Татьяна Батенёва - Золотая ловушка Страница 12

Маша болтала со шкерщицами и даже попыталась поработать острым, как бритва, ножом. Но запорола пару отменных рыбин, и ей доверили выбирать икорные ястыки из рыбьих внутренностей. С этой работой справился бы и дебил, но Маше не было обидно — любое дело она привыкла делать хорошо, — и через час удостоилась похвалы мастера Акимыча. Единственное, что мучило, — запах рыбы от собственных рук и волос не исчез, даже когда помылась в душе, в котором, по счастью, на этот раз была горячая вода. Маша терла пальцы лосьоном, кремом, но ничего не помогало — сладковатый запах горбуши перебивал всю парфюмерию уже через пять минут.

К вечеру Поляков принес Маше старенький, но чистый рюкзак, такой же чистенький спальничек на синтепоне, штормовку с капюшоном, черные ботинки, по виду похожие на солдатские. Сказал, что вещи дочкины, а она теперь в Хабаровске, учится в институте, поэтому экипировка свободна. Посоветовал взять с собой несколько смен белья, побольше носков, свитер, не забыть соль, спички, если требуется, нужные лекарства. Встречу назначил у школы на семь утра.

Дебелая Элеонора, все в том же гробовом платье, пообещала сохранить вещи и даже бронь на места за те дни, что они будут отсутствовать. Маша подозревала, что сыграл свою роль презент — пачка отменного кофе, которую галантный Берг преподнес хозяйке гостиницы, когда та умильно похвалила запах, доносящийся по утрам из его номера.

Утро выдалось хмурым, мелкая морось липла к лицу. Хотя Маша и Берг пришли на место без пяти семь, Поляков уже ждал их. На школьном дворе колготилась и группа веселых школяров. Оказалось, два девятых класса тоже отправляются сегодня в двухдневный поход и частично маршруты совпадают. Берг немедля расчехлил аппарат, начал снимать ребят и двух веселых, хихикающих от смущения учительниц — по виду недавних студенток. Еще с походниками был физрук — кругленький мужичок с пузцом и плешью во всю голову. Они о чем-то посовещались с Поляковым, и пестрая команда тронулась, школяры шли впереди, возбужденно переговариваясь и задирая друг друга.

Через час шутки и подколки смолкли, все втянулись в темп движения, который задал толстенький физрук. Маша поначалу никак не могла умостить на спине рюкзак, пока внимательный Поляков не подтянул ей лямки и не посоветовал подложить на спину свитер, завязав рукава на груди. Стало действительно удобней.

Широкая тропа за поселком была протоптана на совесть. По сторонам кривились узловатые березки с золотыми листочками, похожими на новые монетки. Такие же однобокие лиственницы осыпали желтые мягкие иголочки под ноги. Попадались на пути кусты малины с пожухлыми листьями и яркими подсохшими ягодами, но Маша не рискнула сорвать даже несколько — боялась отстать от цепочки.

Тропа постепенно поднималась на сопку, лохматые серые тучи над головой стали выше, потом проглянуло синее небо, а через час показалось и солнце.

Перевалив сопку, с вершины которой был виден весь Курильск, походники спустились в падь — широкую долину между двумя грядами сопок. Под ногами захлюпал извилистый ручей, через который перепрыгнули по большим камням. Когда поднялись на вторую сопку, Маша уже чувствовала, что в бронхах саднит от обилия воздуха, от движения и довольно увесистого рюкзака.

Поляков объявил короткий привал, ему нужно было проверить какую-то вышку. Он скрылся в зеленых ветвях стланика-кедрача, которые пластались параллельно земле, словно большие кедры порубили на отдельные фрагменты и повтыкали в землю. Их стволы тоже были исковерканы, извиты и наклонены в одну сторону. Ветер с океана зализывал упругие деревья, словно пес языком свою жесткую шерсть.

Хвоя нагрелась на солнце, одуряюще пахло смолой. Маша сняла рюкзак, поискала местечко повыше. Курильска уже не было видно, вокруг со всех сторон до горизонта шершавилась хвоя кедрача, золотели и краснели пятна лиственных. Среди складок этого яркого по-восточному ковра лежало пронзительно-синее овальное озеро — драгоценный камень на пестром шелке.

Воздух, нагретый за пару часов, струился над влажной тайгой, добавляя пейзажу еще какой-то миражности. Ведь нигде такой красоты не увидишь больше, с горечью подумала Маша, а кто ее видит, кроме местных жителей? Да им не до красоты — выжить бы.

Вернулся Поляков, все стали подниматься, надевать рюкзаки. Оказалось, что с этой сопки дороги походников расходились. Ребята двинулись налево, в поселок, где у них была запланирована шефская встреча с солдатами из ракетной части. Поляков и его маленькая команда — направо, в глубину острова.

