Эмили Гиффин - Детонепробиваемая Страница 13

Конечно, я шучу, но в тоже время понимаю, что ежедневное погружение с головой в работу на безумное количество часов лечит. Я говорю себе, что у одиночества есть и плюсы. Нужно постараться действовать как человек, который теряет любовь и одновременно закладывает для чего-то основу. Извлеку из своего горя пользу. Сделаю то, чего никогда не осуществила бы, обернись все по-другому. Я приказываю себе мечтать о большем и стремиться выше. Может статься, когда-нибудь у меня будет своя «Редакция Клаудии Парр»… Будет что-то, чего не произошло бы, если бы у нас с Беном родился ребенок… Что-то, чего не произошло бы, если бы я осталась с Беном даже без детей. Мне нравится воображать, как Бен просматривает полки книжных магазинов и видит мое имя на корешке книги. Возможно, я даже куплю права на издание подарочного альбома по архитектуре. Бен точно не оставит его без внимания.

Между тем в первые недели порознь мы с Беном общаемся очень мало, и, даже когда разговариваем, ни один не трещит без умолка, как в былые времена. Много неловких пауз, рутинных вопросов о почте, счетах и графиках работы. Понятно, что нам не хочется столкнуться в нашей квартире. Мы дежурно спрашиваем друг друга, как дела, и оба быстро и коротко отвечаем, что прекрасно, просто прекрасно. Мы оба гордые, упрямые и жутко сдержанные. Мне приходит в голову, что, возможно, мы оба саботируем и провоцируем друг друга, вставляя палки в колеса былому взаимопониманию. По крайней мере я надеюсь, что происходит именно это, но глубоко внутри осознаю, что мы с Беном становимся необратимо чужими, и готова поспорить, что Бен тоже это понимает.

В завершение одного разговора Бен вздыхает и говорит:

– Я просто хочу, чтобы ты была счастлива, Клаудия. Вот и все.

Эта реплика ни из чего не вытекает, так как я сию минуту сказала только, что проверила в квартире автоответчик и что дважды звонила его тетя.

– Ага, конечно, – бормочу я себе под нос.

– Что-что? – переспрашивает он. Эта его манера всегда меня раздражала: Бен так говорит только в тех случаях, когда прекрасно слышал мои слова, но они ему не по душе.

– Очевидно, что это не единственное, чего ты хочешь! – восклицаю я, мысленно представляя его с пищащим новорожденным.

Бен ничего не отвечает, и для обоих ясно, что ему нечем крыть; я чувствую странное ощущение победы и удовлетворения. Когда получается безоговорочно доказать свою точку зрения одной емкой фразой, на душе всегда становится тепло.

– Увидимся, – говорю я, желая поскорее закруглиться.

– Да, – беспечно отвечает Бен. – Увидимся.

Я кладу трубку и тут же набираю другой номер, чтобы назначить встречу с моим адвокатом, Ниной Рейден. Нина эффектна, бескомпромиссна и резка; из тех женщин, образы которых сразу всплывают в памяти, когда слышишь песню Билли Джоэла «Она всегда остается женщиной». Нина накачала губы коллагеном и много улыбается, что не соответствует ее явному стремлению превратить мой развод в спорную тяжбу, насколько это возможно. Готова держать пари, что ее хлеб насущный нажит на защите обиженных женщин всего Манхэттена. Наверняка она говорила «Давай отомстим этому уроду» чаще, чем желала доброго утра.

Во время нашей второй встречи мне пришлось три раза повторить, что я не хочу нанимать частного детектива и уверена, что в жизни Бена нет другой женщины. Нина явно не привыкла к таким своеобразным разводам, как наш.

– Вы никогда не можете быть уверенной, – втолковывает она.

– Я чертовски уверена, – настаиваю я. – Разве что он уже выбрал сосуд для вынашивания своего ребенка.

Нина пристально смотрит на меня, и в ее взгляде читается: «Именно этим он сейчас и занят». Она облизывает палец и открывает чистую страницу в блокноте. Нина говорит, что, основываясь на моем изложении событий во время первой консультации, поводом для развода будет «конструктивный отказ». Термин вызывает у меня грусть как из-за формального звучания, так и из-за буквального значения.

Я киваю, а Нина одержимо вгрызается в наше финансовое положение, убеждая, что я должна озолотиться и потребовать Луну с неба. Она много жестикулирует; широкие эмалевые браслеты скользят вверх и вниз по ее длинной тонкой руке. Я сверлю адвоката непонимающим взглядом и твержу, что нам с Беном особо нечего делить.

– Мы были женаты всего три года. А квартира у нас съемная, помните? – подсказываю я, радуясь, что мы с Беном так и не окунулись в океан нью-йоркской недвижимости.

