Станешь моей? - Елена Лабрус Страница 13

– Тогда в этом соревновании лицемерий ты всё равно победил. Чтобы наш отец выплеснул суп в лицо матери? – усмехаюсь я. – Он скорее тебя утопил бы в этой тарелке ради неё.

– Да, она была его единственная слабость. И как ты не стараешься презирать всё, что связано с отцом, ты похож на него даже больше, чем я. Ты привязываешься. Ты боготворишь женщину, хотя сейчас для тебя это и некий собирательный образ. Тени. Призраки. Единичные черты, из которых ты возрождаешь Её образ, и только благодаря этому живёшь. Единственная слабость отца – это и твоя слабость, Дам. А я просто пытаюсь тебя защитить от тебя самого.

– Ты не сможешь, – беру я серебряный нож, что лежит с правой стороны от его тарелки. Отрезаю кусок пиццы. Ну надо же, острый! – Я отработаю свои деньги и уйду.

– Куда, Адам? – усмехается он, нюхая, то есть, простите, вкушая аромат изысканного месива, что он подхватил на свою вилку. И наслаждается, почувствовав его на языке. – Сколько можно бегать от себя самого? Это твой дом. Я – твоя семья. Шоу – наше детище. Это твоя жизнь, а не просто твоя работа.

– Нет, Эван, – кручу я в пальцах нож. – Моя жизнь – не роль, что диктует мне жалкая кучка ублюдков, упираю я лезвие в кожу между большим и указательным пальцем. – А эта девушка, может быть и не похожа на Вики, но не смей больше приближаться к ней.

– Нет! – успевает крикнуть он, но скорее от отчаяния, чем у него действительно была надежда меня остановить. – Нет! Сукин ты сын, – прикрывает он лицо салфеткой, с отвращением глядя как из разреза на моей руке белоснежную скатерть заливает кровь.

– Хочешь ещё раз поговорить с ней? Прошу, – протягиваю я ему серебряный нож. И выхватив с чистой тарелки салфетку, заматываю руку. – Можешь работать сам в своём грёбанном шоу. Или разрезать себе руку.

– Чёртов придурок! – встаёт он, швыряя накрахмаленную ткань прямо на тарелку и стараясь на меня не смотреть. – Я уже сделал из-за тебя татуировку. Уже ходил в чёртовой повязке, когда тебе прооперировали колено. Но резать руку! Ты же в курсе, да, что ты больной на всю голову? – превозмогая отвращение и стараясь не смотреть на кровь, вида которой он не выносит, поворачивается Эван.

– Недостаточно будет просто замотать руку бинтом, ведь останется шрам, – гаденько смеюсь я.

– Иди отсюда, псих ненормальный, – пинает он стул. – Но, если у тебя и от этой бабы сорвёт башню, знай, что я тебе ничем уже не помогу.

– А я тебе, Эван, если у тебя от неё тоже рванут предохранители.

И я знаю, о чём говорю.

Глава 11. Ева

Итак, первую Лоркину заповедь «Сначала присматриваться и ничем не выделяться» я нарушила сразу.

Вторую «Никому не доверять» тем же вечером, когда пошла с Анитой на берег.

Со следующим правилом «Я должна хотеть свиданий с Адамом» тоже как-то не заладилось: не понравилось мне с ним обедать.

Но с первыми свиданиями у меня вечно так. Или я накосячу, или парень зажмётся, так до второго ни разу и не дошло. А после смерти отца и не до свиданий стало. Деньги враз закончились. Универ пришлось бросить. А работа почтальоном, курьером, а по вечерам у мамы в кафе посудомойкой, никак не способствовала ни наличию свободного времени, ни знакомствам.

«Но! Я должна хотеть свиданий с Адамом! Потому что от этого будет зависеть мой рейтинг на шоу. Чем он выше, тем больше я заработаю. Тем дольше не вылечу. А выше он, когда я интересна Адаму. И раз мне уже, вопреки всему, удалось обратить на себя его внимание, хорошо бы его удержать», – думаю я, сидя в уголке дивана и глядя на веселье, что устроили нам сегодня вместо «ежевечернего отбора». И точно знаю, что всё это ерунда. Я хочу свиданий с Адамом, потому что он мне нравится, чёрт побери!

Да, обед был дурацким. Но этот парень как блюдо, которое не распробуешь с первого раза. Как сыр с плесенью, что сначала кажется отвратительным, а потом хочется его снова. Как оливки, что, когда пробуешь их первый раз, желаешь выплюнуть, но потом рука сама тянется взять ещё. Как первая сигарета, что сначала куришь через «не хочу», потому что это круто а потом, бывает, и втягиваешься.

Что-то в нём есть, что заставляет всех тридцать девушек в этом зале следить за ним, не моргая. И каждой, наверно, хочется разгадать эту загадку: что? А ещё убить ту, что он сейчас обнимает.

А обнимает он Аниту. Пусть в танце, пусть исключительно целомудренно. Но не только я вижу, что эта темнокожая тварь, которая в свете зажжённых свечей в своей чёрной шёлковой пижаме лоснится как настоящая змея, не надела бельё на эту «пижамную вечеринку».

Пижамной её, кстати, сделали в мою честь. Чтобы я в больничной «униформе» с опухшей перебинтованной ногой смотрелась здесь органично.

Но не я королева этого бала – Гадюка, что кинулась спасать свою глупую подругу, опрометчиво полезшую в воду, презрев предупреждающие надписи. И она использует свой триумф с пользой, обвиваясь вокруг Адама как змей-искуситель вокруг дерева познания добра и зла.

Впрочем, пусть сильно не старается. Пятнадцать «новеньких» и тринадцать «стареньких» девушек, исключая её и меня, тоже не дремлют.

– Адам, а что у тебя с рукой? – едва музыка затихает, перехватывает его брюнетка с короткой стрижкой, показывая на перебинтованную руку.

– Бандитская пуля? – смеясь и черпая крюшон из огромной вазы, у которой они стоят, вторит ей блондинка с пережжённой копной.

– Я, конечно, мог бы рассказать какую-нибудь историю, где я спасал от рук пиратов похищенную с моего острова красавицу, – блестит он зубами, улыбаясь этим двум и всем сразу, – но не буду. Банально порезался. Когда снимал шкуру с убитого тигра.

– Здесь есть тигры? – удивляется кто-то из толпы.

– Здесь есть пираты?! – вскрикивают там же, когда девушки подтягиваются к нему со всех сторон.

– Простите, – заставляет всех повернуться к себе Кейт, когда споткнувшись, толкает вазу с крюшоном. И с громким всплеском её ледяное