Мейвис Чик - Антракт Страница 13

Я резко захлопнула книгу. К счастью, мне удалось спастись. Мы могли бы сейчас сидеть где-то в этом доме, склонив головы, и читать эти строки. Кошмар.

Я поднялась наверх за кардиганом и бумагой, чтобы написать письмо, довольная тем, что мне удалось так легко отделаться. Этот дом — моя территория, закрытая для студентов из стран Содружества, для Робина Карстоуна, Дэвида Герберта Лоуренса и, конечно, — вне всяких сомнений — для «Верности».

Давай, давай!

Глава 4

В эти выходные погода не изменилась, может быть, даже стало жарче. Всю субботу я лежала на солнце, и кожа приобрела золотисто-коричневый оттенок — только для моего собственного удовольствия. Наконец-то на свет появился Тристрам, и это могло бы стать лучшим событием за эти дни, если бы на горизонте не маячили приглашение на воскресенье и его возможные последствия. Я внезапно обнаружила — ничего удивительного в такую жару, — что начала оттаивать, и к концу утра в день отдохновения была готова идти к соседям. Даже с нетерпением ждала этого момента.

Одежда хранит воспоминания. Я поднялась наверх — выбрать что-нибудь необременительное и нарядное. И уже оделась, когда меня словно током ударило. На вешалке это было обычное белое хлопковое платье, но, надев его, я как будто попала в фильм о своем прошлом. Тем летом я носила его практически не снимая. Джеку оно нравилось: полупрозрачное, простое, довольно узкое, так что под него нельзя было надеть бюстгальтер. Когда мы собирались куда-нибудь и я советовалась с ним по поводу одежды, он выбирал именно это платье. Было слишком поздно возвращать его в шкаф и делать вид, что у него нет прошлого. Воспоминания нахлынули огромной волной. Бесполезно закрывать глаза и зажимать уши — голова все равно продолжает работать: возникают образы, сокровенные мысли. Какой бы сильной ты себя ни считала, невозможно на равных состязаться с ними. Будь я собакой, я бы завыла; но я человек — и поэтому грубо выругалась, потом еще и еще раз; отзвуки от моего яростного крика уже слабели и затухали, а образы так и не исчезли. Осталось одно воспоминание — яркое, четкое и, что еще хуже, по-прежнему очень эротичное. Что ж, подумала я со злостью, пусть…

Крикетный матч в частной школе, которую он заканчивал. Как это по-британски! Какая подходящая обстановка для эротического воспоминания! Но, сколько ни язви, отрицать очевидное невозможно. Вот и мы: сидим в шезлонгах и наблюдаем за самым английским из всех видов деятельности — основой нашей империи. Это хорошее подтверждение любви: я была там и чувствовала себя счастливой — в летнюю жару и рядом с мужем. Ага! Джек наклоняется и шепчет, что хочет мне кое-что показать, — он похож на школьника, хотя, судя по его взгляду и тону, речь вдет вовсе не о том, чтобы заработать очки для своей команды. Он увлекает меня с площадки в какие-то заросли. После яркого солнца там темно и прохладно, я в итальянских сандалиях, приходится идти с осторожностью, а он тянет меня за руку, я хихикаю, уже догадываясь… Мы останавливаемся между деревьями, примятая трава щекочет мне лодыжки, а под ногами хрустит старая высохшая листва. Джек говорит, что здесь было тайное укрытие: они с друзьями часто прибегали сюда, прятались и безобразничали. «Как, например?» — спрашиваю я, включаясь в игру. Он морщится и смотрит на меня так, что я вздрагиваю. «О, — говорит он, — курили, рассматривали эротические журналы и мечтали о…» Он спускает лямку с моего плеча и целует его, я чувствую, как мою шею и руку обдает горячее влажное дыхание. «О девушках, — продолжает он, — и о том, что мы когда-нибудь будем делать с ними». «И что же?» — спрашиваю я. Он снимает другую лямку. «И еще вот это». Платье спадает и задерживается где-то в районе моих бедер, он стаскивает его вниз, и я переступаю через упавшую ткань. Один из великолепно срежиссированных моментов жизни, когда все получается: пуговицы легко расстегиваются, молнии не застревают — как будто эпизод уже смонтировали и каждое движение идеально. Через несколько секунд муж уже внутри меня, я прислоняюсь к дереву — люблю его и наслаждаюсь сексуальностью момента, по воле судьбы происходящего на фоне игры в крикет, криков и ударов кожаного меча по бите. Полностью отдаваясь телом, ты ожидаешь полного доверия. Но не факт, что ты его получишь.

Я стирала и надевала это платье много раз, но на подоле все равно остались пятна от травы — Джек, погружаясь в меня, втаптывал белую ткань каблуками в землю. Едва различимые, эти пятна все же остались на платье. Нужно было попробовать вывести их каким-нибудь специальным средством.

Моим первым желанием после того, как я упрятала это болезненное воспоминание назад, под слой льда, было надеть что-нибудь другое. Но такой поступок лишь подтверждал бы, что я по-прежнему зависела от Джека и не способна к обороне. А потом я подумала: к черту все это — и не стала переодеваться. «Нет, ни за что, больше никогда, — обратилась я к своему отражению в зеркале, с каждым словом проводя щеткой по волосам, — ни в коем случае, никогда в жизни». А потом увидела в зеркале нечто настолько жестокое, убийственно безжалостное, что не смогла отвести взгляд. Под белой тканью появились новые тени: мое собственное тело, обыкновенные груди, когда-то бывшие лишь намеком, сейчас заявляли о себе выпуклостями сосков. Раньше я не замечала их под платьем. А потом мне открылась истина. Жестоко, не правда ли? Конечно, ведь в прошлом году я была беременна. Никакое специальное средство не поможет мне избавиться от этих пятен — плодородных теней, манящих, как пара порочных путеводных огней. Притворство служило защитой, но лишь до определенного момента.

Прочь из комнаты и от отражения в зеркале — я ринулась вниз по лестнице, будто можно было забыть всю эту омерзительную сцену. В холле я швырнула щетку для волос, она ударилась о входную дверь и с треском — я получила удовольствие — раскололась на две части. Теперь я почувствовала себя лучше. И к тому моменту, когда вышла в сад под лучи солнца, уже почти обрела привычное спокойствие. В саду я остановилась, будто впервые разглядев заросли: переросшие, смешавшиеся друг с другом и неухоженные растения — аналогия слишком горькая, чтобы над ней задуматься. Я быстро пробралась через проем в изгороди в четкий и ухоженный мир Дарреллов. Мне казалось, я должна закричать, сорвать платье и, обнаженная, в судорогах рухнуть на газон, но нет — оказалось, я тоже могла играть роль. Я подставила Джеральдине щеку для поцелуя, и, как послушного ягненка, меня провели в патио и усадили на стульчик за аккуратный стол. Цивилизацию олицетворяла стопка воскресных газет. Фред в потрепанной соломенной шляпе и мешковатом льняном пиджаке уже сидел в патио. На Джеральдине была длинная индийская юбка персикового цвета и блуза с оборками. Ансамбль венчал огромный диск из соломы цвета меда, укрывавший ее замечательные глаза от солнца. Сцена была настолько чеховская, что я почувствовала необходимость сказать что-нибудь при появлении хозяйки, но не смогла ничего придумать. И все же эта мысль показалась мне забавной и помогла справиться с зарождающейся истерикой. Джеральдина склонила голову набок, отчего, как всегда, стала похожа на птицу, и посмотрела на меня.