Екатерина Риз - Всё, что нужно ей Страница 14

Решив воспользоваться моментом, пока не стало поздно, я вошла в домик и захлопнула входную дверь. Услышала смех, а когда Гриша в дом вошёл, я в комнату убежала.

– Да ладно тебе, – примирительно проговорил он. – Я шучу. – Я слышала, как он прошёл на кухню, взял алюминиевую чашку и зачерпнул колодезной воды из ведра. – И знаешь ли, совсем мне не завидно. В том смысле, что у Поляка такая жена. Красивая кукла, которую он одевает, украшает, а потом выставляет на всеобщее обозрение, типа, зацените, какой я крутой мужик, всё-то у меня есть. О таком подарке судьбы я никогда не мечтал.

– Это неправда.

– Неправда? Ну, конечно. Если бы ты была более умной, тебе бы хотелось чего-то добиться в этой жизни, самой. А ты только цацки носить умеешь, да мужу угождать.

Я бурно дышала, не на шутку обиженная его умозаключениями.

– Ты меня даже не знаешь! Как ты можешь такое говорить?

Он в комнату заглянул, рот тыльной стороной ладони вытер, а сам на меня поглядывал.

– А чего ты стоишь? Два миллиона, которые он тебе доверил? Или кабриолета, что он подарил? А может, того бриллиантового ошейника, что я с тебя снял? Красивая девочка, – начал он, вкрадчиво, только меня его тон не обманул, Гришин взгляд был полон презрения, – вовремя сориентировалась, навешала богатому мужику на уши лапшу о том, что с детства его любила и ждала, только его, да? Не спала ни с кем, для него себя берегла, и в итоге продалась подороже. И всё продолжаешь строить из себя Белоснежку, из образа не выходишь. А что, это правильно, молодец. Шлюх у Поляка была армия, он такую на раз-два раскусит, как бы не притворялась, а вот ты свою роль играешь талантливо. За это и получаешь цацки, бабки и дорогие машинки. Ради этого стоило подольше в девственницу поиграть. Могу лишь поаплодировать.

Я сглотнула, понимая, что вот-вот разревусь, и пообещала:

– Всё равно сбегу. Понял? Пусть утону в этом болоте, но от тебя сбегу!

– Сбежишь? – Он противно усмехнулся. – Да беги. – Дверь на улицу пинком открыл и рукой указал мне на выход. – Иди! Сдохнешь в лесу, я тебя искать не пойду. Ну, на выход!

В этот момент я готова была его убить. Так хотелось броситься на него, вцепиться ногтями в его противную физиономию и прокричать ему, истекающему кровью, как же сильно я его ненавижу. Пролетела мимо него, выскочила на улицу, вспомнила, что обуви на мне так и нет, но это меня не остановило. Я решительно направилась в ту сторону, где были заметны зачатки дороги. Уехала же туда машина? Значит, и я пойду в том направлении! Я шла, чеканя шаг, каждую секунду ожидая, что Гришка кинется меня догонять, собьёт с ног, придавит к земле, а может и ударит, но ничего не происходило. Я прошла метров тридцать, не выдержала и оглянулась через плечо. Гриша даже на крыльцо не вышел. Сволочь. Какая же сволочь!

Я шла, без конца смахивая злые слёзы и давясь рыданиями. Завернула за заросли кустарника, увидела перед собой поляну и спешно пересекла её. Оказалась в лесу, сосны шумели над головой, а я неотрывно смотрела на землю, боясь потерять едва заметный след шин автомобиля. Прошла всего пара часов, как мои похитители уехали, и по их следу ещё можно было идти. Вот только я уже через полчаса исколола ноги о шишки и иголки, которые проникали сквозь тонкую ткань носков. Да и след шин потеряла, если честно, что приводило меня в отчаяние. Лес здесь был не слишком густой, и автомобиль, при желании, лавируя между деревьями, мог спокойно проехать, знать бы направление. Покружив немного и осмотрев территорию, я порядком утомилась и присела под деревом, привалившись спиной к стволу. Задрала голову, чтобы на небо посмотреть. В лесу было хорошо. Не жарко, светло, птички пели, а бабочки порхали. Даже цветочки глаз радовали. Но я знала доподлинно, что как только солнце начнёт клониться к закату, моё умиротворение сменится тревогой, а в темноте станет и вовсе жутко. А смогу ли я до темноты добраться до какого-нибудь населённого пункта, большой вопрос. Решив зря не рассиживаться, я поднялась и направилась прямо, но буквально минут через двадцать вышла к болоту. Чёрт. Возвращаться мне тоже показалось неразумным, поэтому я пошла вдоль топи, стараясь держаться сухого участка. Но это тоже долго не продлилось, пришлось идти в обратную сторону. Тут мне повезло больше, вода не наступала, и я, хоть и устала, но приободрилась. Старалась думать о хорошем, прикинула, и пришла к выводу, что прошло уже достаточно много времени, часа три точно, и пусть я поплутала немного по лесу из-за болота, но сейчас иду по сухой земле, значит всё не так плохо. Прошла я километра три-четыре точно, вот только лес ни разу не расступился. Правда, однажды я увидела пролесок, но он был по другую сторону болота, и от этого мне совсем не легче. Ещё через пару часов я выдохлась. Время от времени присаживалась на мох, чтобы отдышаться, и слушала, как у меня в животе от голода урчит. И вот тогда в первый раз задумалась о том, что теперь я и обратно, к лесному домику, дорогу не найду, остаётся надеяться только на удачу, что куда-нибудь я всё-таки выйду. Не тайга же, в конце концов!

