Виктория Миллиан - Идеальный партнёр Страница 12

 Он не умирал. Он всё слышал, только пошевелиться не мог. Потом открыл глаза.

 - Хайнц, тебе лучше? - она погладила его по лицу. Выглядела она ужасно. Себя он не видел, но она выглядела ужасно. Распухший от слёз нос, чёрные потёки косметики, размазанные по всему лицу, прыгающие губы.

 - Ты выглядишь ужасно,- слабым голосом сказал он, пытаясь подняться.

 - Да. Ты тоже, - радостно закивала она, поддерживая его за шею.- Тебе правда лучше? Не умирай, пожалуйста, - она перестала целовать его лицо, но стала палец за пальцем быстро целовать руку. - Ты простишь меня когда-нибудь? - И добавила, всхлипывая как ребёнок: - Я больше так не буду.

 Он попытался улыбнуться и стал подниматься. Лариса помогла, и они тихонько добрели до постели. Он лёг, ёжась от мокрой, холодной рубашки.

 - Сейчас-сейчас, - сказала Лариса, быстро расстёгивая её. Потом теми же ловкими движениями, что и рубашку, она стянула залитые водою светлые брюки. Слабой рукой он пытался сохранить полосатые плавки, но она не обратила внимания на жест, и они тоже полетели на пол.

 - Сейчас-сейчас. Я согрею тебя.

 Она тоже быстро разделась, легла на него сверху и накрыла себя и его голубым одеялом. Хайнц чувствовал себя пустым и легким. Её тёплая тяжесть была необыкновенно приятна и уместна. Казалось, что только она и прижимала его к земле, а иначе он просто улетел бы к потолку с голой лампочкой на сиротских проводах.

 - Тебе надо поменять лампу, - тихо и медленно сказал он.

 - Я поменяю, - с готовностью согласилась она, - я думала, что ты умираешь. У меня папа так умер. Мы завтракали втроем с мамой. Он начал вдруг крениться на бок и сполз на пол. А на следующий день умер. Так и не очнулся. Ничего мне не сказал, - она начала опять дрожать, и Хайнц почувствовал тёплые слёзы у себя на шее.

 - Не плачь, Малыш, не плачь. Я не умираю. У меня нет сил тебя успокаивать. Не плачь. Там, кажется, вода не закрыта.

 В ванной по-прежнему с шумом хлестала из крана вода.

 - Да. Я сейчас.

 Она вышла, голая и тоненькая. Умылась и закрыла воду. Вернувшись, легла уже рядом, но всё так же тесно прижимаясь и грея его своим маленьким телом. Она была такая маленькая, намного меньше, чем казалась в одежде. Хайнц вспомнил, как когда-то, живя ещё у родителей, он намочил пушистого котёнка и как тот вдруг оказался совсем крошечным. Весь его объём был пухом. Хайнц улыбнулся от этого воспоминания.

 - Тебе лучше? - спросила Лариса и провела пальцами по его губам. Он молча кивнул, и она поцеловала сначала один угол его рта, а потом другой.

 Он обнял её и прижал ещё теснее к себе. Тоненькая, она не была худой. Она была мягкая и нежная на ощупь. Ты не худышка, - подумал Хайнц, - даже ключицы не выпирают. Закрыв глаза, он провёл рукой по шелковой спине. Талия какая-то неправдоподобная. - Ты ненастоящая, моя рыжая девочка, мой Perfect Partner, таких не бывает, - думал Хайнц, уплывая и сливаясь со своими ощущениями. И какая большая для такого хрупкого тела грудь.

 У него и раньше были женщины с крупной грудью. Это нравилось ему. Но они были совсем других пропорций: сами тоже крупные и рыхлые, даже молодые. Он опять почувствовал её пальцы на своих губах. Открыл сияющие глаза и попытался поймать пальцы зубами.

 - У тебя глаза такие синие! - сказала она.

 - Это просто рефлекс от одеяла.

 - Профессионал. Ты уже отошёл? Хочешь есть? Я просто умираю. -  Хайнц почувствовал, как у неё заурчало в животе.

 - Очень убедительно.

 Не одеваясь, они сели за стол и поели остывшую жареную картошку, сосиски, выпили красного вина и опять легли в ждавшую их размётанную постель.

 - Как тебя называли родители?

 - Лора. Лорочка.

 - Второе - слишком длинно, я не выговорю, а Лора - мне очень нравится. Лора. Так что, они тебя так просто взяли и выгнали на второй день? - спросил без всякого перехода Хайнц, обнимая её.

