Анжелик Барбера - Бертран и Лола Страница 13

Бертран тысячу раз говорил себе, что правильно поступил, промолчав у лифта. Он мог поставить под угрозу… Что именно? Нет ответа. Я путешественник, моя жизнь организована особым образом. Никаких диких страстей. Никакой опасности. Никакой Лолы. Тебе ее не хватает?

Да.

Обычно ничего подобного с ним не случалось, и он это знал. Как знал и то, зачем собирается позвонить в дверь. Уж, конечно, не для того, чтобы забрать отвертку. Он нажал на звонок, как на кнопку спуска затвора фотоаппарата, потому что так было нужно. А сегодня, 12 июня, проснулся в полпятого утра в своей комнате в Рив-сюр-Марн и подумал: зачем я еду в Тибет?

Он надел наушники и выставил звук на максимум, чтобы не думать, сел и открыл ноутбук. Эминем[13] оказался хорошей компанией: репертуарчик не совсем подходил к флористическим фотографиям, над которыми работал Бертран, но взбадривал отлично. В 06.45 Бертран настежь распахнул окно. Небо еще не решило, какой наряд надеть – облачный или ясный. Эминем пел Lose Yourself[14]. Фотограф повторил строчку, написанную словно специально для него: Будь у тебя шанс… возможность… ты ухватился бы за нее или упустил…

В саду его детства не было вяза, только яблоня, груша, вишня и слива. Три березы. Грядки клубники, заросли малины и море самосеянных одуванчиков. Почему мать никогда не сажала цветы? Я знаю, что уже видел вяз, похожий на тот, под которым мы с Лолой заснули. Бертран закрыл глаза. Он тогда держал ее ладонь в своей, она тихонько отняла ее и положила ему на сердце. Где это было? В Канаде? Конечно. В парке Мон-Руаяль, на холме. Одиноком, как я, холме.

Песня отзвучала. Бертран раздраженно сдернул наушники и подошел к окну. Может, оставить номер телефона в ее почтовом ящике? Капли росы сверкали на траве под лучами утреннего солнца. Подождать сто пятьдесят лет? Он схватил фотоаппарат и снял самую красивую каплю. Щелк. В следующую секунду луч скользнул прочь, и сияние расплылось. Она любит Франка. Бертран сдернул с кровати простыни, «только раз в жизни…»[15], и отнес белье в прачечную, находившуюся двумя пролетами ниже.

Он всегда считал нижний уровень своей территорией – за исключением этой комнаты и гаража, – и в отсутствие родителей «отрывался» здесь с друзьями. Отец и мать долго ни о чем не догадывались, узнали случайно (банальная история – вернулись раньше), и вышел скандал. Мать возмущалась, но отец, профессор технических наук, предложил компромисс: можно оборудовать в доме студию – при условии, что сын не бросит институт. Бертрану было девятнадцать лет, но он учился на третьем курсе, опережая сверстников на год.

Он своими руками построил стену из пеноблока, поставил в «пещере» двойные двери, чтобы свет не мешал проявке, покрасил стены в матовый черный цвет. Отец Бертрана осуществлял общий контроль и помогал, только когда сам считал нужным, в том числе провел вентиляцию. Позже Бертран расширил студию, перекрасил все в белый цвет и оборудовал большой кабинет. Однажды он проснулся с готовым «судьбоносным» решением: с учебой покончено, буду снимать фильмы и фотографировать. Родителям Бертран ничего не сказал – они поняли сами и не обрадовались, – что осложнило отношения, особенно с матерью. Ее досада напоминала возвратный вирус или плохо залеченный зуб: болеть не болит, но периодически дает о себе знать.

Вообще-то Бертрану это было «глубоко фиолетово». Он никогда не сомневался в выборе путей и думал только о себе. Путешествовал, занимался тем, что любил, зарабатывал репутацию. Искал свою тему. Шлифовал мастерство в жанре портрета, особое внимание уделял свету, искал встречи с тем, что хотелось обессмертить.

Этим утром он не собирался предаваться размышлениям, но к образам цеплялись новые вопросы. Пронзительные воспоминания. Необоримые желания. Острая потребность, пробуждающая удивительные ощущения. Горячие и одновременно холодные, неожиданные, нежные, печальные и веселые.

Зеленые, как твои глаза в полдень.

Бертран едва не задохнулся и толкнул заднюю дверь, чтобы взглянуть на сад.

Жара спала, тучи за несколько минут взяли верх над солнцем. Свадьба будет дождливой. Интересно, как выглядит ее платье?

Бертран захлопнул дверь и взялся за уборку мастерской.

Он переложил стопки фотографий с одного стеллажа на другой, переместил канистры с проявителем и пачки бумаги. Оставалось проверить ящики: почта и счета могут подождать.

