Ненавидь меня - Эшли Джейд Страница 12

О, и трахнула твоего сорокавосьмилетнего брата на заднем сиденье его машины, припаркованной за продуктовым магазином.

Это было довольно весело.

— Не совсем, — мну вилкой еду в тарелке, — занималась с Вайолет.

— Понятно.

Не знаю, как расценивать его тон, но у меня нет времени на размышления, потому что Нокс отодвигает стул и выходит из-за стола.

— Ужин еще не закончился, молодой человек, — рявкает Трент.

Нокс подходит к раковине: — Я сказал Шэдоу, что отвезу ее на работу.

— Тебе не кажется, что следовало сначала обсудить это со мной?

Боже.

Хотя я не могу винить Трента за то, что он держит Нокса на коротком поводке.

Он убил собственную мать.

Нокс замирает, мышцы его рук напрягаются, когда он хватается за край раковины.

— Я не думал, что это имеет большое значение.

— Ну, ты ошибся, — Трент вытирает салфеткой рот. — Ты знаешь, как важно твое присутствие на семейном ужине.

Нокс оборачивается: — Этого больше не повторится, — кажется, что он глотает гвозди, прежде чем произносит: — Сэр.

— Убедись, что не повторится, — Трент пренебрежительно машет рукой, — можешь быть свободным.

Нокс начинает уходить, но тут его отец рычит: — Поблагодари свою маму за прекрасный ужин, который она приготовила.

Он стоит спиной, поэтому я не вижу его лица. Однако замечаю, как его руки сжимаются в кулаки… как будто ему требуется вся выдержка, чтобы не сорваться нахрен.

— Спасибо за ужин, — бормочет Нокс себе под нос, прежде чем уйти.

Мгновение спустя входная дверь открывается, а затем с грохотом захлопывается.

Остаток ужина мы проводим в тишине.

Загружаю тарелки в посудомоечную машину, когда Трент подходит ко мне.

— Я тебе не нравлюсь, — замечает он, облокачиваясь на мраморную столешницу.

Неловко.

Однако говорю ему правду: — Я недостаточно знаю о тебе, чтобы составить мнение.

Ладно, это ложь.

Мне не нравится, что он женился на моей матери.

Или то, что он настаивает на том, чтобы завтракали и ужинали все вместе, как будто мы одна большая счастливая семья, хотя это очень далеко от истины.

Мне также не нравится, что он назвал мою маму мамой Нокса. Потому что это не так.

Или то, что он думает, что может купить мое одобрение машиной. Потому что это тоже не так.

— Я понимаю, — говорит он мягко, словно боится, что я бомба, которая может взорваться в любой момент.

Взяв у меня тарелку, он ставит ее в посудомоечную машину.

— Я не пытаюсь быть отцом.

— Хорошо.

Потому что папу не заменить. Особенно таким, как он.

— Но надеюсь, что однажды мы сможем стать друзьями.

Приподнимаю бровь: — Друзьями?

Он слегка усмехается: — Ладно, друзья — небольшое преувеличение, — выражение его лица становится серьезным. — Сожалею о твоем отце, Аспен. Это была ужасная трагедия, которую я никому не пожелаю. Но мне надоело ходить вокруг тебя на цыпочках в своем собственном доме, — он делает шаг ближе. — Я просто хочу позаботиться о тебе и твоей маме.

Слова срываются с губ прежде, чем успеваю остановить себя: — Мне не нужно, чтобы ты заботился обо мне.

Он проводит рукой по лицу.

— Ты ведь не собираешься облегчать мне задачу, правда?

Тру тарелку тщательнее, чем нужно.

— Нет.

— Ну и ладно, — говорит он, и я чувствую, как его дыхание щекочет мне ухо: — Мне нравится вызов.

Резкий апперкот в челюсть. Боль раскаляется добела как вспышка молнии в темноте. Она пронзает меня насквозь, звеня в ушах.

Улыбаясь, смотрю в глаза ублюдку: — Это все, на что ты способен?

Хочу, чтобы он нанес как можно больше ударов.

Хочу, чтобы он думал, что победил.

Шум и крики окружают меня на заброшенном складе, их лица сливаются в одно размытое пятно.

Прилетает еще один удар. На этот раз в губу. Высунув язык, облизываю ее, пробуя на вкус свою кровь.

Указываю на подбородок в знак приглашения: — Еще.

Он бьет меня в третий раз, и я приветствую вспышку боли.

Дай мне еще.

Ярость переполняет меня, становясь сильнее с каждым вдохом.

Лужа крови на полу.

Разноцветные синяки на ее коже.

Беспомощное выражение лица.

Мой кулак соприкасается с кожей и костью, и я наслаждаюсь даруемым освобождением.

Впечатываю кулак в его почку, затем бью локтем в челюсть.

Его голова склоняется набок, он рвано дышит.

Несколько человек в толпе ахают. Мой противник превосходит меня на тридцать футов крепких мышц.

Этот бой должен быть для него легкой прогулкой.

Но это не так.

Удар с разворота в грудь заставляет его отшатнуться назад, он изо всех сил пытается сохранить равновесие.

И вот тогда я выплескиваю всю свою ярость.

Набросившись на него, бью головой по его голове. Если бы это был законный бой, меня бы вышвырнули с импровизированного ринга.

Но это не так.

По телу пробегает дрожь, когда он закатывает глаза. Свет горит, но дома никого нет.

Победа за мной.

Запечатлеваю поцелуй на вспотевшем лбу, пока он не рассыпается как песочный замок на пляже.

Люди спешат помочь моему противнику подняться с пола, а я направляюсь к Джерри.

Этот чувак мошенник, и я могу доверять ему настолько, насколько могу отбросить его. А это не так уж и далеко, учитывая, что он жирный ублюдок.

Однако он отвечает за организацию этих боев, так что мне приходится иметь с ним дело.

— Еще одна победа, — говорит он, отдавая деньги.

Быстро пересчитываю их и скрежещу зубами, когда замечаю, что не хватает двух сотен.

— Где остальное?

Он смущенно пожимает плечами: — На этой неделе немного туговато с деньгами, — протянув руку, он сжимает мое плечо. — Ты же знаешь, что я заплачу, Нокс.

Чушь.

Если бы он платил, мне бы, блядь, не пришлось спрашивать.

Мой взгляд темнеет, а то, как он нервно шаркает ногами, говорит мне, что этого достаточно, чтобы встряхнуть его.

— У тебя есть время до следующей недели, чтобы вернуть мне оставшиеся деньги, — наклоняюсь к нему: — Иначе я переломаю твои чертовы ноги… после того, как вырву бьющееся сердце из груди и съем его на завтрак.

Должно быть, выражение моего лица говорит о том, насколько я серьезен, потому что он бледнеет.

— Конечно, чувак. Ты же знаешь, я всегда забочусь о тебе.

Убрав его руку со своего плеча, сплевываю кровь ему под ноги: — Тебе же лучше.

Жду, пока он кивнет, прежде чем поднять с пола спортивную сумку.

— Ты действительно был великолепен, — мурлычет кто-то.

Когда оборачиваюсь,