Ирина Лобановская - Бестолковая любовь Страница 12

Позже Сева увидел на улице прототип своего детского стишка — по Москве, догоняя своих, мчалась цыганская девочка лет трех, от силы четырех, с сигаретой в зубах. Прохожие оборачивались, и одна женщина не удержалась и закричала ей вслед что-то изумленное, с легким родительским укором и слезноватым смехом. Впрочем, известно, что дети чукчей тоже с таких же лет курят трубки — от нечего делать.

Цыгане издавна словно преследовали Севу.

— Почему бы тебе не найти другой заработок? — спросил его как-то Николай. — Хотя бы набор текстов на компьютере. Ты ведь неплохо им владеешь. Или что-то еще. Давал бы стране угля! А себе малость денег.

— Это некрасиво, — объяснил Сева. — Совесть не позволяет. Получается какое-то раздвоение или даже растроение личности.

— А-а, ты такой же законопослушный, как наши предки? — ядовито хмыкнул Николай. — Как мать разорялась, когда я вляпался! Прямо готова была отказаться от любимого сыночка! И заявила мне, что жить все равно надо по совести, даже если у тебя, то есть у меня, ее нет. Ты придерживаешься подобного мнения?

— Почти, — сказал Сева. — Но мне действительно кажется, что вторая работа — это подлость, предательство по отношению к первой.

Брат засмеялся и покрутил головой:

— Знаешь, в чем главное проклятие честных? Они окружающим могут говорить лишь правду, но себе они часто лгут. А по-моему, лучше соврать кому-то, чем себе.

В сентябре, когда вечерами прохожих по новой стали продувать навязчивые ветра, а деревья привычно покачивали желто-лысеющими макушками, Сева поехал к Николаю. На лестничной площадке опять слышалось пианино. Брат играл.

— Где-то медведь сдох. Чего прибыл? — хмуро спросил он. Был явно не в настроении.

— Я уезжаю, — сказал Сева. — На работе договорился. Нам все равно зарплату не дают третий месяц.

— Сколько подкинуть? — Николай закрыл крышку пианино. — В отпуск намылился? И куда едешь?

— Катю я поеду искать, — сказал Сева.

— Кого?! — Матрешкиных дел мастер машинально в замешательстве сел мимо стула и грохнулся об пол.

Удар смягчил пушистый ковер.

— Почему у тебя в туалете всегда пахнет едой? — спросил Сева.

— Соседи сверху там готовят. Ради экономии. И едят там же. Устроили там и кухню, и столовую, усвоил? — пробурчал Николай, поднимаясь и потирая ушибленный бок. — Ты чего глупости спрашиваешь, дубина дубиной?!

— Потому и спрашиваю, что дубина. У меня в эту слякотную погоду глючит Интернет. Он словно теряет голову. Осень, она и на искусственный интеллект тоже влияет, ничего не поделаешь. А кран у меня в квартире колет искрой. Причем бьет только меня, и никого больше. Говорят, тут тоже ничего не исправить, кто-то сделал заземление на трубах, и оно невольно доходит до нашей сантехники. А почему один я чувствую? Да сопротивление тела маленькое. Но якобы это не связано ни с возрастом, ни с силой, ни с комплекцией, просто у одних оно большое, у других — маленькое, объяснить нельзя. У меня уже сформировалась своего рода фобия к крану, как у горьковского мастера Григория, которому подкладывали горячие инструменты. Когда подхожу к крану, тяну к нему руку осторожно, аккуратно, иногда делаю несколько попыток, невольно приходится преодолевать искушение вообще никогда в жизни его не касаться. И мне вдруг на днях пришла в голову мысль, как не бояться бьющего током крана: открывать его в резиновых перчатках!.. Долго хохотал, оценивая собственную мысль… Представляешь, пришел руки мыть в перчатках…

— Ты мне зубы не заговаривай! Туалеты, краны… Где ты ее искать будешь?! — трубно взревел обиженным слоном Николай. — Собираешься всю Россию объехать?! Из конца в конец? А деньги? А время? Да и кочуют они непрерывно, эти твои возлюбленные цыгане, у них жизнь без границ. Может, она давно в Румынии, Катерина эта твоя чернокосая. Ей все равно, где не мыться и где наркотики продавать, усвоил? Что же я тебе объяснять все это должен, взрослому человеку?! Ты лучше дай в газету такое объявление о знакомстве: «Молодой привлекательный садист, пишущий стихи, ищет мазохистку для совместной жизни». Как много девушек хороших, но тянет чаще на плохих…

Сева спокойно зажег свет — уже темнело — и сел в кресло, где сразу стал едва заметен: маленький, коротконогий и короткорукий.

— Ты почему редко зажигаешь люстру?

— А чего зря электричество переводить? Мне как-то не в кайф лишние деньги отдавать Чубайсу.

Сева усмехнулся:

— Знаешь, я прихожу к выводу, что очень большие люди — имею в виду и рост, и объем сразу — часто плохо кончают. Например, упоминаемый Рабле легендарный капитан Понтинэ по прозвищу Бернский Бык, который отличался огромным ростом и толщиной и ездил верхом на орудии. Он погиб в битве, когда разгромили швейцарцев. Оно и понятно: в таких легко попасть, а мелочь пузатая — разбежится, пригнет голову, затаится и спасется. А вот тебе еще одна трагическая история огромного человека. Петр Первый увидел в Европе в цирках такого же Бернского Быка. Его там показывали любопытствующей публике. И решил наш император вывезти бугая в Россию и вывести породу громадных людей, подыскав ему такую же женщину.

— Нашел? — справился младший брат.

— А как же! Расстарался… И поженил их… Но у них дети не рождались. И тогда он…

Николай деловито закончил фразу:

— Его расстрелял.

— Кроме шуток, ты почти угадал. Петр из него чучело сделал.

— Ну, закономерно… Хотя и жестоко.

— Да Петр — он диктатор тот еще был, страшный человек. Кстати, и Маяковский, по сути — Бернский Бык, тоже плохо кончил. Я тут пообщался кое с кем… Мне рассказали, где поближе к Москве стоят таборы. Сначала я их все обойду, там, глядишь, кто-нибудь про Катю подскажет. Это не вопрос.

— Да никакая она не Катя! — махнул рукой Николай. — И описать ее сложно — косы у многих, красные юбки — тем более. Какие у нее достопримечательности? Особые приметы?

Сева задумался.

— Вот то-то и оно! Никаких! — торжествующе подытожил Николай. — Как ее отыскать? И потом, Всеволод… Ну, допустим, ты ее найдешь… А дальше что? Настоящее всегда чревато будущим, усвоил? Кроме того, безумные надежды всегда рождают малодушие.

— Про «дальше» я не думал, — честно признался Сева и логично добавил: — Сначала найти надо.

— Вообще я с уважением отношусь ко всякого рода отклонениям от здравого смысла, тем более к твоим, — ухмыльнулся Николай. — Но должны ведь быть и границы допустимого… Хотя чем смехотворнее ошибки, которые совершает человек, тем больше вероятность, что он никого не предаст и не перехитрит. Не сумеет.

— Ошибки, ошибки… — проворчал Сева. — Давай сварим кофе…