Бертран поднялся к себе и поставил вариться кофе. Принял душ, побрился, сунул несессер в сумку, бросил на кровать старый спортивный костюм. Мысль о том, что, вернувшись через четыре месяца, он найдет его на том же самом месте, грела душу.

Кофе он выпил сидя, пристроив ноги на стул матери. Она была самой старомодной женщиной на свете и все-таки не хотела, чтобы сын женился.

Уже много лет, в любое время года, Флоранс Жианелли ходила в старомодной белой мольтоновой куртке, надевая ее по утрам и вечером, после работы, когда возвращалась из родильного дома, где работала медсестрой и отвечала за гигиену грудничков.

Случалось, Флоранс очень уставала, и ей нужно было выговориться, чтобы снять напряжение. Чаще всего ее собеседником становился Бертран – он вставал первым. Сын смотрел на мать, но слушал невнимательно, думал о собственной жизни. Семья «сожительствовала» по несколько дней, в лучшем случае – недель в году. Бертран уклончиво отвечал на вопросы, чем очень нервировал мать, она его раздражала, и оба время от времени взрывались, хлопали дверьми, но он не унывал: что поделаешь, такая у нас жизнь…

Он чистил второй апельсин, когда на лестнице раздались шаги матери. Дождался, когда она войдет и молча ткнет пальцем в его ноги: «Убери!» Это была игра, ритуал, который веселил обоих. Флоранс улыбнулась. Сегодня она надела самую «заслуженную» из четырех курток, с дыркой на правом кармане. Бертран знал особые приметы каждой и догадывался, что матери бы это понравилось. Флоранс трудно расставалась со старьем, а сына влекло все новое и прекрасное. Мать прервала его размышления:

– Мне нравится, когда ты коротко стрижешься.

– Парикмахерша перестаралась, но в дороге так будет удобней.

– Будешь еще кофе?

– Да, спасибо.

– Когда вернешься?

– Пока не знаю.

Бертран встал и подошел к окну. Тучи как будто приклеились к небу, время замерло. Он положил в рот сразу три дольки апельсина.

– Сделать тосты?

– …

– Алло, Бертран!

– Что?

– Тосты или хлеб?

– Все равно.

– Прекрати наконец есть апельсины натощак! Желудок сработает прежде, чем…

– Хочу тосты, мамочка!

Он вернулся за стол, и Флоранс поставила перед ним банку домашнего клубничного варенья.

– У тебя проблемы?

– С чего ты взяла?

– Дело в деньгах?

– Нет, мама.

– Ты озабочен.

– Передай, пожалуйста, мед.

Флоранс пустила банку по стойке, Бертран поймал ее и спросил:

– Работаешь сегодня?

– Ты вчера совсем меня не слушал?

– Да меня и дома-то не было!

– Еще как был!

– Нет.

– Утром. Мы разговаривали утром.

– Ладно, ладно, не сердись.

Бертрану повезло – его отец решил позавтракать.

– Могу подкинуть тебя в Париж.

– Не нужно, сам доберусь. У меня много времени. Спасибо, папа.

– Этот каштановый мед оказался очень даже вкусным. Попробуй, Марк, – предложила мужу Флоранс.

Бертран улыбнулся. Родители весьма приблизительно представляли себе маршрут его будущей поездки. Он ничего не планировал от и до, многое зависело от погоды и настроения, так о чем говорить?

Бертран иногда звонил домой, слал короткие сообщения и открытки, «если дело того стоило». Вернувшись в Париж, он проявлял пленки, печатал фотографии, сортировал по экспедициям и датам, кое-что показывал.

Этим утром он был расположен к общению. Возможно, из-за аромата жареного хлеба, будившего зверский аппетит… Или цвета чехла, в котором дожидалось выхода в свет таинственное платье? А может, мед провоцировал вожделение в стенах кухни, где царили мир и покой.

Бертран допил кофе, сполоснул пиалу и поставил ее в посудомоечную машину. Флоранс спросила, нужны ли ему лекарства.

– Нет. Брат собрал все необходимое.

– Ты виделся с Ксавье? Когда?

– Вчера, в полдень, – ответил Бертран и вышел из-за стола.

– Уже собираешься? Не рано? – удивился Марк.

– Нужно еще попасть в Arte, потом забрать оборудование в Nation.

Бертран прихватил два апельсина, поцеловал родителей.

– Спасибо.

– Развлекись там хорошенько.

– Господи, мама, я еду работать!

– Я об этом и говорю. Сообщи, когда доберешься до места.

– Обязательно.

16

Двенадцатого июня после полудня погода так и не прояснилась, температура была градусов на десять ниже вчерашней, но Лола не расстраивалась. Ее свадебное платье безупречно, сейчас она оденется и почувствует себя невестой.