Жаклин Бэрд - Страсть с повинной Страница 13

Она почти никогда не видела его по вечерам: вечера он проводил с матерью. Раза два он просил Ребекку составить им компанию, но она отказалась. Вечерами она оставалась с отцом.

Он мало рассказывал о своей семье. Она знала лишь, что его мать француженка, но живет в основном в Англии, так как отец у него англичанин. Гордон проводил каникулы с матерью потому, что его отец и старший брат погибли и мать так убивается, что он должен заботиться о ней. Гордон признался, что тоскует по отцу, но со старшим братом, родным по матери, он никогда не был особенно близок, зато мать души в нем не чаяла.

Трагедия произошла в конце августа, на исходе каникул. Вспоминая прошлое, Ребекка теперь сознавала, что уже тогда намечались признаки несчастья, но она была слишком молода, чтобы понять это. В понедельник она не виделась с Гордоном, у него были дела в Лондоне; во вторник они отправились на ялике, и он сильно ударился головой о стрелу.

Она засмеялась и сказала, что нужно быть осторожнее или приобрести ялик побольше, если он хочет сохранить голову в целости. Но он не смеялся. Вместо этого он со всей серьезностью заявил: «Удар по голове ничего не изменит, Бэкки; хуже, чем есть, уже не будет».

Ребекка крайне озадачилась странной его репликой, но с расспросами не приставала. День был превосходный; они привязали лодку в небольшой бухте и устроили на берегу пикник. Затем загорали рядом на подстилке, и Ребекка впервые стала догадываться о том, что Гордон глубоко к ней неравнодушен. Раза два они обменялись поцелуями, вот и все.

Он наклонился к ней, его мальчишеское лицо было нахмуренным, золотисто-карие глаза — печальны.

— Бэкки, я хочу, чтоб ты знала — последние недели были самыми счастливыми в моей жизни, и если бы обстоятельства были иными…

— Гордон, почему такой серьезный тон? — прервала она его признание, не зная, что ему ответить. — Я обещала папе провести завтрашний день с ним. Мы собираемся обшарить Лайм-Реджис, но у нас с тобой до моего отъезда остается еще один день. А потом мы можем переписываться; я уговорю папу приехать сюда на будущий год.

Гордон улыбнулся своей обаятельной улыбкой и нежно поцеловал ее в губы:

— Да, уговори его.

И в этот момент ей показалось, что он выглядит много старше своих лет.

Ребекка вздохнула. Теперь она понимала смысл последней записи в его дневнике. Он знал, что болен, и, вероятно, по здравом размышлении решил, что не должен дарить ей кольцо. Он был слишком добрым, чтобы обременять ее своими проблемами.

Она облокотилась на спинку сиденья и прикрыла глаза. Ритмичное постукивание колес успокаивало. Все это было так давно, она и не вспомнила бы, не случись этот сегодняшний кошмар с Бенедиктом.

Никогда больше она не видела Гордона. Следующий день она провела с отцом. Возвращались они в свое жилище на взморье уже затемно, и по пути к ней пристал совершенно незнакомый человек. Прежде чем она поняла, в чем дело, яркая вспышка осветила ее лицо и противного вида низкорослый мужчина забросал ее вопросами:

— Гордон Браун был вашим другом? Вы с ним поссорились? Видимо, поэтому он был сегодня один? Вы думаете, он нарочно пустил машину со скалы? Это было самоубийство?..

Пораженная Ребекка онемела; вопросы сыпались как пулеметная очередь. Она не помнит, что отвечала; помнит только, что была благодарна отцу, когда он втолкнул ее в дом.

Это была сенсация дня, изобретенная одной из самых низкопробных газетенок. Фотография Ребекки с распущенными волосами, в коротеньких шортах появилась на первой полосе. «Несчастный случай или самоубийство?» — гласил заголовок, а в тексте ей был присвоен титул «крошки Лолиты».

Через неделю состоялось следствие, которое пришло к заключению, что это был несчастный случай, и та же самая газета сообщила об этом на двадцать первой странице.

Бедный Гордон, вспоминала Ребекка с грустью, у него не было надежды на счастье. Ее отец присутствовал на следствии, а затем все ей рассказал. Следователь по уголовным делам дал разъяснения в своем докладе. Гордон обратился в медицинский центр университета еще в мае, жалуясь на головную боль. Обследования обнаружили опухоль в области мозга. В понедельник, перед гибелью, он посетил специалиста в Лондоне, где ему сообщили, что операцию делать нельзя. Он знал, что его ожидает скорая смерть. Патологоанатом обнаружил, что у Гордона произошло обширное кровоизлияние в мозг и, по всей вероятности, он скончался до того, как его машина сорвалась со скалы.

Двое пожилых людей, говоривших с ним за несколько минут до трагедии, сообщили, что он жаловался на головную боль — от перегрева на солнце, как он сказал, — и намеревался ехать домой. Они видели, как он сел в свою малолитражку и, очевидно, собирался дать задний ход — рука его лежала на спинке сиденья и он смотрел назад. Но почему-то передача не сработала, и машина покатилась вперед и сорвалась со скалы.

— Дорогая, что с вами?

Ребекка открыла глаза, смахнула скатившуюся на щеку слезу и увидела, что на нее с сочувствием взирает дама, сидящая напротив.

— Все в порядке, спасибо, — проговорила она, возвращаясь к настоящему.

— Вы уверены? Вы очень бледны.

— Нет, нет, не беспокойтесь, — ответила она, пытаясь улыбнуться. Скорей бы оказаться дома, в своей спальне, но туда еще надо добраться…

Глава 4

Ребекка тихо вошла в дом и на цыпочках поднялась по лестнице. Было уже за полночь, но теперь, когда в доме малыш, Мэри и Руперт могут быть все еще на ногах. Ей смертельно не хотелось с кем-нибудь из них столкнуться.

Она закрыла за собой дверь спальни и прислонилась к косяку; сумочка и свертки упали на пол. Дрожащими руками она расстегнула пуговицы на платье, и оно тоже соскользнуло на пол. Она проковыляла по комнате как старуха и повалилась на узенькую кровать.

Точно раненый зверек, съежилась она в постели, зарывшись под одеяло. Обняв мягкую пуховую подушку, уткнулась в нее лицом и дала волю слезам.

Она все плакала и плакала, хрупкое ее тело содрогалось, а звуки рыданий поглощались подушкой. Проплакала она так до тех пор, пока наконец горло не осипло, а слез больше не осталось; тогда она затихла, но боль внутри не отпускала…

Она повернулась на спину, положив подушку под раскалывавшуюся голову, и стала бездумно глядеть невидящими глазами в потолок.

Бенедикт Максвелл, человек, которого она любила, женой которого надеялась стать, виноват в ее душевных и физических муках. Самое страшное из всего случившегося было то, что он сознательно — с преднамеренной жестокостью, с хладнокровной осмотрительностью — добивался именно такого результата.

Когда она впервые увидела его, то подумала, что встретила человека, уже знакомого ей. Какая же она дура! Конечно, Бенедикт казался знакомым. А почему бы и нет? У него такие же золотистые глаза, как у его младшего брата. Если б она не была так очарована, не проявила бы проклятой доверчивости, ее аналитический ум сумел бы вычислить сходство значительно раньше. Вместо этого она забила себе голову мечтами о любви и вечном счастье.