 - Да. У меня медленно шло. Клавиатура немецкая. ShortCuts отличаются. QuarkXPress тоже на немецком. Он практически тот же, но надо пару дней, привыкнуть. Если что не так, сообщение выпрыгивает на немецком. Я спрашивала у парня напротив. Его мои вопросы как раз не беспокоили. Но эта ... Бетти! - слово "сучка" Лариса, помедлив, пропустила.

 - Ты можешь называть её как хочешь. Я не испытываю национальной солидарности с негодяями.

 - Понимаешь, она мне задачу неправильно поставила. Ну подумай, как вынести на цветной фон в QuarkXPress’е вырезанные в Photoshop’е картинки с тенями? Ведь это же уродство! Попробуй подбери цвет, чтобы они не смотрелись латками. Можно, конечно, но зачем? На белом всё и проще, и современнее. Почему они боятся белого, пустого места не оставляют? Сдавливают всё одно к одному. Я понимаю, что место дорого, для реклам берегут. Но их же в мешанине не видно. Нужна focal point! Куда там, ничего!

 - Это был еженедельник? Так что ты удивляешься, они там лепят, лишь бы скорее.

 - Да, конечно. Но всё-таки учились, дипломированные. Хотя бы чувство надо иметь.

 - Чувству не учат.

 - Правда.

 - А потом?

 - Потом она меня послала к хозяйке статьи. Причём с таким замечанием: "По-английски она не говорит. Но объясниться вам придётся".  Но та говорила по-французски. И статья-то была содрана из старого французского журнала. Я объяснилась без проблем. И оказалось, что она согласна со мной. Страницу надо было переделывать, а была уже половина пятого. Я сказала это Бетти, она так посмотрела на меня... - Лариса замолчала.

 - И потом? - не дал ей уйти в себя Хайнц.

  Встала и пошла в отдел кадров. Через минуту меня туда позвали...

 - И выставили, - договорил он и добавил шепотом: - Не плачь, Малыш. Тебя больше никто не посмеет обидеть. Меня зовут Хайнц Эверс. Я об этом позабочусь лично.

12

 Они уснули перед рассветом. А на рассвете их разбудили чайки. Благословенные. По-базарному крикливые и неуёмные чайки. Невыносимые.

 В которых жильцы бросали из окон бутылки и даже цветочные горшки, и те валялись на соседней крыше. Чайки. Благословенные. Они их разбудили, а иначе до счастья могло оставаться ещё несколько часов сна. И так столько лет они спали, не зная друг друга. Не познав друг друга. Чайки разбудили их. И Хайнц узнал женщину. Скольких женщин он имел? Не так уж много. Бабником он не был. Хотя не был и скромником. Но женщину он узнал только сегодня. Только сегодня он узнал, как игры Любви отличаются от просто игр. Можно прожить всю жизнь и не узнать. Нет, пройти мимо невозможно. Можно было просто никогда не пройти. Не пройти мимо, не встретить. Он проснулся уже полным сил. Он хотел её ещё во сне. Он открыл глаза и погрузил их в её зелёный огонь. Они ни о чём не говорили. Их рты были заняты более важной задачей, которая была им назначена от века и которую они выполняли задолго до того, как люди вообще научились говорить. У ртов была совсем другая забота. Нужно было изучить так много! Столько нежных ложбинок и холмов поцеловать! Два упругих маленьких вулкана с выпуклыми, крепкими сосками. Лес её медовых волос, нежно завивающихся и слегка вспотевших во сне на затылке. Ах, его рту было столько заботы! Но и её не остался без дел. Он прикусывал его плечи. Одними губами нашёл в густой чаще на груди его маленькие розовые соски. Играл с ними, то дразня языком, то присасываясь и вызывая длинную искру от диафрагмы до самого паха. Он спустился и туда. И попробовал всё в своём неуёмном первобытном любопытстве. Ах, её рту было столько заботы! Они перестали быть русской и немцем. Они были первыми людьми на маленькой планете, увитой древним плющом и несущейся между прошлым и будущим по сияющей нити начавшегося сентября. В миллионнолетнем лесу с его влажным дыханием, призывно шелестящим дождём и томными, уносящими в бесконечность запахами. Его запах. Она вдыхала и вдыхала его. Её запах. Он вдыхал и вдыхал его. И весь трепетал её трепетом. Его язык всё умел. Он всё знал, хоть хозяин даже не подозревал об этом. Он умел это уже миллионы лет и сейчас только отдал своё знание. И она приняла его, извиваясь и крича. И никогда ещё Хайнц не видел такой смертной муки на лице женщины. Как будто она рожала их Любовь. И родила. И он узнал вкус её удовольствия.

13