Юлия Добровольская - Люби себя, как я тебя (сборник) Страница 11

Тогда я решила, что за рабочим столом он не любит нежностей. Но теперь мне в голову пришла другая мысль.

Случай убедиться в правоте моих подозрений не заставил себя долго ждать.

Как-то в субботу мы пришли из театра и решили перекусить, не устраивая плотного ужина. На десерт Кирилл налил бренди, и мы сидели, потягивая его и обсуждая спектакль. В пьесе упоминался новогодний карнавал, и я спросила:

— Как ты обычно встречаешь Новый год?

— Я ненавижу этот праздник. — Он передернулся. В его голосе зазвучал металл.

— Этого… не может быть! — сказала я удивленно.

— Может, — отрезал Кирилл, и атмосфера напряглась.

Я чувствовала себя виноватой в том, что невольно испортила вечер. Я взяла его ладонь и прижала к щеке. Поначалу напряженная, его рука начала расслабляться. Нет чтобы мне остановиться на этом… Но я сказала:

— Обещаю, я устрою моему мальчику такой праздник, что… — Я не успела договорить.

Кирилл вырвал руку, вскочил и запустил бокалом в стену. Он сделал это с такой силой, что хрусталь разлетелся в пыль.

— Я просил тебя! — Он побледнел, а мне показалось, что он сейчас с размаху ударит меня, и я невольно съежилась.

Кирилл опомнился, бросил мне «прости» — и вышел из комнаты.

«Я просил тебя!» О чем он просил меня? Я не могла сообразить от неожиданности, что произошло, и сидела в оцепенении.

Через какое-то время он вернулся успокоившийся. Присел на корточки передо мной, взял мои руки в свои и сказал, не глядя на меня:

— Пожалуйста, постарайся не обращаться со мной, как с маленьким, мне это неприятно. Это очень сложно объяснить… Просто прошу — запомни это и постарайся.

Я извинилась и пообещала. «Теперь уж я не допущу оплошности», — подумала я — теперь я знала совершенно точно то, что прежде было лишь смутной догадкой. Как с этим быть, я пока не знала. Знала только, что любовь подскажет.

Прошло полгода. Заканчивался октябрь, приближался день рождения Кирилла. О нем я узнала от Тамары — именно в этот день они и познакомились.

Как-то Тамара ужинала в ресторане с компанией друзей.

Возвращаясь из дамской комнаты, она встретилась глазами с мужчиной, сидевшим за соседним столиком как раз за ее спиной. Она села на свое место, но ей уже было не по себе: затылком она ощущала присутствие человека, чей взгляд словно оставлял физический след на коже — да что я тебе рассказываю! — опомнилась Тамара. Недолго думая, она повернулась к нему с сигаретой, зажатой в пальцах, и сказала: «Вы не дадите мне прикурить?» Он улыбнулся — за ее столиком курили все, — но щелкнул зажигалкой и жестом пригласил пересесть. Он был почти пьян — иначе, сказала Тамара, он ни за что не проговорился бы.

Он налил ей вина и сказал: вот в народе говорят — «в сорок пять баба ягодка опять», а что говорят про мужика?

Тамара спросила: «Это вам сорок пять?»

Он сказал: «Да, вот прямо сейчас».

Она сказала: «Я вас поздравляю».

«Спасибо», — сказал он, и они выпили. «А дальше?» — сказал он.

«А дальше, — сказала Тамара, — не знаю, что говорит народ, а я считаю, что у настоящего мужчины нет возраста, настоящий мужчина и в девяносто — ягодка.

«А я похож на настоящего мужчину?»

«О да! Вы — просто воплощенный образ настоящего мужчины».

Ему понравились слова Тамары, понравилась сама Тамара, а Тамаре понравился он. Почему он сидел в свой день рождения в одиночестве, он объяснил ей позже и сказал: никогда не вспоминай эту дату, я ненавижу дни рождения.

«И Новый год он ненавидит», — добавила Тамара.

«Я знаю», — сказала я.

Но я не могла — и не хотела — проигнорировать день, который мог бы стать праздником. А сознание того, что к нему нужно подойти с невероятной осторожностью — со мной не нужно считать до трех, — заставило пошевелить мозгами и напрячь душевные силы.

Я остановилась на тактике волнолома: чтобы лишить девятый вал разрушительной силы, нужно его упредить.

Дня за два, вечером, я напустила на себя вид печальной озабоченности.

Сначала Кирилл ничего не замечал. Но, поскольку мое состояние было из ряда вон, он спросил в конце концов:

— По-моему, что-то случилось, а?

— Да нет, все в порядке, — кисло сказала я.

— Я не конченый балбес, — сказал он и взял меня за подбородок. — То есть балбес, конечно, но не конченый.

Мне хотелось расхохотаться и повиснуть у него на шее. Но передо мной стояла серьезная задача — слишком серьезная, — и я не должна была провалить ее решение.

Озабоченность моего возлюбленного возрастала. Я едва держалась. Чтобы не выдать себя, я уткнулась лицом ему в плечо.

— Лиза, что случилось?

— Ничего, — буркнула я.

— Я вижу, — сказал он и попытался оторвать меня от своего джемпера. — Ты нездорова?

— Нет… То есть да… То есть здорова. Здорова я, здорова, не бойся. — Я хотела добавить нечто еще более утешительное, но побоялась перегнуть палку.

— Тогда в чем дело?

— В тебе.

— Говори.

— Не скажу.

— Говори.

— Не скажу.

— Мы долго так будем препираться?

— Возможно, всю оставшуюся жизнь. — У меня уже тряслись плечи.

— Нам больше нечем заняться? — Кирилл все еще не сообразил, что происходит.

Я промолчала и шмыгнула носом.

— Лиза, я жду.

— Ты рассердишься.

— Не рассержусь.

— Я не верю… знаю я, как ты умеешь…

— Я не рассержусь.

— Пообещай.

— Обещаю. Я уже обещал. И еще раз обещаю.

— Поклянись.

— Клянусь.

— Честно-честно?

— Чтоб я сдох!

— Я хочу новое платье, — сказала я и посмотрела на него влажными от сдерживаемого смеха глазами.

— И всего-то? — Кажется, он был разочарован, он ждал от меня большего чувства юмора. — Прямо сейчас?

— Можно завтра.

— Хорошо. — Он готов был оставить меня в покое.

Но я удержала его и снова спрятала лицо.

— Что-то еще?

— Мне не нужно платье, — сказала я. — Это я так ляпнула, потому что правду боюсь сказать.

— Говори.

— Боюсь.

— Не бойся, я воплощенная нежность. — Он гладил меня по спине.

И я поняла, что уже можно. Но сначала я поцеловала его в губы — так, как он это любил. Потом, глядя прямо ему в глаза, сказала:

— Я хочу, чтобы у тебя был день рождения.

Он дернулся и сделал попытку освободиться от меня, но я не выпускала его и ловила глазами его взгляд.

— Ты обещал, — напомнила я.

— Я обещал всего лишь не сердиться.

— Вот и не сердись.

— Я не сержусь.