– Ладно, ладно. Но как насчет машин? Мебели? Ковров? Произведений искусства? Хрусталя? Акций? Долевой собственности? – допрашивает Нина, повернув руки ладонями вверх. Она силится нахмурить накачанное ботоксом лицо, но ничего не получается.

Я пожимаю плечами.

– У нас есть «хонда цивик» девяносто девятого года. Рухлядь.

Нина бросает на меня сердитый взгляд, говорящий, что я могла бы назвать что-нибудь получше.

– Я проработаю вопрос, – обещаю я.

– Хорошо, – роняет она и смотрит на часы. – Поверьте моему опыту: вы пожалеете, что попросили слишком мало.

– Угу.

– Так что скиньте мне на электронную почту что-нибудь… все, что придет вам в голову. Я включу список имущества в приложение А к Соглашению супругов о раздельном проживании.

Я никогда не думала о наших вещах как об имуществе… никогда не думала, что мы с Беном будем что-то делить. Верила, что мы будем всем делиться. Но все равно решаю отнестись к своему домашнему заданию серьезно: звоню скоро уже бывшему мужу и говорю, что вечером мне нужно несколько часов побыть к квартире. Бен соглашается – он и так собирался задержаться на работе.

        * * * * *

Вечером я хожу по квартире, роюсь в шкафах и ящиках, параллельно опустошая бутылку вина и делая пометки на листе бумаги. Обстановка выглядит незнакомой, будто некоторые предметы я вижу в первый раз. Осматривая наши совместные вещи, я с чувством облегчения и гордости понимаю, что почти ничего не хочу забрать. Я стараюсь, но не могу заставить себя переживать о мебели, постельном белье, серебре. Ненадолго задерживаю взгляд на нашем единственном дорогом произведении искусства – великолепном городском пейзаже Джеффри Джонсона, выполненном в теплых коричневых тонах. Я люблю эту картину, и в голове не укладывается, что не буду любоваться ею вновь, но мы с Беном купили полотно вместе на вторую годовщину свадьбы, а мне совсем не хочется ежедневного напоминания.

Почему-то притормаживаю на наших дисках, на музыке, которую мы выбирали, чтобы слушать в зависимости от настроения и случая. Музыка для сборов. Для вечеринки. Для работы по дому. Для секса. Для создания сексуального настроения. Для расслабления после секса.

Конечно же, диски – это не те ценные вещи, которые имела в виду Нина, так как вся наша коллекция стоит лишь несколько сотен баксов, но мысль о том, чтобы искать замену мелодиям, которыми мы наслаждались вдвоем, слишком невыносима. Кроме того, я знаю, как много наши диски значат для Бена, и частично хочу его позлить. У меня нет ни малейшего желания наказывать его материально; я хочу, чтобы он страдал душевно. Хочу, чтобы он чувствовал ненасытную пустоту внутри, а отнятый хрустальный графин таких эмоций не вызовет.

Так что я наливаю себе еще вина и выписываю некоторых наших любимых музыкантов и группы: Джеймс Макмертри, Брюс Спрингстин, Боб Дилан, Том Уэйтс, «Velvet Underground», «Cowboy Junkies», «Wilco», «Dire Straits», Лаура Кантрелл, Ван Моррисон, Трейси Чепмен. После этого, чтобы окончательно укрепить свои позиции, беру черный маркер и вывожу на обложках дисков свои инициалы. Примерно на середине стопки ловлю себя на том, что использую фамилию мужа Дэвенпорт, и перехожу на девичью – теперь я К.П. Говорю себе, что Парр, фамилия, которую я сохранила на работе, гораздо лучше подходит к имени Клаудия. Никогда не была поклонницей многосложных имен в сочетании с трехсложными фамилиями.

Вино ударяет мне в голову где-то около полуночи; тогда я просто сдаюсь, зачеркиваю незаконченный список и пишу наверху страницы «Все диски».

На следующий день я звоню Нине и говорю, что хочу вернуть только личные вещи, все наши диски и девичью фамилию. Она стонет в трубку и объявляет:

– Как ваш адвокат, считаю своим долгом сообщить, что, по-моему, вы делаете ошибку.

– Дело не в деньгах, а в принципах, – отвечаю я.

– Именно поэтому я советую вам включить в список больше вещей, – возражает Нина. – Из принципа. Он – тот, кто освобождается от этого брака.

Потом она вздыхает и предлагает мне подумать обо всем еще раз, а она тем временем набросает соглашение о раздельном проживании супругов.

Спустя несколько дней бумаги доставляют мне в офис. Я внимательно прочитываю каждую страницу. По большей части документ состоит из шаблонных юридических фраз об освобождении от обязательств по уплате коммунальных услуг, а также о возврате налогов, долгах и обязанностях сторон. Единственные строчки, смысл которых я поняла, помещались в самом начале: