Развод не дам. Точка - Галина Милоградская Страница 12

к кровати, вытаскиваю из-под покрывала подушку. Покрывало сгребаю в кучу, руки едва слушаются. Обратно к двери, в гостиную. Марат до сих пор сидит там на коленях, голова низко опущена. Обхожу его, кладу подушку и покрывало на диван и обратно, чувствуя себя дряхлой старухой. Забираюсь под одеяло на четвереньках, сжимаюсь в комок, накрываюсь с головой. Это всё-таки правда, не кошмар. И я только что сделала выбор.

Просыпаюсь с больной головой. Надо вести Каринку в садик, но сил нет. Почему именно я? У неё вообще-то папа есть. Пусть ведёт. Кутаюсь в халат, не помогает — холодно внутри, не снаружи. Бросаю взгляд в зеркало: волосы растрёпанные, глаза сухие, но ярко блестят. Кажется, температура поднялась.

Оказывается, Каринка давно проснулась. Сидит за столом, уплетает яичницу. Марат смотрит так, что становится больно, и за себя, и за него, и за семью, которой больше нет. На залитой солнцем кухне чужие люди, связанные ребёнком. Когда же боль станет хоть немного меньше?!

— Выспалась, мамочка? Папа сказал не будить. Ты сильно устала, да?

— Немного, — вымученно улыбаюсь. Не сводя глаз с дочки, говорю: — Отведи её в садик.

У меня собеседование на два, надо как-то взять себя в руки. Тесты, которые прислала Юлька, я уже прошла, осталось собеседование с непосредственным начальником.

— Конечно. Агат, мы…

— И не забудь, что ужин с родителями в семь. Няне я сказала.

Я чувствую колебания воздуха, когда он приходит в движение. Громко верещат герои в мультике, который смотрит Каринка на планшете. Гулко стучит сердце — Марат подходит слишком близко, жар его тела окатывает с ног до головы. Не могу на него смотреть. Отступаю к двери, он — за мной.

— Нет, — говорю тихо, качаю головой для верности. — Мы не будем разговаривать. Не сейчас. — Взгляд утыкается в его грудь. В ключицы в вырезе белой рубашки. Сколько раз их гладила, целовала, просто любовалась… Тошнота подкатывает к горлу. — Отведи Каринку в садик, — выпаливаю и почти бегу в ванную. Дышать-дышать-дышать. Ледяной водой брызнуть в полыхающее лицо.

Как скажу маме? А папа как воспримет? Почему виноват Марат, а стыдно мне? Почему я должна подбирать слова и придумывать, как смягчить новость? Почему это вообще должно меня волновать: как будет выглядеть Марат и наш брак в целом в глазах родителей? Потому что так было всегда. Мама научила: женщина — хранительница домашнего очага, на ней всё строится. А, когда построено, начинает вращаться вокруг семьи и её интересов. Выходит, с самого начала я залила плохой фундамент.

Стоп. Приди в себя. Выдохни.

Стою, вцепившись в края раковины. Хлещет холодная вода из крана. Надо успокоиться и перестать пугать Каринку. Как объяснить всё дочке — вот что должно волновать в первую очередь. Каким бы мужем ни был Марат, он хороший папа, этого не отнять. И демонизировать его в её глазах я не собираюсь. Вырастит и сама сделает вывод.

Если мы расстанемся, он уйдёт к ней? Навряд ли переедет в Сочи, но, как оказалось, для этого не обязательно постоянно быть рядом. Горько усмехаюсь отражению. К ней, к другой — какая разница? Главное, что не со мной и не мой. Вот что принять надо.

Оказывается, когда боли становится слишком много, ты просто перестаёшь чувствовать. Когда я выхожу из ванной, Марат и Каринка обуваются. Дочка светится от счастья: каждая минута вдвоём с папой для неё счастье. Я иногда в шутку их ревновала, а теперь отчаянно хочу побыть на её месте. Хоть немножко. Смотреть на него по-прежнему. Знать, что люблю и любима. Слишком многого прошу. Не вижу, но отлично чувствую, что Марат на меня смотрит. Машу рукой дочке, ухожу на кухню. Хлопает дверь. Тихо.

Даже в голове тихо, хоть и непривычно в этой тишине. Надо отодвинуть мысли о катастрофе и подумать о работе. Крупная СММ компания, которая с нуля раскрутила не один бизнес и не одну медийную личность. Создание имиджа в соцсетях, ведение их, подборка контента… От должностных обязанностей голова идёт кругом, часть слов я вообще вижу впервые, но Юлька успокоила — никто не станет сходу давать собственный проект. Я буду числиться помощником менеджера, одним из. Или, попроще, девочкой на побегушках. Спасибо Юльке, если бы сама подала резюме, на него бы даже не взглянули: возраст великоват для такой должности.

Итак, собеседование. Первое в жизни. Ладони потеют, страшно. Подъезжаю к башне «Москва», заезжаю на парковку. Сердце колотится сильнее. Хочется сбежать. Можно же попросить папу, он деньгами поможет на первое время. И как я работать буду? Отпуск впереди, опять же… Школа… Припарковавшись, утыкаюсь лбом в руль. Выдох-вдох. Тридцать два года, взрослая девочка. Пора становиться взрослой и принимать решения самостоятельно, без опоры на одобрение или неодобрение родителей и мужа. Тем более, нет у меня больше мужа.

Восемнадцатый этаж. Лифт постоянно останавливается, люди входят и выходят. Постепенно суета захватывает. Хочется стать её частью, тоже куда-то спешить с деловым видом, что-то делать. Уверенность в своих силах наполняет изнутри, но моментально исчезает перед дверью в офис. Там, за стеклом, большое помещение с множеством столов, мониторов и людей. Все чем-то заняты, слышу звонкий смех. Выдыхаю и вхожу.

— Скажите, где мне найти Александра Олеговича?

Отдельных кабинетов здесь нет, пространство ничем не разграничено. За панорамными окнами потрясающий вид на город.

— Алекс! Алекс, тут к тебе! — кричит девушка, которую я спросила. От неожиданности вздрагиваю. Мужчина, склонившийся над столом, выпрямляется. Хмурится, явно пытаясь вспомнить, кто я и зачем пришла. Но вот улыбается. Подходит. На голову выше меня, тёмные волосы завязаны в небрежный хвост на затылке, в ухе — серебряное кольцо, как у пирата. Глаза зелёные, яркие.

— Вы — Агата, да? Юльча весь мозг прожужжала, как будто я могу ей отказать. Идём в мой кабинет.

Да, кабинет всё-таки здесь есть. Неприметная дверь в углу. Есть ещё одна — кухня, как поясняет Александр. Или Алекс? Его стол завален папками, три монитора возвышаются над ними. Кабинет угловой, две стены стеклянные. Алекс падает в чёрное кресло, закидывает ногу на ногу, выуживает тонкую папку из кучи.

— Вы присаживайтесь, не стойте, — говорит, открывая папку и начиная небрежно её листать. С виду лет тридцать-тридцать три, а ведёт себя как… Как подросток какой-то. Джон и тот серьёзней кажется. Рукава свитера скатываются к локтям, на правой руке татуировка. Никогда не понимала увлечения наскальной живописью. Это же как