Эллина Наумова - Постель и все остальное Страница 13

Арсений:

– А мне нравятся овощи. С майонезом или другим соусом. На оливковом масле.

Татьяна:

– В таком виде они и мне нравятся. Можно сказать, обожаю. Но в ста граммах оливкового масла девятьсот килокалорий, а майонеза – под семьсот. Вот и тушу на воде.

– Веселенькая жизнь, – сострадает Арсений.

– Диетическая, – слабо улыбается Татьяна. – Но не унывайте, у нас в России праздников, то есть поводов пожрать с чистой совестью, много. А кофе с сахаром хорошо пошел! Уф, спасибо, мне было очень, очень плохо. Ноги дрожали.

Арсений сидит напротив Татьяны, скрестив на груди руки, усмехается, словно жалея о том, что снова вынужден слушать ее болтовню, теперь уже по собственной глупости. Татьяна поднимает на него глаза:

– Пауза. Несколько минут. Это – не мой обычный, а особый треп, это – эйфория организма, который вновь избежал голодной смерти. Сейчас успокоюсь, посоветуюсь с вами и уйду. Простите, а можно еще кофе? Только негорячего и несладкого.

Арсений молча пододвигает Татьяне свою нетронутую чашку. Татьяна делает несколько глотков, затем спохватывается:

– А вы не хотите?

Он отрицательно качает головой.

Татьяна:

– Вы правильно настроились на безмолвие. Хорошее слово, да? Выслушайте меня без комментариев, пожалуйста. Я вас обманула. Моя бабушка умерла три месяца назад. И передала такое тайное знание, что я сама чуть за ней не последовала. Она заболела пневмонией, говорят, старики часто от нее умирают, если от рака не успели. Ее положили в больницу, в отдельную платную палату. Когда бабушке что-нибудь нужно, вся родня скидывается. Единственная привилегия избранной, кстати. И от той она норовит отказаться. Прогнозы врачей были оптимистическими. Наверное, сейчас медицина гораздо больше может, чем раньше, в смысле излечения пожилых. И вдруг она потребовала меня к себе. Я сразу приехала из Москвы, тут недалеко. Моя мама почему-то переполошила всех родственников. Уходя из дома, я краем уха слышала, что возле бабушкиной палаты объявлен общий семейный сбор, потому что «Татьяну потребовала». На лице Арсения такое выражение, будто сейчас он крикнет «прочь» или «долой».

– Остановитесь. Вы уверены, что мне, постороннему, можно такое рассказывать?

Татьяна:

– Не бойтесь, вам ничего не грозит, кроме небольшой потери времени. Но вы сегодня его уже столько потеряли. Хотя китайские философы говорят, что все в жизни есть бесконечный акт познания…

Арсений, пристукнув ладонью по столу:

– Вы опять намерены удариться в несущественные подробности?

Татьяна мирно:

– Так выслушайте не перебивая! В палате горел только ночник на стене. Бабушка полусидела в подушках и выглядела хорошо. Правда, губы были какими-то синеватыми. Заговорила она сипло, но отчетливо, связно, как всегда. Мол, Татьяна, пришел твой черед хранить тайну и семью. Не пререкайся, береги наши с тобой силы. Возьми пакет. Вскроешь через сорок дней после моей смерти. Передашь своей внучке. Господь с тобой. И вынула из-под одеяла большой довольно толстый пакет из прочной коричневой бумаги. В таких раньше бандероли отправляли. Я – в слезы. Твержу: «Ты не умрешь, не умрешь, не умрешь. Я возьму пакет, если хочешь, но на сохранение. Вернешься из больницы, и снова тебе отдам». А в душе такой ужас. Бабушка, мягкая, добрая, впервые в жизни глухо рыкнула: «Цыц!» Ужас стал паникой. И вдруг я спросила: «А если у меня внук родится?» Она: «Не страшно. Наши с тобой обязанности допускают творческий подход. Напишешь в своем отчете, будто время от времени, для освежения, что ли, тайны, хранителями должны становиться мальчики». Мне казалось, я обезумела. Сначала неуловимые мысли во множестве метались, потом такая тупость одолела. Я даже с трудом выговорила: «В каком отчете?» А бабушка сурово: «Вскроешь пакет – поймешь. Хватит, уходи. Дай с остальными попрощаться. Наверное, собрались, когда узнали, что я тебя потребовала. Когда моя бабка меня призвала, тоже все сбежались. Устала я, Танечка, любимая. Подойди ко мне, дай руку, вот так. Поклянись, что не предашь». Я, ревмя ревя: «Клянусь». Она: «Храни тебя Бог». Вы недавно сказали, что надо участвовать в жизни, тогда она будет интересной. Чистая правда. Потом я вспомнила, что раз пятьдесят видела подобные сцены в кино. Просто видела. А теперь внутри все кипит, и я рыдать начинаю.

Она всхлипывает.

Арсений растерян и предпринимает вторую попытку отказаться от роли исповедника:

– Не плачьте. Я, знаете ли, атеист. Материалист, можно сказать. В астрологию, колдовство не верю. Разумеется, во всем есть цикличность, зависящая от вращения небесных тел. Но и только. Для вас это все серьезно, а мне даже настроиться на сочувственный лад трудно. То есть я сочувствую, как человеку, вы пережили смерть бабушки. Словом, для меня это пересказ сцены из фильма, как для вас раньше.

