Ирина Лобановская - Злейший друг Страница 11

— Не понимаю людей, которые заводят собак! Гулять с ними да еще и убирать за ними! — однажды взорвалась Ксения.

— А почему тебя не смущают люди, которые заводят детей? Ведь с детьми все то же самое — и гулять, и убирать, — с удовольствием парировала дочь.

Кроме всего прочего, пес без конца лаял. Ксения удивлялась: дог — и лает?! Умная ведь собака, а тут… Или в данном конкретном случае дело не в собаке, а в хозяине? Петра, видимо, никакая самая воспитанная и благородная псина выдержать спокойно не в силах.

Плохая из нее получилась теща, прямо никудышная.

А вот к ребенку, который просыпается в шесть и начинает плакать — мокро ведь, голодно, одиноко! — ни Маруся, ни Петя ни за что не встанут. Они желают спать до семи. Давить подушки по утрам до отказа. И пусть никто к Даше не подходит — ни к чему это хорошему не приведет. Ребенок должен приучаться к порядку.

Порядок… Да сами-то они знают, что такое порядок? Ни один, ни другой сроду за собой не уберут, если не попросишь, не вымоют, не сготовят. Лишь вечный вопль истомившихся душ: «Мама, мы к тебе заедем пообедать!» Или, как вариант, «Ксюша». Потому что последний муж Ксении, Глеб Морозов, точно такой же.

— Нет ужина? Не успела? А почему?

— Через почему! — огрызалась Ксения.

— А есть как хочется… Что же ты делала? Все игры, игры… Театры бесконечные…

Вот так никогда в жизни не сказал бы первый муж Ксении, Валентин, Марусин отец. Или ей так только теперь кажется? В ее представлении он навсегда остался настоящим мужчиной. Настоящий мужчина… Что это значит?

— Звезда моя, ну-ка давай, я тебе помогу, чтобы побыстрее!

И он открывал холодильник, высматривал в нем вчерашнюю картошку и с довольным видом бросал ее на сковородку.

— Видишь, а ты утверждала, что в доме ничего нет!

Да, Валентин…

Как злится иногда Ксения, узнав, что Маруся с Петей опять были у него в прошлое воскресенье! Запретить невозможно — взрослые, но каждый их поход туда доводил Ксению до отчаяния.

— Маруся, неужели тебе там интересно?

— Нормально! — бросает на ходу современная дочь.

— А Петя говорит, что тебе мешает институт! Что вы там делаете целыми днями?

— Играем в карты. Петя любит, — звучит лаконично в ответ.

Ну конечно, карты, лото, домино, Петя ведь совершенно ничего не читает, а где Варвара, вторая жена Валентина, там и карты, и лото, и домино. Варвара — это исчадие ада, совершенно необъяснимое ни с каких позиций существо, не поддающееся ни малейшему определению, вне всякой логики и морали…

У Варьки никогда не готовится обед, не моются полы, не оттаивается холодильник. Она целый день только пьет чай и жует бутерброды. Чем живы у нее муж и Денис — понять трудно. Она не хочет ни работать, ни учиться, а Дениса при любом удобном случае подбрасывает Ксении, чтобы не мешал. Чему может мешать вечно сопливый, с непроходящим кашлем Денис — это ясно. Чтению.

Варвара с утра до вечера без перерыва читает, лежа на кровати. Книги она глотает, не запоминая ни автора, ни названия, ни содержания. Поднимаясь вечером с дивана с очередным романом в руке навстречу Валентину, она шатается, словно от головокружения. Кружение от чтива. В ее памяти бродят, часто попадая не в свою книгу, различные герои, путаются сюжеты, переплетаются диалоги, сливаются в огромное полотно пейзажи, люди чего-то хотят, ищут, добиваются…

Одна Варька ничего не хочет и не добивается. Потому что она уже своего добилась и больше ей ничего не надо. Добилась она Валентина. Взгляд у нее мутный, неосмысленный, как у грудного ребенка, на веселые вопросы мужа она отвечает невпопад.

Но Валентин ничего этого замечать не хочет.

— Есть только две категории женщин, — сказал он Ксении, когда она попыталась обвинить Варьку в невнимании к Денису. — К одной относится моя жена, к другой — все остальные. И не пытайся говорить о ней плохо.

Шопенгауэр писал, что если человек без конца читает, то у него в голове нет ни единой своей мысли, а потому так остро необходимы чужие. Валентин плевал на Шопенгауэра.

Маруся иронически и выжидательно посматривала на мать.

— Так как же насчет няни? Ты довольно прилично получаешь — тыща баксов за один съемочный день.

— Отстаешь от жизни, Манька, за «Секретный отдел» я запросила больше, — угрюмо пробурчала Ксения. — Сторговались на полутора тысячах. Каждый сам себе дирижер… Мне нужно зарядить мобилу. Где этот проклятый шнур, который втыкается ему в задницу?!

Маруся расцвела.

— Мамусик, ты у нас настоящий клад! Это ведь огроменный сериал! Ну, давай найдем хорошую няню! Шнур валяется в ванной. Его там Денис бросил.

— Хорошо, — мрачно сдалась Ксения и погрызла сигарету. — Я позвоню Оле.

Часто вспоминался дворик из Ксениного детства. Совершенно заморенный, забитый асфальтом и отравленный бензином, полудохлый московский палисадник в самом центре. Садик не садик… Что-то невразумительное по сути и чудовищное по исполнению. Пара гаражей, воткнувшиеся в глухой мрачно-серый угол, и безумные деревья, каждую весну вступающие в жестокую борьбу за свою никому не нужную жизнь. Среди этих зеленых смельчаков, выживающих на грани отчаяния, часто играли три девочки из трех тесно прижавшихся друг к другу старых сталинских домов. Эпохально высокие потолки, танково-толстые стены — почти броня, символ Страны Советов, зато крохотные окна… Летний холод подъездов и их зимняя жара… Три мамы сидели на скамейке, разговаривая. Они, как и дочки, были совершенно разные: одна высокая и полноватая, вторая — маленькая кубышка и Ксенина мама — самая красивая, стройная, даже худая. Всех роднило одно обстоятельство: сумасшедшая, как любила повторять Ксенина мать, любовь к детям. Жизнь всех троих сосредоточилась на дочерях. Отдали их в один и тот же класс и купили одинаковые платья — словно залог их дружбы в будущем.

Олечка Лисова, высокая, в маму, блондинка, уже в младших классах стала сутулиться, смущаясь своего роста. Смазливенькая, несмотря на слегка выдающийся нос, Ольга не отличалась усердием и вниманием. А посему тройка стала ее главной победой за все пребывание в школе. С годами не родилось в ней пристрастия к какой-либо науке, только в старших классах она вдруг решила учить английский, зато потрясающе умело пользовалась шпаргалками и, стоя у доски, свободно улавливала подсказки даже с последней парты. Собственная неудачливость Олю никогда не огорчала. Она жила ко всему едва притрагиваясь и ничем глубоко не поражаясь и не восхищаясь. Но очень любила своих подруг.

Ксения тоже звезд с неба не хватала, зато всегда рвалась ввысь. Слизывала у одноклассников домашние задания. Перед контрольными договаривалась, чтобы ей подсказывали. Краснела от страха, что сама ни с чем не справится. Да еще новые учителя без конца неправильно произносили ее фамилию — Леднёва. Точно так же потом и преподаватели ВГИКа.