Александр Теущаков - Край безумной любви Страница 14

Лешка хорошо помнил, как год назад власти очищали Москву от уголовников и всех неблагонадежных отправляли за 101 километр, чтобы олимпиада прошла в полном спокойствии. Многих жуликов и правильных парней из Филевского района отправили за решетку и вот, спустя полтора года в их городке постепенно стали меняться сами люди.

В былые годы Резак всегда учил Лешку: «Если ты живешь по особым понятиям и придерживаешься законов уголовного мира, ты должен решить для себя, кто ты? Бродяга или шелупонь. Уважаешь тех, кто несет на своих плечах тяжкое бремя вора – лидера, помоги, чем можешь, но добровольно. Отдав в общак, ты оказываешь свое уважение и знай на будущее, что эти крохи, вложенные другими людьми, помогают выжить тем, кто отрицает все красное и ненавидит ментов. Бойся тех, кто, прикрываясь именем правильного бродяги, собирает свой общак и вместо того, чтобы направлять собранные средства по назначению, хавает из общего котла, как последняя свинья».

По уразумению Лешки именно такой тварью и являлся Печенег. Как-то раз к Борисенку пришел его дружок – Зяма, он недавно освободился из лагеря, где отбывал срок еще с малолетки за изнасилование девушки. Но, при разбирательстве выяснилось, что Зяма в этом преступлении не участвовал, а как говорили его дружки: «Проехался на арбузной корке21». Он весь похабный процесс проспал пьяным, пока пять человек «оприходовали» девицу, которую подцепили на танцах. Можно представить удивление Зямы, когда милиция пришла по адресу, где все происходило, и взяла его в качестве главного обвиняемого. Зяма помнил, что упал спать на диван, а каким образом попал на кровать, совершенно не ведал. Следователи не стали сильно разбираться и Зяма пошел за «паровоза», тем более пострадавшая указала на него пальцем.

Зяма объявился у Лешки в расстроенном виде и поделился своим горем, случившимся на днях.

– Короче, иду по улице, меня приспичило, и я заскочил в один двор. Смотрю, за гаражами мужик пьяный спит, я его по карманам обшманал, и шестьдесят рубликов из брюк вытащил. Приехал в городок и с пацанами все деньги пробухал. Я им эту историю рассказал, а через два дня Печенег меня встретил и спрашивает: «Ты мужика пригрел на деньги? – Я говорю – было дело, а он мне, – Короче, с тебя двадцатка, не принесешь через пару дней, обложу данью, будешь сто процентов платить».

– Вот борзый, – возмутился Леха, – и что думаешь делать?

– Винтить нужно на какое-то время с городка, а то Печенег мне духоту создаст. Эх, был бы сейчас Резак, он быстро этого козла на место поставил.

– Пойдем к Моте, может он что посоветует.

– Мотя забухался совсем, Печенег со своими кентами приходят к нему домой, и спаивают, его теперь мало, кто слушает, так, если малолетки зайдут к нему выпить.

– Да, не та уже стала наша Черная улица, – вздохнул Лешка. – А давай мы Печенегу сами оборотку дадим, – предложил Борисенок.

– Нас по асфальту размажут, ты же понял, на что намекает Печенег, мол, я в общак не сдал краденное.

– Что-то я не слышал от других, чтобы Печенега кто-то назначал собирать дань в городке. Чушь все это, короче Зяма, идем к Моте, пока он трезвый с утра, как посоветует, так и сделаем. Я сейчас за Витьком Валеным, а ты к Якимку, если что, вчетвером отобьемся.

– А, пацанва – а! – протянул Мотя заплетающимся языком и весело, раскинув руки, предложил парням выпить остатки портвейна.

– Мотя, мы к тебе по делу, – Лешка сел напротив и рассказал всю историю Зямы. Спившийся урка поморщил лоб, призадумался, и казалось, в один миг протрезвел.

– По – своему Печенег прав, но ему не положено собирать филки, получается пацаны – это магерамство. Посылайте его туда, – Мотя указал рукой на окно, за которым виднелся в огороде туалет.

– А если он кипишь поднимет? – допытывался Лешка.

– Тогда вам надо толпу собрать, а то не справитесь.

– Мотя, его же многие из наших знают, какая толпа? – Леха пытался вытянуть из урки хоть что-то дельное.

Старый уркаган призадумался, ворочая полупьяными мозгами.

– Ты с отцом – то советовался? – спросил Мотя Лешку.

– Нет, не хочу его втягивать в свои дела, меня мать просила. Батька после последнего срока еле-еле отдышался, ты же знаешь, что его по актировке22 освободили, тубик23 он.

