Александра Нюренберг - Планета Навь Страница 11

– Ты заманивал меня три месяца, приглашал сыграть в тучку и дождик, и, когда я отозвалась – ты оскорбил меня, ты меня отверг.

– О Нин.

– Я тебя прощу, если ты прыгнешь.

Обморочное молчание в поисках слов.

– А я бы тебя простила. – Продолжала уверять Нин. – Хотя… пожалуй, нет, точно! Простила бы. А?

Энки проблеял:

– А так?

– Так нет. Хотя бы сунь туда руку.

Поискала глазами, выхватила из ножен на стене кочергу. Сунула во взрыднувший от восторга огонь, разворошила целую новорождённую галактику. Выдернула и поднесла к подбородку Энки. Двойной крюк на конце инструмента был загнут под прямым и острым углами, и раскалён. Железо насытилось огнем, и красные колечки пробегали по двум нервным пальцам чудовища.

– Подержи на худой конец.

Энки с изумлением посмотрел на пыточный инструмент, на кровожадную малютку Нин.

– Такого уговора, вроде, не было.

Нин, глядя Энки в глаза, хлестнула кочергой по воздуху. Остывая и тратя запал, шпага оставила двойной след в воздухе. Энки не шелохнулся. На щеке таяло прикосновение нагретого воздуха в форме двойного крюка.

Глаза Нин так сверкнули, губы так изогнулись, что Энки всё же слегка встревожился.

– Ах, вот как!

Кочерга полетела в огонь. Энки подпрыгнул. Воротца камина качнулись. Огонь презрительно молвил что-то и принялся тихо ворчать. Нин, крутнувшись, пошла к выходу. Похоже, в отличном настроении. Энки с тоской посмотрел на взметнувшийся край платьишка.

– И ты меня не простишь?

– Только если умру, Энки. Я прощу тебя, только если умру.

И только Нин и видели.

Энки сел у огня, тут же испуганно вскочил и с ужасом посмотрел в страшный зев, который больше не казался ему символом семейного единства. Он захлопнул воротца с таким чувством, будто закрыл дверь в волшебный сад. Но чувство ускользнуло.

Нежная Нин! Такая прекрасная, как фея с картинки для маленьких девочек! Бесспорно, самая адски хорошенькая девчонка на свете. И так себя вести! Энки испытывал жгучее возмущение за то, что его оскорбили, облегчение оттого, что уже всё позади и проблема рассосалась, и ужасный стыд за это облегчение.

Значит, я трус, – сказал себе Энки. – Ничего не попишешь. Я вам не Энлиль. Конечно, если б я был командор…

Раздался смех. Энки был истощён морально и с тоской оглядел комнату. Он бы не удивился, если бы из зеркала появилась третья девушка и принялась его пытать. Но она не вышла из зеркала, она вышла из низенькой двери чёрного хода, где кладовые, волоча за собой пылесос.

Он узнал вторую медсестру из тех трёх, с которыми танцевал. Приуныв при мысли, что сцена, где Энки трусливо отказывается подержать раскалённую кочергу, рассекречена, он довольно неприветливо посмотрел на приближающуюся из дальнего конца Гостиной девушку. А зря!

Она была… ух ты… И когда Энки её разглядел, на сердце у него стало легче. Она ничего не слышала. Он кивнул на пылесос.

Она объяснила:

– У меня завтра дежурство по уборке. Испорчен выходной. Вот я и решила расплеваться. Завтра выспимся!

(Рефлекс).

Энки немедленно и щедро предложил свои услуги. Пока они трудились вместе, Энки почувствовал, что влюбился.

Третья девушка, имя которой было леди Лана, вела себя так естественно, так весело смеялась шуткам Энки, – это уж не говоря о внешних достоинствах, которые были чрезвычайно высоки, – что Энки позабыл о своих горестях.

Соломенные кудри девушки, алый постоянно полураскрытый рот, забавное платье, державшееся на петле вокруг шеи – всё это до такой степени пленило Энки, что он вспомнил все приличные шутки. Вспомнив также, что девушкам нравится, когда он выглядит смешным и демонстрирует силу как бы между делом, он испробовал все эти возможности, пока не извлёк из них всё до самомалейшего выкрутаса.

– Мне тут жутко нравится. – Среди прочего сказала Лана. – Дома до ужаса скучно, а тут классно. Просто дивно. Дико весело. И работа меня страсть как плющит.

Энки решил немного её напугать и, вспомнив, как Энлиль в его присутствии передавал сводку в штаб Нибиру, принялся рассказывать о ледовом щите на полюсе.

– Если он свалится в океан, нам крышка. – Уверял Энки.

Глаза девушки расширились, что ей шло. Она тяжело взмахнула ресницами.

– Облом. – Сказала она.

И предложила поискать в Мегамире информацию, чем окончательно восхитила Энки.

