Кейтлин Крюс - Вожделенная награда Страница 12

Она забылась беспокойной дремотой под утро, от которой не хотелось просыпаться и выходить к завтраку, который подавался в половине десятого, но все равно проснулась. Долго стояла под горячим душем, пытаясь смыть смертельную усталость. Никос едва взглянул на нее, когда она присоединилась к нему.

— Будь готова через полчаса, — сказал он, не отрываясь от электронного планшета. — Нам надо быть во Флоренции.

— Во Флоренции? Я думала, мы плывем в Грецию.

Она окинула взглядом стол, ломившийся от великолепной еды, которая почему-то совершенно не вызывала аппетит. Он наконец посмотрел на нее.

— Будь готова, — сказал он тоном, не допускающим возражений, — через полчаса.

В знак протеста она потратила на сборы сорок минут, но он не обратил на это никакого внимания. Он сделал несколько звонков, отдавая сердитые приказы по-гречески, пока они взбирались на холм, возвышавшийся над площадью, где вчера она так малодушно выдала себя.

Никос помог ей сесть в сияющую черную спортивную машину и не сказал ни слова, пока они ехали. Он вел машину так же, как делал все остальное — решительно и не обращая внимания на окружающих. Она смотрела в окно, любуясь морем, сверкавшим в утреннем свете, когда они ехали вдоль побережья, и ей хотелось оказаться как можно дальше от мрачного человека, сидевшего рядом с ней. Она не заметила, как заснула, а когда проснулась, они были уже в центре Флоренции.

Город представлял собой путаницу красно-коричневых крыш и узких средневековых улочек. Холмы Тосканы зеленели вдали, а Арно несла свои загадочные воды сквозь город. И все-таки все казалось далеким и нереальным, и Тристанна поняла, что дело в Никосе. Он был как источник тока, излучающий жар и мощь, и даже жемчужина итальянского Возрождения блекла, когда он был рядом. Она, должно быть, все еще спит, подумала Тристанна, когда машина с низким рокотом свернула. Пора просыпаться!

— Долго я спала? — слишком громко спросила она.

Неужели она правда уснула в его присутствии? Только бессонная ночь и крайнее утомление могли заставить ее так неосторожно опустить щиты. Ее руки взлетели к волосам, словно приведение прически в порядок могло притушить внезапное острое смущение от того, что он видел ее такой беззащитной.

— Я давно перестал считать твои всхрапывания, — сухо ответил Никос. — Хотя они звучали довольно приятно.

Она посмотрела на него и увидела все ту же полуулыбку. Она не знала, как ее истолковать и почему она показалась ей мягкой, но знала, что любое проявление мягкости с его стороны чаще всего было лишь игрой света и тени.

— Я не храплю, — сказала она резче, чем планировала, прочистила горло и заставила себя расслабиться хотя бы внешне. — Как грубо.

— Как тебе угодно, — ответил он, скользнул по ней взглядом и снова уставился на дорогу. — Но еще грубее заснуть в чьем-то присутствии. Я огорчен тем, что кажусь тебе таким скучным.

Интуиция и самоубийственная потребность задеть его заставили ее улыбнуться ему, как кошка — миске со сливками. Наверно, она думала, что все еще спит.

— Бедный Никос, — протянула она с фальшивым сочувствием, — это, должно быть, ново для тебя. Уверена, что все твои знакомые женщины изо всех сил притворяются, что находят тебя таким притягательным, таким интересным, что не могут вздохнуть без твоего прямого разрешения.

Она сделала вид, что зевает, и вытянула ноги, показывая, что нисколько не заинтересована в нем. Машина остановилась, но она едва заметила это, потому что он повернулся к ней и в его глазах было что-то дикое и острое, что она не смогла распознать, зато ее тело прекрасно поняло, что это, и живо отреагировало.

— И снова я поражен, — чересчур мягко сказал он, — как мало ты знаешь о том, как ведут себя любовницы, Тристанна. Неужели ты думаешь, что твои предшественницы дразнили меня, насмехались?

В нее словно вселился какой-то демон, еще жарче разжигая беспокойство, боль и желание. Несмотря на угрозу в его голосе и взгляде, несмотря на то, как его рука обхватила ее за плечи, сковывая движения и напоминая о ее месте, она не могла отступить и извиниться. Она смело встретила его взгляд и подняла брови, как будто все шло так, как она задумала.

— А мне интересно, как быстро они надоедали тебе, — спросила она. — Такие покладистые, такие бесхребетные. Ты хотя бы помнишь их имена?

Что-то слишком примитивное для улыбки пробежало по его лицу. Его глаза приобрели цвет жидкого золота, как закатный луч на воде, и Тристанна забыла, как дышать.

— Я запомню твое, — пообещал он и кивнул куда-то за окно: там высилось древнее здание с огромной дверью. — Но сейчас у нас нет времени. Мы на месте.

Тристанна не могла определить, рада она или разочарована тем, что Никос оставил ее в холле огромной квартиры, занимавшей весь верхний этаж старого здания в древнем переулке в центре города. Тристанна не поняла, как близко к сердцу Флоренции находится, пока Никос не ушел и она не выглянула в окно во всю стену. Прямо напротив нее краснел мраморный купол собора Санта-Мария дель Фьоре; был полностью виден знаменитый Дуомо Брунеллески — казалось, что она могла коснуться его, протянув руку.

Это было самое подходящее место для квартиры Никоса Катракиса, которой он пользовался не слишком часто. Интерьер был не менее роскошным, чем вид из окна. Тристанна жила в окружении богатства вплоть до недавнего времени, и все равно ее всегда поражало, как можно холодно рассчитывать, во что обходится тот или иной объект, как можно сводить всё и вся к цифрам и ценам, к тому, что можно купить, а что нельзя. Таким был отец Тристанны, хладнокровным, оценивающим, руководствующимся только соображениями выгоды и никогда — чувствами.

Никос даже не взглянул на чудесный вид, ежедневно привлекающий десятки тысяч туристов. Дуомо был одной из самых восхитительных мировых достопримечательностей, исторически бесценной. А Никос только отдал несколько указаний прислуге, сообщил Тристанне, что должен уйти по делам и вернется не позже шести, и ушел. Купил ли он эту квартиру, чтобы любоваться видом из окна каждый свой приезд во Флоренцию или потому, что это было выгодное вложение средств и удобно для бизнеса?

— Ты уходишь? — удивленно спросила она, когда он повернулся к двери. — А мне что прикажешь делать до вечера?

Вопрос обескуражил его.

— Полагаю, то, что делают все любовницы, — ответил он шелковым голосом. — Терпеливо ждать.

Терпеливо ждать. Как нечасто используемая собственность. Разве не так всю жизнь жила мать Тристанны?

Она подошла ближе к окну, чувствуя, что непонятная грусть вот-вот поглотит ее целиком. Она не знала, сколько так простояла, невидящим взглядом скользя по мраморным плитам, и вдруг почувствовала острую тоску по дому. Ей страстно захотелось снова оказаться в своем скромном жилище в Китсилано недалеко от Ванкувера, снова стать свободной, чтобы не было этих нескольких дней или даже целого месяца. Небо потемнело, и медленно, тихо пошел дождь.