Ольга Тартынская - Хотеть не вредно! Страница 11

Итак, сестра, объевшись конфет и насладившись собственной красотой в образе Снегурочки, была умиротворена, теперь готовилась я сама к любимейшему празднику. Прическа — самая обыкновенная: прямой пробор и коса, перевитая длинными бусами. Бусы крепились на шапочке. У Таньки в этот момент, по счастью, была короткая стрижка — "под пажа", поэтому тоже не пришлось ничего особенного придумывать.

Почему-то сначала девчонки набились к нам в квартиру. Кто в бигудях, кто со щипцами, наводили красоту, мазались: теперь это было можно. Добежали до школы по морозу в накинутых пальто и в туфельках. В своем классном кабинете разложили вещи, закончили приготовления и — в актовый зал. Мы с Танькой под ручку. Вокруг ахи и охи, кому-то пришлось объяснять, кто мы такие. Впрочем, костюмов было много, самых разнообразных, и это было интересно.

Сначала мы отыграли спектакль. Все прошло благополучно. Любке оказался очень к лицу наряд хохлушки, правда, она почему-то его сняла сразу после спектакля и облачилась в прозаическое платье. Объявили почту: каждому выдали номерок, который нужно было прикрепить на одежду, назначили почтальонов. Я с грустью посмотрела в уголок, где кучковались мальчишки, зная, что никогда не решусь написать тому, кому хочется. Боря и Марат были невозможно красивы, хотя и без костюмов. Мальчишки не сдавали деньги на подарки, решив, что они уже взрослые. Мы угощали их конфетами, я по почте послала одну конфетку Марату. А Борису я еще не простила седьмое ноября!

Аттракционы, танцы. Сережка Истомин пригласил меня, потом я танцевала с Витькой Черепановым, но было ощущение, что все не то, не те. А те почти не танцевали, как всегда. Разве что только подвижные танцы.

Наш парный костюм оценили, в финале праздника вручили нам духи в качестве приза. Но вся эта красота и весь смелый замысел были ни к чему, если не привлекли внимание противного, гордого и такого родного мальчишки!

Все надежды были на новогоднюю ночь. Что-то должно произойти, ведь это волшебная ночь. Надо признаться, что, дожив, образно говоря, до седин (на самом деле у меня пока еще нет седых волос), я до сих пор чего-то жду в новогоднюю ночь. Смешно! Мне не шестнадцать, но ничего не могу с собой поделать. Даже теперь, когда я совсем потеряла всякую чувствительность и надежду на то, что смогу ее обрести, в новогоднюю ночь я испытываю некоторое волнение.

По вагону забегали торговцы пуховыми платками. Под торопливый говорок расхваливающей товар женщины я растянула платок и посмотрела на его ажурную вязь. Красиво. Однако зачем он мне? В Забайкалье бы пригодился, а в Москве не бывает суровой зимы. Покупать только для кратковременного отпуска — нелепо. С трудом отделалась от торговки. За окном плывет Западно-Сибирская равнина, скоро Омск.

Вокзал, несгораемый ящик

Разлук моих, встреч и разлук, -

пронеслись в голове пастернаковские строчки, когда я провожала глазами какой-то маленький станционный домик небольшого населенного пункта. У нас вокзал по сравнению с этим просто роскошный. Выполнен в духе сталинского классицизма, с афальтовой платформой и гипсовыми атлетами советского образца вдоль белого, тоже гипсового, заборчика.

Для любого провинциального городка вокзал — это средоточие живой жизни. Проводы, встречи. Транссибирская магистраль. Каждое воскресенье мы провожали в областной центр наших студентов. Это было место тусовки, как сейчас говорят. Однажды мы с девчонками провожали подругу, перебиравшуюся с родителями куда-то на Восток, и фотографировались на память. Выбрали культурную натуру: на фоне памятника. Потом показывали фотографии и никак не могли понять, отчего это народ умирает со смеху, разглядывая их? Нам объяснили доступно. Привычный "памятник", с детства намозоливший глаза, оказался гипсовым боксером, покрытым бронзовой красочкой. Он был исполнен в натуральную величину и со всеми деталями фигуры. Слава Богу, этот боксер был облачен не в фиговый листок, а в советские плавки. Мы сфотографировались у его высокого подножья, при этом голова его не вошла в кадр, и торс только до половины. Что вошло, вы догадываетесь.

Заваливаясь снова на полку с газеткой "Мегаполис-Экспресс", от безделья выпрошенной у соседа, я вновь погрузилась в реальность десятого класса, припомнила новогоднюю ночь.

На этот раз собирались у Ольги Тушиной. Ее мать, нарядившись Дедом Морозом, явилась ровно в двенадцать часов, чтобы нас поздравить, и была уже очень навеселе. Больше нас никто не беспокоил. Традиционный дружеский тост на сей раз говорила я. Хлопали оглушительно, а Борис как-то непонятно, внимательно на меня посмотрел. Но я категорически не шла на контакт. Под бой курантов мы орали: "Ура!" Меня почему-то охватило волнение и беспредельная грусть. Я смотрела на одноклассников и думала о том, что это последний наш новогодний праздник.

Сашка Колобков взялся направить веселье в нужное русло. Он организовал игры. Следил, чтобы никто не скучал и не грустил. Именно тогда я оценила его чуткость и внимательность. Он вообще оказался тонкой натурой. Потом у меня будет возможность убедиться в его верности, надежности и многих других симпатичных качествах. Однако пока Сашка меня слегка раздражал неумеренным любопытством и способностью к интригам.

Не обошлось, как всегда, без страданий. Видимо, без этого я была бы не я. Решила пригласить Марата на дамское танго, причем именно на глазах у Бориса. Пленительно улыбаясь и сосредоточив все обаяние в голосе и движениях (ведь он смотрит сейчас!), я подошла к Мараше. Царственно протянув руку, предложила:

— Пойдем, потанцуем?

И услышала в ответ:

— Очень душно, жарко. Я устал.

Мне показалось, что кто-то фыркнул рядом. Я изо всех сил старалась не расплакаться и держала на лице жалкую улыбку. Марат виновато добавил:

— В следующий раз.

Резко развернувшись, я вылетела на кухню. Широко раскрыв глаза, чтобы слезы не размыли тушь, я плакала, глядя в темное окно на свое отражение. В этот момент я страстно желала, чтобы никто сюда не вошел. Однако Сашка, тоже наблюдавший эту сцену, был тут как тут. Деликатно промолчав, он выскользнул тихонько, чтобы затем отчитать Марата по первое число. Я уже немного успокоилась и стала прислушиваться к тому, что происходит в комнате, когда дверь кухни снова открылась, и вошел смущенный Марат.

— Что, настроение испортил? Я уйду сейчас.

Так он извинялся.

— Ну что ты. Не надо уходить. У меня все хорошо.

И я покинула кухню.

В течение этой ночи Марат неоднократно пытался загладить вину и оказывал мне знаки внимания. Однако я жестокосердно не принимала их. Когда нужно было выбрать из двоих, с кем танцевать, с Маратом или Колобошей, я выбирала Сашку. Колобоша вообще весь вечер меня опекал и много танцевал со мной.