Вот это девушка!

3

Энки брёл домой, посмеиваясь. Изредка он вспоминал, как его сегодня обидели. Тогда он принимался крутить в уме это нехорошее воспоминание так-сяк. К счастью, свежий ночной воздух, свет трёх лун и надежда выспаться были целительны.

Тут Энки рефлекторно потянулся и споткнулся.

Эридианские тропки привели его на бережок, где они болтали с Нин перед семейным сбором. Энки посмотрел на воду, потом на ту сторону. Дерево, возле которого произошло Посещение, теперь предоставило нижнюю ветку другому гостю. Средняя сестра Мен, всегда казавшаяся Энки более достоверной, нежели остальные члены семейства, неудобно и плотно сидела на суку как голубоватая крупная птица.

Энки рассмеялся. Ручей чирикал, и в его мелодию вплёлся другой звук, который чрезвычайно взволновал Энки.

Он небрежно шагнул в холодную воду, замедлившую бег у его щиколоток. Энки всегда по особому ощущал воду – он не говорил «мокро», а – «это вода из того ручья» и «ага, она из подземной реки» или «здесь была Иштар и выронила коробочку с бутербродами». (Ну, это, конечно, не совсем удачный пример).

Попросив прощения у своих парадных ботинок, он выбрался на берег у корней дерева и увидел, что Мен обманула его – оказывается, она не сидела на ветке, а плыла в перевёрнутом бинокле перспективы над холмами, которые они называли домашними.

Энки прошёл несколько шагов и остановился, встал на колени.

И если бы кто-нибудь заглянул сейчас в лицо Энки, то этот кто-то увидел бы лицо доброе и нежное. Но у того, кто мог бы стать свидетелем такой прелести, были плотно закрыты глаза.

Между тремя валунами, как в каменной колыбели, разговаривало само с собой самое трогательное существо на свете. С первого взгляда оно напоминало комок золотого пуха. Оно полулежало на боку и жалобно призывало, очевидно, маму.

Энки, опомнившись от восторга, немедленно откликнулся на призыв и взял существо на руки, придерживая его круглую головёнку. Радость малыша заставила Энки забыть все события сегодняшнего вечера.

Но малыш снова стал жаловаться и тыкаться в щёку Энки, каждый раз исторгая из груди Энки поток нечленораздельных умилительных эпитетов.

Энки снял куртку и завернул в неё малыша, потом передумал, расстегнул рубашку и сунул его в этот Энки-инкубатор. Малыш немедленно замолчал.

Работает чёртов Мегамир или нет – был, в конце концов, один способ проверить. Энки начертил перед собой свой личный код. Подождал. Вокруг зашипело, мелькнули кольца Кишара, прозвучал голос Эри, сказавшей:

– Завтра вы сможете выспаться.

И тут Энки оказался внутри Мегамира – он даже почувствовал характерный, как после грозы, запах. Ручей, равнина, дерево – всё осталось на своих местах, но стало призрачным и шатучим. Готово!

Но тотчас всё сорвалось. Энки выругал механиков, луны, мешающие синергии, и всё вообще.

Энки вдруг задумался и завёл глаза вбок, прислушиваясь к новому ощущению. Разнеженный малыш надул ему в штаны, причём рассчитал так умно, что вся влага досталась Энки, а сам он остался сухим. Энки прижал тёплый копошащийся комок к себе одной рукой и сказал:

– Да ты циник.

И свободной рукой повторил воздушный код.

На сей раз заработало без всяких.

– Леди Нин.

Возникла Нин. Вернее, это он возник в её комнате. Кажется, она собирается спать. Нин движением руки изменила масштаб и чёткость, и теперь он видел только паспортную фотографию, которая реет над далёкими хребтами кровати. И на этом спасибо.

– Энки?

– Коров доили? – Без предисловия спросил он.

– Да… да. – Обескураженно ответила Нин.

– Прикажи прислать мне парного молока. В самой чистой таре. И завтра пусть пришлют. И каждый день. И побольше.

– Побольше молока?

– И подгузники.

– Что?

– Ну, ну. Памперсы, ну, штанишки для детей, куда можно вволю прудить и…

– Я поняла, – поспешно прервала его Нин. – Это такое новое развлечение? Или тебя угостили чашечкой медицинского спирту?

Хороший Энки пропустил злые слова мимо ушей. Плохой Энки записал в сердце воспоминание о том, как звучал голос Нин в эту минуту.

Вместо дальнейших бесплодных попыток найти общий язык, он расстегнул куртку, потом принялся дёргать верхнюю пуговицу рубашки. Нин почувствовала, как её охватывает раздражение. Она не знала, как себя вести. Вдобавок Энки, расстёгивающий рубашку, это не то зрелище, которое разум хочет прервать. Нин решила выйти из Мегамира и подняла руку, чтобы начертить знак.