Эми Чжан - Останься со мной Страница 11

Училась она относительно неплохо, хотя бы потому, что кто-нибудь непременно да заметил бы, если бы ее успеваемость снизилась. Слава богу, ее средний академический балл[6] оставался неизменным. Хоть в чем-то была стабильность.

Нет, вспомнила Лиз. Она еще не расквиталась с последней темой по физике. По этому предмету у нее была неуверенная «С» с минусом, а теперь из-за полученного «нуля» оценка вообще снизилась. Ей удавалось держаться на уровне «А», пока речь не зашла о Ньютоне, которого мистер Элизер представил как человека, который всю жизнь оставался девственником: «Что ж, приступим к изучению законов чела, который был настолько одержим физикой, что даже не хотел заниматься сексом. Невероятно, да?» И где-то в наплыве таких понятий, как скорость, инерция и сила, Лиз начала отставать.

Она просто не понимала физику. Существовала куча всяких теорий и законов, и они неделями их разбирали. В итоге мистер Элизер сказал, что необходимо учитывать сопротивление воздуха, трение и прочую ерунду, и получалось, что многие из них вообще не применимы. Ей казалось, что какая-то сомнительная она, эта наука, зависящая от неопределенностей жизни.

И все же Лиз импонировала сама мысль о том, что не придется больше напрягаться из-за домашнего задания, оценок и этого чертова девственника Ньютона.

Однако она слишком круто повернула, въезжая на автостраду, и ее рюкзак пополз в одну сторону, противоположную направлению движения машины. Рюкзак с глухим стуком свалился на пол, и Лиз задумалась о движении тел и первом законе Ньютона.

Всякое тело удерживается в состоянии покоя или равномерного прямолинейного движения…

Глава 15

На следующий день после того, как Лиз Эмерсон разбилась на своей машине

Лиз никогда не любила пропускать школу. Она терпеть не может отрабатывать пропущенные часы и ломать голову над тем, что происходило за время ее отсутствия. Говорили ли о ней? Называли ее дрянью, потаскухой или еще как похуже? Сама она всегда болтает за чужими спинами, значит, и все остальные о ней тоже болтают. Лиз ходила в школу с похмельем и мигренью, с ушибами и растяжениями, с простудой и желудочным гриппом, а однажды заявилась с больным горлом, спровоцировав эпидемию стрептококковой инфекции во всем районе.

Но сегодня, когда у нее удалена селезенка, сломана нога, раздроблена рука, повреждено легкое, слишком много внутренних ушибов и разрывов, маловероятно, что Лиз Эмерсон пойдет в школу.

Джулия тоже остается в больнице, в ее трясущихся руках уже, наверное, десятая банка «Красного быка». Моника, разумеется, там же, и Лиам, вовсе не собиравшийся торчать в больнице всю ночь, все еще спит у окна.

Все остальные уже на занятиях. В стенах средней школы города Меридиан затишье, оно обволакивает классы и коридоры, как дым, как смог. Вдыхать его так же больно, как январский воздух: оно обжигает с каждым вдохом, леденеет в каждом легком. Лиз умирает в больнице Святого Варфоломея, расположенной в часе езды от школы, но здесь она уже умерла. Прошел слух, что состояние Лиз Эмерсон безнадежно.

Самое ужасное место – столовая, где перед звонками толкутся почти все ученики, переписывая домашнее задание и сплетничая. Идя мимо, я замечаю потрясение и слезы на лицах, и это так странно – тишина, всхлипы.

Ох, как не понравилось бы все это самой Лиз.

Она бы сразу поняла, что многие из них оплакивают не ее. Они плачут из жалости к самим себе, из страха перед смертью, из-за того, что утратили веру в собственную неуязвимость, ведь если Лиз Эмерсон смертна, значит, и они тоже.

Учителя в срочном порядке собрались на педсовет, где им спешно раздали отксерокопированные инструкции «Что говорить расстроенным ученикам». Директриса не сдерживает слез, сообщая педагогическому составу, что Лиз еще жива лишь потому, что она подключена к аппарату искусственного дыхания.

Но, думаю, несколько учителей, как минимум, обрадовались чуть-чуть, что Лиз Эмерсон больше не будет посещать их занятия. Преподаватель испанского – потому что Лиз каждый раз на каждом уроке только и делала, что внаглую писала SMS-сообщения, никогда не участвуя в учебном процессе. Преподаватель английского и литературы – потому что Лиз умышленно высказывала мнение, противоречащее суждениям учителя. Вне сомнения, куратор читального зала – ведь Лиз Эмерсон одним своим присутствием вдохновляла остальных учеников на всякие глупости.

В принципе Лиз не стремилась подрывать авторитет педагогов. Просто некогда ей нравилось быть Лиз Эмерсон, нравилось демонстрировать свое «я», а это означало, что она должна бросать вызов учителям и провоцировать их на то, чтобы они бросали вызов ей. И неважно, что со временем эта игра ей приелась – остановиться она уже не могла.

В числе тех учителей, которые плачут, миссис Гамильтон, преподаватель психологии (она льет слезы по любому поводу), миссис Хаас, преподаватель истории (она с ума сходит от беспокойства), и мистер Элизер, преподаватель физики в классе Лиз.

Он потирает подбородок, и никто не замечает слез в его глазах. Похоже, что Лиз теперь уже никогда не удастся снова блистать по физике.

Лиз Эмерсон настолько не разбиралась в физике, что даже разбиться на машине правильно не смогла.

Коридор верхнего этажа заполняют всхлипы Кенни – пожалуй, более громкие, чем того требуют приличия. Все смотрят на нее, и нечто презренное в Кенни наслаждается вниманием. И ей ничуточки не стыдно. Одна ее лучшая подруга умирает, вторая лучшая подруга даже не удосужилась позвонить, чтобы сообщить ей об этом.

Кенни находит утешение в том, что вокруг люди, Джулия – в тишине. Поэтому Джулия до сих пор в больнице, где ее наконец-то отыскала Моника, а Кенни рыдает на виду у всей школы, размазывая по лицу потекшую тушь.

Лиз, однако, свое утешение – оцепенение, отрешенность – находила в другом: швыряла вещи, предметы и смотрела, как они ломаются, бьются. Чтобы забыться, она гоняла на своем «Мерседесе» со скоростью выше дозволенной на тридцать-сорок миль в час, мчалась с открытым люком, так что волосы развевались на ветру, хлеща ее по лицу, по плечам. Свое утешение она находила в беззаботности, беспечности, в совершении глупых поступков.

Когда-то Лиз находила утешение во мне. Она утешалась, держа меня за руку и мечтая, пока мечты не сбывались. Когда-то утешение ей доставляла просто мысль о том, что она жива. Со временем она разучилась находить утешение в чем бы то ни было. В итоге она стала еще одной девочкой, в душе которой продолжали жить позабытые мечты. Потом она разбилась на машине и перестала быть даже такой.