– Привет бате от меня. Ну, тогда сделаем так: поедешь в Люблино, найдешь по адресу моего закадычного кореша – Славку Седого, передашь ему от меня привет и маляву, мы с ним два раза зону топтали. Славка одно время в Люблинской психиатричке лежал, под дурака косил и от тамошнего психиатра слинял, перебравшись в зону. Обскажешь на словах ситуацию. Понял? – Лешка кивнул, – У него знакомые с Люберцев есть, – продолжил Мотя, – парни в бокс ходят и на борьбу, ежели что, Печенегу «стоп в гору» выпишите. А с тебя Леха, простава, – засмеялся беззубым ртом Мотя.

Лешка достал из-за пазухи бутылку «Анапы» и протянул Моте, тот мигом распечатал и с «горла» выпил почти полбутылки. Морщась и хватая воздух ртом, чтобы его не стошнило, протянув бутылку пацанам. Зяма и Якимок выпили до дна, Валеный пить отказался.

Лешка тут же спланировал со своими друзьями добраться до Седого, но не получилось: во дворе послышался лай собаки и людские голоса. Зяма, чувствуя спиной беду, прильнул к шторе и тихо сказал?

– Пацаны – это Печенег со своими.

– Сколько их? – спросил Леха, а сам накинул на кухонные двери крючок.

– Человек пять.

Мотя попытался встать с продавленного дивана, но снова завалился, ему хватило двести грамм, чтобы отключиться. Лешка обвел глазами кухню и увидел за шкафом топор.

– Пацаны, встаньте возле окон, если начнут бить стекла и лезть в дом, бейте по головам. Я пойду на кухню и попробую поговорить с Печенегом через дверь.

В сенях раздался топот ног и последовал сильный стук в дверь.

– Это, мужики, валите отсюда, Мотя спит бухой, – крикнул Леха.

– Открывай, мы Моте похмелиться принесли.

– Я же сказал, он уже готовый.

– А ты кто такой, что – то я по голосу не определю? – прохрипел Печенег.

– Борисенок.

– Слышь ты, дверь открой.

– Мотя сказал никому не открывать.

На улице рядом с окном, уже кто-то стоял.

– Борисенок, позови-ка своего корешка Зяму, пусть выйдет, мне с ним побазарить надо, – послышался голос Печенега.

Леха и пацаны молча ждали. Мотя завалился на бок и похрапывал. Вдруг с улицы кто-то надавил на стекло, и оно со звоном рассыпалось по полу. Колыхнулась шторка и показалась голова парня. Якимок держал в руке стул, и как только шторка отдернулась, врезал по темечку, да так, что сиденье отскочило к потолку. Парень, изрыгающий матерки и вопли, из боязни остаться без головы, скрылся за уличной рамой. В тот же миг со звоном вылетело стекло на кухне, кто-то остервенело очищал раму палкой. Леха острием топора два раза ударил по раме и подоконнику. Двое дружков Печенега отскочили, увидев разъяренного парня. Пока Леха оборонял окно в кухне, кто-то попытался влезть в комнату и тут, уже не выдержал Витек Валеный, он схватил со стены висевшую гитару и что есть силы, шарахнул парня по голове. Треск, прощальный звук оборванных струн и дикий рев пострадавшего, слились в один шум. Со двора кричали:

– Мотя, открой лучше, ты нам не нужен, мы только этих фырганов пополощем.

– А ты сунься, – Лешка погрозил Печенегу топором.

– Слышь, фраер, я же тебя на ремни порежу, теперь тебе хана.

– Вали, вали, а то без башки останешься, – Леха принял угрожающую позу.

Печенег не стал испытывать судьбу и крикнул своим:

– Пошли братва, мы их все равно выловим. А тебе и твоему Зяме, кое-чего порвем на клинья, – пригрозил он Лешке.

– Эту грозу, да на ночь, – огрызнулся Борисенок и подошел ближе к окну: Печенег и его компания вышли со двора на улицу.

В этот же вечер, Лешка с друзьями разыскал в Люблино дом, где проживал Славка Седой, но вышел его младший брат – Санек. Оказалось, что Славку уже два месяца, как арестовали и теперь он находится на обследовании в психушке. Санек, прочитав записку от Моти, написанную корявым почерком, закурил и присел на лавочку, затем перезнакомился со всеми парнями.

– Сильно достали?

– Сегодня битва была, у Моти все стекла в доме твари вынесли, – ответил Зяма.

– Я пацаном еще был, когда к нам Мотя со своим корешем приходил в гости, мне он тогда по душе пришелся, – рассказывал Санек.

– Как его кликуха? – спросил Лешка.

– Точно не помню, по моему – Финач.

– Резак! – воскликнул Леха.

– Во, точно, а ты его знаешь?

– Знал, нет больше Сереги Резака, умер он в Сочах. Кстати, Резак был моим крестным отцом.

– Когда умер? – удивился Санек.

– Почти семь лет прошло.

Конец ознакомительного фрагмента.