Тропа стала шире, и вдруг Маша поняла, что ступает по пружинистому настилу из тонких стволов, почти невидному под слоем опавших иголок, листвы и проросшей насквозь травы. Но ровные края этой деревянной дорожки не ос тавляли сомнений — настил был рукотворным.

— Да, эту гать еще японцы проложили, — покивал на ее вопрос Поляков. — Надо полагать, во время войны, у них тут флот стоял со стороны пролива, летчики-камикадзе в аэропорту базировались. А гать, видно, для переброски пехоты укладывали. Тут местами и болота, и пески-плывуны есть, так что поосторожнее, с настила не сходите, — посоветовал он.

Местами настил совсем врос в землю или затянулся песком, но все же явственно ощущался под ногами: километр за километром вился в распадки, поднимался по склонам сопок.

— Вот как японцы тут все обустроили, — с досадой сказала Маша. — Сколько лет прошло, а их дорога все цела. А мы уже шестьдесят лет тут, а нормальной дороги через остров так и не сделали. Только японское все уничтожаем: памятники на кладбище, в Южном уникальные скверы и сады камней, даже каменную арку в городском парке снесли, а кому она мешала?

Берг внимательно слушал. Поляков остановился, жестом пригласил посидеть на сухой обочине.

— Ну, японцы после Русско-японской войны, когда пол-Сахалина заполучили, тоже все русское постарались там уничтожить — нормальная тактика победителей, — неспешно сказал Поляков, доставая из рюкзака фляжку с водой. — А тут все, что они строили, в сущности, были военные объекты. А с кем им тут воевать — только с нами.

— Так и мы охотнее строим военные объекты, а не гражданские. — Маша спорила скорее с собой, чем с проводником. — Всепо годный аэропорт здесь сколько лет собираются построить, сколько раз обещали, а его все нет. Зато военный есть — дело принципа. А для людей? Надо же как-то и о людях подумать, если это наша земля и наши люди.

— Ну, насчет того, наша или не наша, — это же вопрос политический, — не сдавался Поляков.

— Как это политический? — Маша рвалась в бой. — Курилы с семнадцатого века наши казаки посещали. Это же факт. Курилороссию тут заложили аж в начале восемнадцатого, я еще студенткой была на раскопах рядом, на Урупе. Там и срубы русские откопали, и утварь, и кресты, и могилы поселенцев… В конце восемнадцатого тут уже геологоразведкой наши занимались! И айны добровольно приняли подданство России — если уж говорить о коренном населении. Крестились, русские имена имели. Екатерина их даже от ясака освободила — когда, в 1779-м?

— Ну да, айны… — Поляков покачал головой. — Японцы и русских тогда называли «рыжие айну»… Только у нас их не осталось ни одного человека, а в Японии живут. Да нет, я тоже считаю, что исторически у нас на Курилы не меньше прав, чем у японцев, а побольше, пожалуй. И в 1945-м их с боем взяли, а не в карты выиграли… Только политические интересы наши мне непонятны. А может, экономические. Ведь в девяностых годах тут четверть всех морских уловов Союза брали, а теперь… Свернули почти все, в частные загребущие руки отдали, браконьеров развелось видимо-невидимо. Их тоже японцы поощряют, скупают улов на корню, прямо в открытом море.

Берг внимательно слушал неожиданную дискуссию. Маша спохватилась: может, не все ему надо слушать, очень внимательному немцу?

— У вас как там, в Германии, относятся к территориальным спорам? — с улыбкой спросила она.

— У нас нет территориальной проблемы, — скорчив глупую фельдфебельскую физиономию, отбарабанил Берг. — Границы в Европе не подлежат пересмотру!

— О! — захохотала Маша. — А ведь могли бы кой-чего назад потребовать. И еще неизвестно, может, на волне перестройки и горбимании и получили бы.

Поляков засмеялся и поднялся первым. Берг и Маша двинулись за ним.

Пейзаж менялся: то над головой смыкались ветки тонких кривых березок, то приходилось пересекать каменистую осыпь, оскальзываясь и проваливаясь в мелкий щебень странного желтоватого цвета.

Вдруг Маша шарахнулась в сторону от разбойничьего свиста, который вдруг раздался из груды камней. Но вместо страшного Бармалея из-под них поднялись клубы пара, а затем хлестнул вверх метра на три фонтан горячей воды.

Берг замер на месте, потом суетливо сорвал с плеч рюкзак, достал «разгрузку» с аппаратурой, начал расчехлять камеру. Но фонтан медленно сбавил высоту и через полминуты совсем опал, оставив после себя лишь облачко пара.