наиболее уязвим для пакостей своего подсознания. То есть – когда он пьян. Нет, можно было по отношению к красивой девушке выбрать иное слово. Навеселе, подшофе или нечто другое. Сути это не меняет. Ей было страшно весело, легко и она не соображала, что делает. Соответственно все-таки прямым текстом – Надя была пьяна. Именно поэтому водителю такси, увозившему ее из клуба, был назван отнюдь не домашний адрес. Именно поэтому третий час ночи был безоговорочно признан самым подходящим временем, чтобы устроить противному Вектору головомойку за то, что он так обидел Лилю. Да как он посмел? Бросить Надину подругу!

Дверь на не снимаемый с кнопки звонка палец никак не реагировала. Что такое? В нетерпении Надежда притопнула ножкой. Нет дома? Где шляется, почему не ночует дома? А в голове вдруг, в разрез с ее намерением отругать Вектора, острым ножом видение тонких пальцев с Лилькиным маникюром в его кудрях, рыжих волос поперек кубиков пресса и… Она забарабанила в дверь. Та поддалась, приоткрывшись на ширину ладони, явив собой в просвет один прищуренный сонный глаз, лоскут серых трусов и одну ногу. Всё это великолепие венчало как раз уместное сейчас, посреди ночи, разворошенное гнездо светлых кудрей.

– Надя? – удивился он.

– Нет, Дед Мороз! – рявкнула она, толкая дверь. – Впусти меня, гостеприимный ты мой!

Он отступил на шаг, распахивая дверь шире. Она зашла, хлопнув за собой дверью. Звук в ночной тишине вышел очень громкий, Вик недовольно поморщился.

– Ну и какого черта ты встречаешь гостью в одних трусах?

Весьма симпатичные серенькие боксеры, кстати.

– А… Что? – уставился он на нее изумленно. – Гостью?

– Да!

– Возможно, мой вопрос покажется тебе странным. И даже неуместным, – он, как и Надя, упер руки в бедра. – Но какого черта ты делаешь у меня дома в…

О-о, на нем, кроме трусов, еще есть часы. И это так… сексуально смотрится.

– В половине третьего ночи?

– Мне не хотелось ехать домой. – Она картинно вздохнула, надула губки. Невинный взгляд из-под длинной челки. – Меня там будут ругать.

– За что?

– За то, что я выпила… лишнего.

Он изумленно хмыкнул. Но самое удивительное было впереди.

– А ты же не будешь меня ругать, Вик? – Надя шагнула к нему, положила руки на плечи, доверчиво прижалась щекой к теплой груди. Легонько выдохнула: – Правда? Не будешь? И не прогонишь?

Он замер. Надя, такая нежная, хрупкая. Ее упоительно пахнущие волосы рядом с его губами, она на каблуках достает ему даже до подбородка. И она прижимается к нему – крепко, сильно, ее ладошки на его спине. Сама, по своей воле. Здесь нет никого, только он и она. Не надо никому ничего демонстрировать и доказывать. Но она все равно обнимает его. О, черт, на нем же из одежды одни трусы, и те мало что скроют при случае. А случай наступает, просто-таки неотвратимо…

Она замерла. Теплый, гладкий. Пахнет чем-то мужским и сном. Ужасно вкусный и домашний. Такого надо тискать и мурлыкать. Чуть поворачивает голову, чтобы коснуться губами кожи на груди. Вау… Тут же хочется то ли лизнуть, то ли куснуть… И… ой, что это ей упирается в живот… или кажется? Или нет, не кажется?

Он в одно движение высвободился из ее рук.

– Не выгоню, – сказал резко. И шагнул в комнату: – Сейчас, постель приготовлю.

Вдруг стало холодно и одиноко под руками, губами, там, где только что было теплое и приятное. Она посмотрела ему вслед. Как он посмел ее оттолкнуть, когда она его обнимает? Надя скинула туфли и сердито протопала в комнату.

Баженов, как ни в чем не бывало, производит поиск в стенном шкафу. Поднял руки, шарит