Наталья Нестерова - Школа для толстушек Страница 13

– Оленька! – ворковал он. – Вы разбили мне сердце и даже не удосуживаетесь взглянуть на осколки.

Лаборантка кокетливо усмехнулась:

– Не верю! Вы известный сердцеед.

– Милая, вы ждете принца на белом коне? Хотите, я куплю лошадь и буду гарцевать перед вашими окнами?

– Хочу! – задорно ответила Оленька. – Адрес дать?

– Там уже, наверное, рота принцев на табуне скакунов забралами щелкает.

– Вас это пугает? – томно закатывала глаза Оленька.

– Это будит во мне рыцарский азарт.

Ирина слушала их болтовню и стыла от ревности. Ей хотелось немедленно уволить Оленьку и отхлестать по щекам Юсупова. Скудный амурный опыт не мог подсказать Ирине, что любовники, даже потенциальные, не выставляют напоказ свои отношения. Публичные заигрывания – лишь игра во флирт, а не свидетельство о намерениях.

Ирине не хватало воздуха. Она взяла первую попавшуюся папку со стола и выскочила из комнаты. Спустилась на лифте, прошла вестибюль, очутилась на улице. Она сидела на лавочке в институтском скверике и ничего не видела вокруг.

Очнулась, когда подошел коллега:

– Ирина Данииловна, вам плохо?

На улице холод, а она без пальто, в белом халате поверх платья.

«Мне очень плохо! – хотелось ей крикнуть. – Я, кажется, влюбилась. Как гимназистка, как пустоголовая дурочка!»

– Со мной все в порядке, благодарю вас, – поднялась она.

Ирина резко установила дистанцию – ваши, Никита, анекдоты забавны, но последняя серия опытов выполнена небрежно; будьте любезны; не сочтите за труд; найдите, пожалуйста, возможным; избавьте меня от необходимости дважды повторять одно и то же…

За ее спиной шушукались, обсуждая причины неожиданной опалы князя Юсупова. У Никиты на лице появилось мальчишески обиженное выражение. Сердце у Ирины разрывалось от нежности и боли, в животе поселилось томление, а язык произносил казенные вежливые фразы.

Она владела аппаратом научной исследовательской методологии и решила применить его к проблеме собственной любви. Изучила труды психологов и психоаналитиков, посвященных феномену высокого чувства. Узнала, что объект вожделения представляет собой (или ему приписываются) подсознательные идеалы и мечты. Спору нет, подсознание способно выбрасывать фортели. Но любые сюрпризы можно объяснить – в этом суть научной работы. Скажем, не подлежит сомнению, что Ирина хотела бы быть красивой и стройной. Уметь легко и непринужденно общаться с людьми, заводить друзей и расставаться с ними без болезненных угрызений совести. Но играть на гитаре! Ползать по горам и сплавляться на байдарках! Пускаться в сомнительные авантюры! Никогда! Даже ее подсознание, сформированное в условиях нетипичного детства, вряд ли способно возжелать подобных приключений.

Немецкий ученый Макс Нордау писал, что чем низменнее и проще идеал, тем легче человек находит его воплощение. Поэтому-то пошлые ординарные люди могут легко влюбляться и заменять один предмет любви другим, меж тем как утонченным и сложным натурам трудно встретить свой идеал или заменить его другим в случае утраты.

Что получается? Ирина (отбросим ложную скромность) считала себя «сложной, утонченной натурой», но идеал выбрала «низменнее и проще», следовательно, она – «пошлый, ординарный» человек?

Биохимическая теория любви вызвала у Ирины сомнения как у специалиста. Повышенное содержание в крови тех или иных гормонов действительно может вызывать изменение настроения – чувство безотчетного страха, томление, подавленность или, напротив, эйфорию, эмоциональное возбуждение и жажду действия. Но органы внутренней секреции, продуцирующие гормоны, не могут работать в режиме постоянного аврала. В противном случае нужно говорить об эндокринной патологии, а всех влюбленных, таким образом, считать больными. Кроме того, и число испытуемых (влюбленные), и размеры контрольных групп (невлюбленные) в тех исследованиях, с которыми познакомилась Ирина, были статистически малы для теоретически достоверной научной теории. А у нее самой (тайно сделала анализы) гормональный фон не выходил за пределы нормы.

Она обратилась к истории вопроса, к его трактовке философами и социологами. Выяснила, что при родовом строе, когда женщины и мужчины были равны и свободны, любовь представляла собой голый эрос. Затем, по мере закрепощения женщины, как противовес ее семейному рабству, и возникает любовь. Подчинив женщину, мужчина сам попал к ней в плен.

Характерно, что греческие и римские лирики, как правило, воспевали любовь к гетерам, а не к своим женам-матронам. Возвышенная рыцарская любовь в Провансе тоже никогда не была супружеской. Дама сердца для трубадура – создание неземное, воплощение божества. А сам он твердо ходил по земле и пользовался правом первой ночи. Человечество, по мнению Ирины, должно простить рыцарям их средневековое ханжество, так как именно трубадуры дали мощный толчок в обожествлении женщин.

Узнай Никита Юсупов, на исследования какого рода подвигнул Ирину, наверное, свалился бы со стула. Но Ирина внимательно следила за своей речью. Когда заходил разговор по теме, она могла блеснуть привычной для всех эрудицией, но не более. Так, однажды рассказала миф, упоминавшийся Платоном. В древности существовали двуполые существа – андрогины. Они обладали страшной силой, и Зевс, убоявшись того, что андрогины посягнут на власть богов, рассек их пополам. Каждая половина с вожделением устремилась на поиски другой своей половины. Встретившись, они обнимались, сплетались, ничего не хотели делать порознь. С тех пор людям свойственно любовное влечение – как стремление исцелить человеческую природу. Отсюда и выражение – моя половина.

Во взгляде, брошенном на Никиту, Ирина надеялась, нельзя было прочесть ее отчаяния: ты – половинка нежного персика, а я – долька кислого лимона.

Платоническая любовь должна была стать уделом Ирины в силу ряда обстоятельств: а) недостатки ее внешнего вида; б) верность мужу; в) панический страх перед любыми жизненными переменами. Но когда Ирина занялась историей вопроса, оказалось, что он совершенно не изучен. Более того, термины перепутаны и подменены. Судя по первоисточникам, платоническая (духовная, а не телесная, как мы ее понимаем) любовь – это вовсе не то, что имел в виду древний философ.

Платоновская теория любви тесно связана с его учением о строении мира в целом. Понять его можно, только усвоив гносеологию и эстетику Платона. Последователи выхватывали из теории куски, не потрудившись пропустить их через призму синкретического сознания. Если бы они удосужились сделать это хотя бы тщательнее, то картина бы выглядела следующим образом.