Тамара Уманская - Граница. Таежный роман. Пожар Страница 12

— Нам надо серьезно поговорить, — сказала Анна Станиславовна. — Но не сейчас и не здесь.

Конечно же они поехали на электричке. Мать потребовала отчета о гастролях, и Вадим послушно рассказывал о концертах, о достопримечательностях Риги, говорил, что хорошо бы им всем вместе туда съездить. Он говорил и чувствовал фальшь своих улыбок и своего оживления.

В заграничном светлом костюме, с дорогим кожаным чемоданом, Вадим выглядел нелепо в переполненной электричке среди узлов, рюкзаков и плачущих детей. Ему наступили на ногу, измазали костюм раздавленной малиной и мазутом. А на чемодан присела хромая старушка с корзиной, полной живых пищащих цыплят.

Анна Станиславовна пристально наблюдала за сыном. «Не нравится? — спрашивал ее взгляд. — Тесно? Душно? А твои сограждане каждый день живут такой жизнью».

Под этим взглядом Вадим ежился, стараясь не встречаться с матерью глазами.

Недалеко от дома, в тихом скверике, Анна Станиславовна высмотрела одинокую скамейку и повела Вадима туда. Села, сложила руки на коленях и объявила прямо, без околичностей, как она это умела:

— У Зинаиды есть любовник. Вы должны расстаться.

И сделала паузу, чтобы он осознал сказанное.

Сначала Вадим не понял. Слова бились о его мозг, как докучливые злые мухи, но он зажмурился, закрыл все окна своей души и не пускал этих назойливых мух, потому что внутри все кричало: не надо, не обращай внимания, иначе конец всему! И если бы это сказал кто-нибудь другой. Но мама… Не поверить ей он не мог.

Вадим собрался с силами и открыл глаза. Слова перестали быть просто сочетанием звуков, они ожили, обросли плотью. Вадим увидел Зиночку, ее руки, ее блестящие, расширенные от страсти глаза, ее разметавшиеся по подушке светлые волосы, ее грудь… И — другого. Другой был просто черным пятном, накрывающим, поглощающим Зиночку. Что это такое — другой? Что такое любовник?

— Откуда ты знаешь? — спросил Вадим мертвым, шелестящим голосом. — Кто тебе сказал?

Анна Станиславовна сухо изложила все подробности. Никто не сказал. То есть говорили, и даже многие. Говорили, что к Зиночке ходят мужчины. То есть, может быть, это один и тот же мужчина, никто ведь у него документов не спрашивал, но каждый день, пока свекровь на работе, у Зины кто-то бывает. Соседка такая настырная, просто ужас, однажды шла за Анной Станиславовной прямо до самой двери и такие подробности… Гадость! Анна Станиславовна ненавидела сплетни и подобные разговоры, естественно, пресекала и не придавала им никакого значения.

— Вадим, ты должен меня понять! Конечно, сплетни — это унизительно, не надо воспринимать их всерьез, но, согласись, жить в обществе и быть свободным от общества нельзя! Я попыталась поговорить с Зинаидой. Я не обвиняла ее, просто напомнила, что ты — известный человек, заслуженный артист РСФСР, на тебе лежит особая ответственность за воспитание советской молодежи, и не только ты сам, но и твоя семья должны являть пример высокой морали. И не следует давать ни малейшего повода! Она захихикала и ушла в вашу комнату. И закрылась. Ну что мне было делать? Дверь ломать? Кричать?

Однажды Анна Станиславовна вернулась домой раньше обычного. Не специально, конечно. Просто отменили педсовет.

— Ты только не подумай, что я хотела выследить ее или что-то в этом роде. — Мать глубоко вздохнула и сжала пальцы так, что побелели суставы. — Они были в вашей комнате… они… ну… в общем, ситуация была недвусмысленная.

Но наивная Анна Станиславовна допустила ошибку. Ей следовало кричать благим матом, звать соседей (желающих стать свидетелями подобной пикантной ситуации нашлось бы немало) и при их помощи вышвыривать подлую бабу из дома честных людей. Но ее настолько ошеломил вид голого мужчины и голой женщины… и то, что они делали… и не прекратили, когда она распахнула дверь комнаты… Короче, у нее сработал рефлекс. Она пробормотала: «Извините» — и бросилась на кухню.

Оттуда она услышала возню и шепот, потом входная дверь хлопнула и все стихло. Анна Станиславовна после недолгого колебания заглянула в комнату сына и обнаружила, что ушли оба: и незнакомый мужчина, и Зиночка.

Она ждала невестку до двух часов ночи. Ярость и отвращение уступили место беспокойству. Анна Станиславовна воображала себе бог знает что: мост через Яузу, с которого блудница упала в мутную воду реки, растерзанное тело Зиночки на рельсах под поездом метро… И уже проклинала себя за то, что вернулась не вовремя, за свое неделикатное поведение. Хотя что понимать под словом «деликатность» в такой ситуации?

Измученная и почти обезумевшая от страшных видений, Анна Станиславовна задремала, положив голову на кухонный стол. А утром, уходя на работу, с изумлением обнаружила, что Зиночка уже дома и спит, закрывшись у себя в комнате.

— Ты не поверишь, мне так и не удалось поговорить с ней! Происходит что-то невероятное, бред какой-то. Утром я ухожу — она еще спит, вечером прихожу — ее нет. Возвращается под утро и закрывается в вашей комнате. И я ничего не могу с этим поделать.

Тут мама кое о чем умолчала. На самом деле она пыталась воздействовать на это ядовитое растение. Закрыла дверь на задвижку. В четыре часа утра Зиночка покрутила ключом в замочной скважине и поняла, что дверь заперта. Она не стала робко звонить, а повернулась к двери спиной и принялась весело и неутомимо лягать ее своими каблучищами. Грохот в спящем доме поднялся такой, что Анна Станиславовна пулей влетела в прихожую и распахнула дверь. Зиночка, даже не взглянув на свекровь, прошла мимо и удалилась к себе почивать. На том и закончились слабые потуги бедной матери покарать или хотя бы привести в чувство страстную красавицу.

— Я не могу уследить за ней, даже если бы и хотела. А я не хочу. И потом, у меня выпускной класс, экзамены идут, у меня два медалиста! В нашей школе уже лет десять не было такого замечательного класса. — На мгновение Анна Станиславовна вернулась к своей обычной жизни, выпрямилась, оживилась, в глазах загорелся прежний энтузиазм. — У меня консультации, дополнительные занятия. Ванечка Орлов собирается в МГИМО, у него невероятные способности к языкам. А Лиза Звягинцева — на филологический в МГУ…

Улыбка уже морщила ее губы, Анна Станиславовна полезла в сумку, чтобы показать Вадиму последнее сочинение Лизы Звягинцевой, но, взглянув на сына, на его бледное застывшее лицо, опущенные плечи, вспомнила, почему они сидят в этом сквере. Она сделала мучительное усилие и вернулась в эту черную минуту, в этот отвратительный для нее разговор. И уже не подбирала слов — никакие слова не могли быть гаже и грязнее того, что происходило в последнее время.