Татьяна:

– Очень хорошо.

Почти грубо он пытается сорваться с крючка еще раз:

– То есть, напротив, я верующий, хотя и не религиозный. Как положено христианину, колдовства не признаю. Наверное, мне нельзя это слушать, чтобы не… Черт, как же это называется? Как? А, чтобы не оскверниться.

Татьяна:

– Ладно, чертыхающийся христианин, потерпите несколько минут. Я наполовину душу вывернула, назад у меня не получится. Когда я вышла из палаты, в коридоре действительно сидели все родственники. Они сначала вскочили и кинулись ко мне. А потом увидели пакет в руках. И представляете, одновременно отпрянули. Смутились, но обратно не шагнули. Стоим и смотрим друг на друга, будто чужие. Тут подошла моя мама, обняла за плечи, отвела в сторону, погладила по голове. Я снова заплакала. А она тихо сказала: «Поезжай домой, пакет спрячь, отдохни». И подала мне деньги. Это экономная, прижимистая даже мама! Я с непривычки отвела ее руку и забормотала про две автобусные остановки, которые я с детского сада про бегаю бегом в любую погоду. Она твердо заявила: «Бабушка велела на такси…»

Дома я пометалась, не зная, куда такие пакеты прячут. В итоге просто положила его в ящик письменного стола, рухнула на софу и заснула. Утром мама сказала, что бабушка умерла через час после моего ухода. Врачи так и не поняли, с чего состояние вдруг резко ухудшилось. Я обиделась, что не разбудили, не сообщили. А она посмотрела на меня странным долгим взглядом и объяснила: «Не решились беспокоить. Да ты, наверное, все знала, иначе разве заснула бы в такой вечер».

Арсений нервно, будто предупреждая несчастье:

– Я ведь никаких советов по поводу родственных отношений дать не смогу…

Но Татьяна полна решимости:

– Мне нужен совет по другому поводу. Поняла, вас напрягают детали. Перехожу к сути. Через сорок дней уже в Москве я сходила в церковь, помолилась, вернулась в свою конуру и вскрыла пакет. В нем оказались те самые «отчеты» всех Татьян. Первый был датирован серединой девятнадцатого века. Представляете? Я толком не поняла смысла ни его, ни послания второй Татьяны. Спасибо, третья в двадцатом году двадцатого столетия «перевела» их на относительно современный язык. И тут выяснилось, что я не ошиблась. Что наша тайна… Что это уж слишком… Если коротко, от первой Татианы собрался сбежать муж. С любовницей. Он был мелким помещиком, отцом пятерых дочерей, картежником и пьяницей. Почти разорил свою небольшую деревеньку, влюбился невесть в кого и, понимая, что развода не будет, решил удрать, продав все, что еще не проиграл. Дичь, да? Я тоже думала, что старые русские писатели все выдумывали, а ведь они так жили! Ладно, ни шагу в сторону. Татиана подслушала разговор мужа с разлучницей, крепко задумалась на трое суток, а потом перекрестилась, да и сообщила ему, что является хранительницей тайного знания, которое передаст внучке, а та своей внучке… Ничего больше не сказала, не угрожала. Я думаю, она немного умом тронулась и не мужа пугала, а себя подбадривала такой идиотской выдумкой. Но удивительное дело, мужик вдруг присмирел. Наверное, «сам дошел» до того, что речь идет о колдовстве и не эта, так следующая ведьма не его, так любовницу или их будущих детей изведет. Не только бабу свою, даже водку и карты бросил. Принялся хозяйство восстанавливать. И преуспел. И помер легко. А Татиана изобретенный с отчаяния способ доверила бумаге, побеседовала с внучкой, которую велела назвать своим именем, и вместе старуха с молодухой разработали ритуал на века. Можете смеяться, но с тех пор женщин в нашей семье мужья не бросали. Так же как и первый бедолага, пьянствовать и дебоширить остерегались, работали много и почему-то свои удачи и успехи относили на счет хранительниц Татьян. Но не только мужчины путали обычных женщин со святыми Татьянами. Сами внучки тоже постепенно менялись. Уже вторая Татьяна серьезно порассуждала в «отчете» о том, что избавила жен своего семейства от грехов обращения к гадалкам и колдуньям за приворотным зельем. Третья с пугающей непосредственностью описала, как после революции сестры и жены братьев отдавали ей лучшее, а чаще последнее, в ущерб себе и собственным голодным детям. Но смирением, терпением, молитвами за каждого она, видите ли, отработала все их жертвы. Ну, а четвертая и пятая, мои прапрабабушка и бабушка, не сомневались в том, что избраны от Бога, а не делегированы первой неуравновешенной и сообразительной Татианой запугивать родственников, чтобы на сторону и не глядели. Но времена меняются. Вот-вот кто-нибудь нарушит табу. Как говорится, позору не оберешься. Потому что, я думаю, лгущие ради общего блага Татьяны – это объяснимо и простительно. А вот поругание «тайного знания», которое таковым никогда не являлось, – позор. И я намерена сказать всем правду. Отпустить рабов предрассудков и страхов на волю. И прошу вашего совета. Вы, в конце концов, мужчина.