София Блейк - Невеста. Шлюха Страница 12

Наши бандиты

Если чужие бригады представляли крайнюю опасность для нас и наших охранников, то родные братки были, так сказать, неизбежным злом. Естественно, нас не били и не издевались, но для иных сукиных детей нормой было то, что являлось явным садизмом.

То есть, что такое нормальный секс? На мой взгляд, это пусть и самый фантастический секс, но до того момента, когда один из партнеров говорит: «Мне больно. Перестань!» Нормальный человек после этих слов что–то меняет, и все продолжают радоваться жизни. Но как объяснишь синему от наколок животному, что его инструмент, который зоновский умелец разукрасил целой гроздью шариков, попросту разрывает меня изнутри? Он, может, и выслушает, но речь идет о его гордости, он, демон проклятый, тоже терпел, когда это все резалось, вставлялось и заживало, поэтому вразумить такого шансов почти нет.

Опять таки, тюремная страсть к анальному сексу. Если я, маленькая и худая, обычно обращала на себя внимание только, когда начинала улыбаться, и часто меня это спасало от, скажем, кавказцев, склонных к барышням в теле, то многим проклятым уркам я как раз напоминала стройного мальчика, предмет их многолетних вожделений.

Мне было очень больно, иногда невыносимо, но я поняла, что без этого работать с тогдашним контингентом не смогу. Благо, к нам стали завозить всякие германские и английские свечи против геморроя, а вскоре я обнаружила в аптеке специальный гель, который облегчал моей попе ее незавидную участь. Со временем в этом открылся и положительный момент, вот уж нет худа без добра — много клиентов платило мне чаевые за «дополнительную услугу».

Кстати, одним из «наших» братков был и Леший, который пару раз «отмазал» меня на бригадных вечеринках в банях. Пользуясь этим, он иногда брал меня отдыхать, а я бесплатно исполняла ему всяческую камасутру почти до самой его смерти. Я, кстати, навестила его в той обшарпанной районной больнице, где он умирал. Он уже не мог разговаривать, только смотрел на меня, и эти глаза смертельно раненого животного заставили меня плакать, когда моя голова под следующее утро встретилась с подушкой. Для братвы он был уже прошлым, поэтому я была единственная, кроме матери, кто навестил его. Мать, конечно, приняла меня за Алешину девушку, пыталась обнять меня, начала расспрашивать, но тут в палату зашел Вадик и дал мне знак, что поступил новый вызов.

Да, общак все–таки оплатил похороны с музыкой и поминки на одной из своих точек, но нас туда, понятно, не приглашали…

Менты (ППС)

Это было хоть и не смертельным, но вполне омерзительным злом. Ведь, если ты одел форму и присягнул защищать закон, то твое поведение хоть в чем–то должно отличаться от замашек братвы. Но спросите меня откровенно, и я, видевшая тех и других, предпочла бы братву. От них, по крайней мере, и положено ждать подлянок, они хищники, и их «понятия» полагают женщину презираемым, низшим существом.

И все же многие братки, не случись у нас всяких социальных катаклизмов, были бы самыми обычными парнями, многим из них было приятно проявить себя хорошо перед девушкой, многие щеголяли своим благородством, были по-блатному великодушны и щедры. Конечно, дерьма среди них было больше, но среди брянских ментов мне не встретился ни один, который бы вел себя, как мужчина.

Именно они, эти «защитники граждан», научили меня тому, что:

— Мент никогда не платит. Плата денег за услугу выше его понимания.

— Мент никогда не защитит. Нельзя даже думать о том, чтобы искать у них помощи. Оттрахают всем отделением, поиздеваются и вышвырнут, как использованную тряпку.

— Мент не видит в проститутке не только гражданку, но и вообще человека. Я, к примеру, знаю немало случаев любви и браков между бывшими труженицами панели и братками. Про ментов не знаю ни одного.

Скажу, ради справедливости, что в тот период своей жизни я общалась только с простыми пэпээсниками, и поэтому не настаиваю, что, скажем, уголовный розыск, убоповцы и всякие там обноровцы ничем не отличаются.

Отморозки.

Самая непредсказуемая категория. Если вышеизложенные опасности более-менее прогнозируемы и видны, известны также и методы борьбы с ними (однажды патруль ментов я убедила в том, что сбежала из вендиспансера, и меня отпустили), то здесь заранее ничего нельзя сказать. Именно отмороженные придурки становятся причиной смертей большинства проституток. Порой их даже внешне невозможно распознать, они могут не отличаться от обычного клиента, а об их дебильности становится известно, когда такой урод вдруг впивается изо всех сил зубами в сосок или начинает душить, или тушит об тебя сигарету, когда ты стоишь к нему спиной.

Все проститутки знают об отмороженных клиентах, подобных катастрофе или стихийному бедствию. Мне самой довелось испытать все, о чем я пишу, и мое тело хранит побелевшие шрамы от укусов, ногтей и затушенных бычков, так что после этого до слез смешно читать милого старикашку Коэльо, который в бредовом романчике «Одиннадцать минут» пытается рассуждать о нас, шлюхах…

Впрочем, мы не употребляли этого слова по отношению к себе. Проститутками же называть нас было бы, пожалуй, неправильно, поскольку это слово слишком профессиональное, а ведь ни одна настоящая профессионалка (их я потом еще навидалась, и речь о них впереди) не стала бы исполнять минет без презерватива, работать забесплатно на «субботниках», и мечтать, в конце концов, не о деньгах, а о… чистой и светлой любви!

Не знаю, может, я такая циничная, но, по-моему, между моими юными одноклассницами и прожженными коллегами по блядскому цеху города Брянска не было никакой разницы! Мы все считали наше занятие временным, но, как известно, нет ничего более постоянного, нежели то, что считают временным. Во всяком случае, я надеялась обзавестись приличной суммой и, опираясь на эти деньги, правильно спланировать дальнейшую жизнь. Мои же шлюшки-подружки видели в охранниках, братках и клиентах своих потенциальных суженых-ряженых. Стоит ли говорить, как эти истории заканчивались? Думаю, что стоит.

Валентина

Это была пухленькая девушка двадцати двух лет. Работая в конторе больше года, она уже прониклась равнодушием ко всему, что ее лично не касалось. Меня поражало, как она может смотреть часами в одну точку, крутить, наматывая на палец, свои светло-русые волосы, и ничего не делать. Глаза у нее были огромные, как у коровы, и такие же осмысленные. Лицо Вали с правильными, но невыразительными чертами, оживлялось только при появлении Кузьмы, который на нее практически не обращал особого внимания, поскольку был типом себе на уме, малословным и загадочным, как несгораемый шкаф. Маленькие глазки Кузьмы пробегали по нам, работницам, как по мебели, или, скажем, это был взгляд пастуха на овечек своего стада.