Сюзан Кубелка - Офелия учится плавать Страница 11

Я не могу быть невидимой. Я знаю себе цену. Я хочу любить и быть любимой. Хочу чувств и выразительных взглядов. Хочу, чтобы замирало сердце, когда я притрагиваюсь к мужчине. Хочу дрожать и вздыхать, исходить от желания. Я хочу подарить счастье многим мужчинам, но одновременно сделать небывалую карьеру. Именно с такими планами я прибыла в Париж.

Мы приземлились в аэропорту Шарля де Голля, и солнце сияло так, как оно может сиять только над Парижем. Мой багаж был легок, ведь по настоянию Нелли я подарила Армии Спасения не только свой зеленый костюм, но и весь оставшийся гардероб в придачу. Все равно у меня вскоре будет другой размер одежды, а начиная с пятидесяти килограммов живого веса я имела право покупать у Ив Сен-Лорана все, что пожелаю — что и было письменно зафиксировано. У Нелли там был открыт счет, и меня уже ждали. Бархат и шелк — все, что только душа пожелает, с пятидесяти пяти кило я могла дать волю своей самой бурной фантазии.

На парижскую землю я ступила в своем шелковом желтом платье с пуговками, единственном, спасенном мною. Под ним у меня была тесная грация, а сверху — ничего, кроме моих длинных рыжих, свежевымытых волос. В левой руке я держала дорожную сумку, а в правой — сказочно красивое, новое, цвета мха пальто из бархата с капюшоном, и осмелюсь утверждать, что я в аэропорту вызвала больший фурор, чем два новеньких, с иголочки, сверхзвуковых самолета, ко всеобщему восхищению стоявших посреди летного поля. В мою сторону оборачивался каждый — и при этом у меня были расстегнуты всего четыре пуговки!

Да, этого не отнимешь у Парижа — здесь ты не невидимка, здесь женщин любят и замечают. К сожалению, таможня тоже обратила на меня внимание, и мужчина в темно-синей форме перегородил мне дорогу. Он был убежден, что я приехала во Францию с единственной целью — контрабанда!

— Стоп! С каким самолетом вы прилетели?

— «Эйр Канада».

— Ага! — Это не предвещало ничего хорошего. Он показал на мою сумку. — Открывайте! Показывайте вашу спрятанную шубу!

— Что, простите? — сказала я на безупречном французском. — Шуба? У меня ее нет, причем из моральных соображений. Во-первых, я живу не в каменном веке, чтобы заворачиваться в шкуры. Во-вторых, мне жаль бедных животных. Я против того, чтобы их убивали и обдирали как липку!

Таможенник опешил, но быстро взял себя в руки.

— Все канадцы провозят контрабандой меха во Францию. Продают их здесь дороже и оплачивают таким образом свое пребывание. Думаете, я вчера родился? Открывайте!

Я сделала ему одолжение и молча наблюдала, как он переворошил скудное содержимое моей сумки. Закончив, он был красным, как рак, и никак не мог смириться с отсутствием меховой шубы.

— Это весь ваш багаж? — с угрозой спросил он. Я кивнула. — Вы думаете, я поверю, что вы прилетели из Канады в Париж с одной-единственной, полупустой сумкой?

— Именно так! — произнесла я свысока. — Благородные люди всегда путешествуют только с ручным багажом. Вы могли бы это знать! — Я одарила его своей самой обворожительной улыбкой и прошествовала мимо к стоянке такси.

Водитель такси был ненамного приветливей. Это был араб в сером помятом «пежо», названный мною адрес он молча принял к сведению. Он не сказал мне «бонжур», не открыл дверцу, а лишь пронзил колючим взглядом; когда я плюхнулась на обшарпанное заднее сиденье.

Зато, как только я уселась, он ожил, нажал на газ и так стремительно сорвался с места, что меня чуть не выбросило через заднее стекло. Больше всего меня беспокоило следующее: он хотя и ехал вперед, но беспрерывно смотрел назад, а это не предвещает ничего хорошего. Он целиком направил зеркало заднего вида на мое декольте, и оторвать от него его налившиеся кровью глаза смог лишь забитый автобус, почти врезавшийся в нас на шоссе, да огромные грузовики, мчавшиеся на нас с каждого правого поворота. Лишь в самый последний момент, когда все вокруг гудело, тормозило, визжало и орало, он менял полосу движения и продолжал тупо таращиться назад.

Через пять минут я была готовым пациентом ближайшей клиники для нервнобольных. Еще никогда меня так не швыряло в такси, как во время этой поездки из аэропорта через разросшийся пригород по автостраде Периферик в Париж. В городе лучше не стало. Водитель прямым ходом тотчас же угодил в самую большую пробку (что было несложно при адском движении), и как только мы основательно застряли, он вообще стал смотреть исключительно на меня.

Я была в отчаянии. Черепашьим шагом мы ползли по великолепным бульварам, а я не могла ими наслаждаться, потому что его взгляд прожигал дыры в моей коже. В первом ряду мы проползли мимо Бастилии, Нотр-Дам и через Сену, и он все еще пялился на мою шею, хотя я тем временем наглухо застегнула платье. Что он умеет еще и разговаривать, я узнала лишь тогда, когда мы свернули с бульвара Сен-Жермен на улицу Монж и поехали вверх в направлении Пантеона. Когда мы наконец-то остановились на улице Ласепед, он вдруг сказал:

— Сто тватцать франгов! — Его акцент был тошнотворным. Пока я нервно вынимала деньги, он еще раз раскрыл рот: — Вы франзуженка?

— Нет, — пробормотала я. — Канада. Я из Канады.

— Жамужем?

— Что простите?

— Вы цамужем?

Я кивнула и протянула ему деньги. Но он мне не поверил.

— Сколько детей? — с вызовом спросил он.

— Нисколько! — Я искала ручку на дверце и не могла ее найти.

— Сколько годов с мужем?

— Семь, — соврала я, не раздумывая, потому что мною потихоньку начинал овладевать страх.

— Земь? — презрительно повторил шофер и пересчитал деньги. — Вы поженитесь со мной, мадам! За земь годов у нас будет земь детей. Гарантирую! — Он осклабился.

— Охотно верю! — Где же, черт побери, дверная ручка? О Боже! Ее вообще не было.

— Земь зыновей! — ухмыльнулся мужчина, открыл окошко и смачно сплюнул на дорогу. — Я — арраб! Мадам, в зубботу вы идете со мной есть!

— Это невозможно! — Меня охватила паника. — Мой муж чудовищно ревнив! Мой муж…

Он поднял руку.

— Франзуз?

Я кивнула. Он опустил руку и посмотрел на меня испепеляющим взглядом.

— Устрраним!

— Как, простите? — воскликнула я недоверчиво.

— Я устрраню, — повторил таксист и снова закрыл окно. — Слишком много франзузов во Франгции! Слишком много! Мадам, в зубботу. Перед этой дверрью. В восемь. О’кей?

Я сидела как парализованная. Очевидно, в свободное от основной работы время мужчина был террористом.

— О’кей? — настойчиво повторил он и пронзил меня таким взглядом, что я едва осмеливалась дышать. — В зубботу, о’кей?

Я слабо кивнула. Главное — выбраться из машины.

— Я оччень зимбадичный, а? Я тебе нравлюсь? А?