Когда впереди заметила свободное от леса пространство, моей радости не было предела. Лес вот-вот закончится, а там уж и до человеческого жилья недалеко! Позабыв об усталости, я припустила вперёд, отмахиваясь от веток и перескакивая через корни деревьев. Выскочила из леса, огляделась и застонала в голос. Чуть в стороне была видна хорошо знакомая мне избушка, которая смотрелась весьма живописно, из трубы даже дымок вился, видимо, Гриша обед готовил. Я без сил опустилась на траву и немного поплакала, размазывая слёзы по щекам. Ну что за наказание? Выждав немного, я направилась к домику. Глупо продолжать сидеть в ста метрах от забора и страдать от голода. Ничего я не высижу всё равно.

Заметив меня на крыльце, Гриша расхохотался.

– Нагулялась?

Я промолчала, угрюмо глянула и прошла в комнату. Этот гад пошёл за мной, с интересом наблюдая.

– Ну что?

– У них джип на воздушной подушке, что ли? Там везде болото!

– А я тебе говорил.

– Но они как-то проезжают! – злилась я.

– Как-то проезжают, – согласился он. – Есть хочешь?

Гордость советовала отказаться, но голод, как известно, не тетка. Я кивнула.

До вечера я с ним не разговаривала. А этот гад перешёл все границы и перестал запирать двери. Мол, беги, куда хочешь, всё равно никуда не денешься. Я знала, что не денусь, поэтому молча страдала. Устроилась в тенёчке на травке, потому что в доме из-за духоты находиться было невозможно, и закрыла глаза, не желая возвращаться к действительности. Гриша меня не трогал, и мы молчали, и это молчание было совсем не в тягость. Даже за ужином словом не перемолвились. Я хотела снова выйти на улицу, чтобы не находиться с ним наедине, но к ночи погода начала стремительно портиться, а вдалеке даже гром слышался. Я поёжилась на прохладном ветру и вернулась в дом. Гроза набирала силу, гремело всё страшнее и начало сверкать. Свет мы выключили и легли спать. Я лежала на животе, таращась в окно, за которым свирепствовала самая настоящая буря. Ветер завывал, гром гремел, казалось, без перерыва, и даже не гремел, а рокотал, протяжно и тревожно, а молния каждые полминуты освещала темные, гнущиеся под порывом ветра, сосны. После особенно ужасающего треска, который, как мне показалось, ни больше ни меньше, а расколол небо пополам, я не сдержалась и пробормотала:

– Боже мой… – Накрылась одеялом с головой и сильно зажмурилась.

Грозы я всегда боялась, не смотря на то, что и родители, и Сережка говорили про заземление, про то, что в современных домах никакой опасности удара молнией не существует, но я не думала об опасности, я боялось того, как гремит гром и угрожающе сверкает молния. А переживать грозу в маленьком домике посреди леса мне и вовсе раньше не приходилось. Вот тут я уже вспомнила и про заземление, которого точно нет. Рядом, конечно, лес, но дом-то стоит на полянке, и кто знает, чем всё это закончится. А уж молния больно ярко и часто сверкает, я такого не припомню. Я нос из-под одеяла высунула, потому что нечем стало дышать, голову с дивана свесила и посмотрела на Гришу, который спал на полу, посапывал во сне, и ни о какой грозе не беспокоился. Я даже хныкнула от обиды.

Конец ознакомительного фрагмента.