Ольга Шумяцкая - Эль скандаль при посторонних Страница 11

— Джи! — в ужасе прошептала она.

Джигит открыл один заплывший глаз.

— Ммм... мммамммочка! — прошлепал он, с трудом разлепив губы, и икнул.

— Джи, ты пил! Водку! Один! — трагически и даже немного торжественно провозгласила Мышка.

— Нну, мммаммочка! — просипел Джигит, окончательно переходя на нижегородский прононс, что бывало с ним только в состоянии сильного подпития. — Я пппркрсссно ссбя чвсствю.

После чего попытался встать, зацепился ногой за дыру в верхнем правом углу, рухнул на пол, стукнулся головой о ножку кресла и разодрал коврик на две аккуратные треугольные половинки.

— Я кжжтсся ушбсся! — сказал Джигит и выполз вон.

Мышка кинулась на кухню. На кухне она заварила крепкого чая, бухнула туда три ложки сахара, выпила залпом и вытащила из укромного местечка школьную тетрадь в клеенчатом переплете. Именно тогда там и появилась запись: «Я его убью, убью, убью! Еще одна рюмка, и убью!» Так Мышка реагировала на циничную выходку Джигита. Спрятав тетрадку обратно в заветный ящичек, Мышка прошла в спальню и легла спать. Джигита сильно тошнило в туалете, но Мышка плотно притворила за собой дверь, чтобы максимально дистанцироваться от его всхлипов. Она закрыла глаза, но сон не шел. Вспоминалось былое. Мышка вспомнила все случаи, когда ей приходилось вытаскивать Джигита из безобразных запоев. Особенно ей запомнился последний раз, когда она нашла его в соседнем обувном магазине в коробке из-под финских сапог. Потом она припомнила, как он не дал ей получить высшее филологическое образование. Потом все неудачные любовные коллизии проковыляли перед ее мысленным взором унылой кособокой чередой в лице Северного Оленя, Чинзано и Чучелло. Потом она вспомнила, как обижала ее Мурка и что я ни разу не встала на ее защиту во время нашего злосчастного визита в Питер. На этом месте Мышка спрятала голову под подушку и замотала головой, дескать, нет-нет-нет! Даже не хочу об этом думать! Она почувствовала себя окончательно и бесповоротно покинутой.

Утром Мышь встала с твердым намерением кардинально изменить жизнь. Джигит очистил от своей персоны помещение, удалившись в неизвестном направлении и забыв очистить туалет от ночных излияний. Мышка вымыла туалет, выдраила ванну, вычистила плиту и соскребла недельный жир с тарелок и кастрюль. Затем она подсчитала наличный запас энапа и панангина и решила, что на первое время хватит. Затем она померяла себе давление и решила, что на первое время тоже хватит. Затем она полезла в тайник, сконструированный в маленьком углублении под ванной в том месте, где стекает вода. В тайнике хранились деньги, которые Мышке удалось утаить от Джигита. Мышка твердо помнила, что перед отъездом в Питер там было 224 рубля 58 копеек. На эти деньги она собиралась дать объявление в газету «Из рук в руки» о поиске работы. Да! Да! Наша забитая подруга сбросила моральные цепи, которые сковывали ее в течение без малого 20 лет, и начала процесс самоутверждения и самореализации. Она решила поступить на службу. Так в ее дневнике появилась прекрасная, литературно составленная запись: «Оч. хор. спец. с неполн. высш. ищ. раб. по спец.». Правда, Мышка слабо себе представляла, какую такую раб. и по какой такой спец. ищет этот оч. хор. спец., но ведь главное бодро начать, правда?

Итак, она полезла в свой тайник с надеждой выудить из него прибереженные средства. Мышка пошарила в тайнике рукой. Потом ногой. Потом легла на холодный кафельный пол и сунула под ванну голову. Потом сбегала на кухню, принесла спички и подсветила себе обзор. Ну, вы меня поняли. Денежки тю-тю. Мышка сначала не поверила своим глазам. Она еще раз залезла под ванну и лежала там до тех пор, пока не извела весь спичечный коробок. Но ей не светило. Не в смысле спичек, а в смысле денег. В принципе чего-то подобного следовало ожидать. Было большой непростительной ошибкой уезжать на двенадцать дней из дома, оставив Джигита наедине с 224 рублями 58 копейками. О Мышкином тайнике он знал уже давно. И она знала, что он знает. Только не хотела обращать па это обстоятельство внимания. Вот в этом вся Мышка — она обожает закрывать глаза на все, что ей не нравится. Ну и дозакрывалась.

