Татьяна Алюшина - Все лики любви Страница 11

А не судьба, видимо. Совсем не судьба. Не срослось.

Ивану к вечеру стало хуже, поднялась температура, и его срочно потребовалось эвакуировать в областной центр. Вере пришлось ехать сопровождающей, как человеку, знающему весь ход операции и клиническую картину больного, да и сам больной держал ее за руку и просил его не оставлять.

Просидев сутки рядом с Иваном и его родными, которые примчались, как только узнали о беде, Вера уехала в Москву и практически все оставшиеся от трехдневной отгульной лафы сутки проспала, добирая сон вперед с запасом на всю следующую рабочую неделю.

Она могла бы попросить Васильева, и тот быстро отыскал бы данные об этом Егоре Бармине – Виктор Аркадьевич был одним из постоянных членов клуба памяти ВОВ, еще с самого его образования, и дружил с его организаторами, у которых имелись подробные списки участников той реконструкции. Но Вера не стала.

Вполне вероятно, что Егор благополучно женат и имеет пятерых детей или троих, или одного ребенка, что, собственно, не меняет сути, а все, что миражом проскочило между ними, – интерес, нечто обещающее, могло быть просто весенним флиртом, или его желанием-ожиданием очередной интрижки на стороне.

Подумала: а если не женат, свободен и если действительно сильно ею заинтересовался, то сам найдет, ну а не станет искать… Если нет, то и не надо. Вот так.

Так бывает. Часто именно так и бывает в жизни. Людям неожиданно предоставляются новые возможности, судьба подкидывает шанс, но вдруг что-то незначимое, мелочь какая-нибудь, не срослось что-то, помешало в тот момент, и всего лишь нужно приложить совсем небольшое усилие, чтобы не упустить эти новые возможности, но… Но за ленью, инертностью, за укоренившимися комплексами и привычным страхом быть отвергнутыми, за простыми, рутинными делами, мы упускаем этот шанс и проходим мимо, грустно думая: «А могло бы быть!» И все.

И знаете, что самое страшное? А ведь действительно могло быть!

Вот и у Веры образ Егора частенько всплывал в памяти, вызывая что-то теплое внутри и немного грусти, что не сложилось, и легкую обиду: ну что ж ты, Егор Бармин, не разыскал, не проявил мужскую инициативу! А ведь вроде орел.

Вместе с мокрым полотенцем отбросив отстраненные от деятельного утра мысли, Вера вышла из ванной комнаты и направилась в кухню, где обнаружила Милку, колдующую над туркой с кофе.

– Привет! – улыбнулась ясной утренней улыбкой подруга. – На тебя тоже варю!

– Это ты правильно делаешь, – похвалила Вера и поинтересовалась: – Что будешь: творог, тосты, яйца, кашу?

– Все! – рассмеялась Милка.

Да, вот уж кого Господь аппетитом и метаболизмом не обидел! Мечта любой женщины – есть все, что захочешь, и иметь офигенную фигуру при этом. Повезло подруге, она могла уплетать пельмени тарелками и заедать хлебом с маслом, не прибавляя при этом ни грамма веса. Бывает же такое!

– Ты договорилась про завтра? – спросила Милка, выставляя на подставочку на столе турку с кофе.

– Договорилась, – вздохнула Вера. – Но придется отработать две смены подряд.

– Вот и ладненько, – порадовалась Милка, привычно проигнорировав чужие трудности, – а то мне без тебя скучно будет, народец придет так себе, сплошной пафос и понты.

– Милка! – возмутилась в который уже раз Вера. – Это же твой день рождения, пригласи того, с кем тебе хорошо и кто тебе нравится.

– Вот я и приглашаю тебя! – упорствовала Милка в своем понимании жизни. – Ты же знаешь, это друзья Влада.

Да бог с ней – не стала спорить Вера. У Милки свои очень строго выстроенные житейские законы, правила и приоритеты, и свой весьма непростой характер, спорить бесполезно. В четыре руки быстро соорудили завтрак, поели, собрались, вместе вышли из дома и разошлись – Вера к метро, Милка в свою машину.

На работу Вера шла всегда с удовольствием, но и с подавляемой, загоняемой в самый дальний угол грустью. Однако стоило ей переступить порог родного отделения экстренной хирургии в институте Склифосовского, в котором она работала старшей операционной сестрой, как любые грусти улетучивались сами собой.

Есть работа и ее надо делать.

Верочка Брацкая на самом деле с детства знала, что станет врачом, да в этом никто и не сомневался. Правда, родня удивлялась – и в кого это стремление и призвание? В семье никогда не было медиков, даже среди прабабушек и прадедушек.

Мама Верочки Евгения Максимовна преподавала историю в школе, папа работал инженером на заводе, бабушка, мамина мама, Василиса Мироновна являлась преподавателем по классу фортепьяно. Дедушку, маминого отца, Верочка помнила смутно, он умер, когда она была еще совсем маленькой, а с папиной стороны бабушек-дедушек так и вовсе не наблюдалось, только его дальняя родня на Кубани, двоюродные, троюродные тетки-дядьки. Но и среди них врачей не нашлось.

А тут ребенок чуть ли не с пеленок решил, что станет лечить людей. Да и с Богом, как говорится, никто препятствовать не собирался, а ровно наоборот – и поддерживали в этом решении, и помогали чем могли.

Училась Верочка, понятное дело, хорошо, налегала на профильные дисциплины – химию, биологию, ездила на олимпиады и даже частенько в них побеждала.

А в ее пятнадцать лет случилось два судьбоносных события.

Умер папа. В один момент! Позвонили с завода и сообщили, что Степан Андреевич скоропостижно скончался. Ему было сорок четыре года, и он умер от тромба.

– Он даже не понял, что умирает, – объяснял им патологоанатом, – это в одну секунду произошло.

На следующий день после похорон отца Верочка замкнулась в себе до суровой строгости и отчужденности, не сказав ничего ни маме, ни бабушке, она отнесла документы в медицинский колледж.

– Верочка, при твоих оценках и достижениях, как можно бросать школу и идти в колледж? – недоумевала директор школы, пытаясь отговорить девушку от этого шага.

– Иначе мне придется два года отработать санитаркой, чтобы поступить потом в мед, – слишком серьезно объясняла Вера. – Без стажа в мединститут практически никого не берут. А мне надо людей лечить, чтобы они от тромбоза не умирали!

Сказала, как отрезала – и вперед, учиться!

Это потом она, где-то через полгодика, отошла, оттаяла и выплакала обиду на смерть отца у мамы с бабушкой на плече, а тогда ни плакать, ни разговаривать не могла – зажалась вся внутри, как зверек от непонимания, как же такое возможно! И ходила, говорила, действовала как оловянный солдатик – строго, правильно, без эмоций, под девизом: «Так надо!» Ничего, решили мама с бабулей, пройдет, и опекали как могли, разговаривали, пытаясь объяснить, что и так в жизни случается. В разговоры Вера не вступала, просто слушала, сурово сведя бровки, превратившись в малолетнюю комиссаршу. Пережили и это. Отошло, отпустило.