Мышка вылезла из-под ванны, отряхнула пыль с ушей и поплелась на кухню. На кухне она вытащила на свет старую записную книжку, надергала оттуда листочков, послюнявила химический карандаш и начала писать объявления. «Оч. хор. спец. с неполн. высш. ищ. раб. по спец.», — дрожащей рукой выводила Мышка, и слезы капали на ее химические каракули, оставляя на бумаге мутные чернильные лужицы. Все смешалось на клочке бумаги. Оч. хор. спец. с неполн. высш. превратился в неудобоваримую размазню, прочесть которую не представлялось решительно никакой возможности. Мышка взяла себя в руки, сделала несколько дыхательных упражнений, остановила слезоотток и отправилась в комнату за стратегическим запасом письменных принадлежностей. У нее там на книжной полке за третьим томом Монтеня были припрятаны венгерские фломастеры 1983 года выпуска, которые она купила у знакомой фарцовщицы Зинки, промышлявшей у гостиницы «Космос» в эпоху развитого социализма, и приберегала на крайний, непредвиденный, случай. Случай настал. Мышка вытащила фломастеры из пачки и призадумалась. Ее волновала мысль, каким цветом красить сообщение об оч. хор. спец. Поразмышляв с полчасика, Мышка решила выступить в роли истинного дизайнера своей судьбы, выделив наиболее важные места разными цветами и тем самым облегчив визуальное получение информации заинтересованными гражданами. Вот что у нее получилось: «ОЧ. ХОР. СПЕЦ. (крупными печатными буквами на верхней строке, чтобы сразу привлечь внимание) с неполн. высш. (мелким, едва заметным почерком чуть ниже, потому что Мышка стеснялась своей неучености) ищ. раб. (нормальными средними буквами) по спец. (тоже очень мелко, так как Мышка представления не имела, на какую работу претендовать). Закончив работу, Мышка выпила чаю и стала ждать вечера. Она почему-то ужасно стеснялась расклеивать свои объявления при свете дня. Ей казалось, что какой-нибудь оголтелый старый большевик обязательно набросится на нее с кулаками и оскорбит при всем честном народе. «Нечего тут пакостить на моем любимом телеграфном столбе! Изгадили страну!» — скажет старый большевик, и все посмотрят на Мышку. И осуждающе покачают головами. И Мышке станет стыдно. Она вообще боялась любых публичных проявлений жизнедеятельности. Ей всюду мерещились пристрастные взгляды.

Под покровом ночи Мышка крадучись выбралась из дома и, боязливо оглядываясь по сторонам, принялась за работу. Обклеив подъезды в собственном доме, она перешла к следующему и стала яростно лепить свои листовки без разбору на все вертикальные поверхности, которые попадались на пути. Так она дошла до районной библиотеки №1489 имени писательницы Калерии Блох. Эта писательница, восьмидесяти семи лет от роду, жила тут же, в соседнем подъезде, и последние тридцать четыре года своей творческой жизни потратила на то, чтобы районной библиотеке №1489 присвоили ее имя. Говорят, что она «дошла до самого верха». Но Мышка об этом разгуле страстей ничего не знала, так как услугами районной библиотеки не пользовалась. Ей в наследство от деда, театрального критика, досталось три тысячи томов с автографами литературной элиты Серебряного века и эпохи военного коммунизма, а один даже с личной росписью наркома просвещения товарища Луначарского. К тому же у нее в прихожей вот уже двадцать лет томился весь нереализованный тираж пионерских рассказиков Джигита. Мышка свалила их в кучу и использовала в качестве стула, когда надевала зимние сапоги. При желании она даже могла их прочитать. Только желания не возникало. Калерия Блох в этом контексте была ей не очень нужна.