Барбара Брэдфорд - Так далеко, так близко... Страница 14

По одну сторону от меня сидели Джек и Люциана, по другую – Сирес Лок и Мадлен Коннора, и я чувствовала, что оказалась между чужими мне людьми, хотя только этих людей я могла бы назвать своей семьей.

Не то что бы кто-то из них сказал мне какую-нибудь гадость или сделал что-нибудь такое. Скорее меня раздражало их отношение к происходящему. Я видела, что никто из них не испытывает ни малейшей печали, и это вызывало во мне гнев. Однако я подавляла его, держалась спокойно, являя миру непроницаемое лицо.

Я сидела неподвижно, положив руки на колени, и думала об одном: ах, если бы этот день никогда не наступил! Все мы когда-нибудь умрем, все мы смертны, но Себастьян умер слишком уж рано, слишком молодым. И как он умер? Вот что меня беспокоило.

Я исподтишка посмотрела на Джека. Он был бледен, под глазами – темные круги, и лицо его было такое непроницаемое, как и у меня. И только руки выдавали его нервозность.

Я закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться на службе: и тут же мне стало ясно, что я только наполовину слушаю представителя «Лок Индастриз», произносящего одну из своих хвалебных речей. Я же в это время думала об отце Себастьяна, сидевшем рядом со мной.

Я ожидала, что Сирес похож на труп, что он на пороге смерти. В конце концов, ему девяносто лет. Но он показался мне на удивление бодрым и здоровым. Его редкие белые волосы были зачесаны поперек пегой лысой головы, а почти прозрачная кожа так обтягивала лицо, что костяк его проступал необычайным образом. Глаза ясные, совсем не слезящиеся и не бессмысленные, а когда он шел впереди меня по дорожке, я заметила, что и походка его еще упруга. Я помнила его высоким худощавым человеком, ум которого был подобен стальному капкану, и теперь он мне показался почти таким же. Да, конечно, он постарел и был слаб, но совсем не так слаб, как об этом говорит Мадлен. Когда он заговорил со мной при входе в церковь, голос его был жив и резок. Я не удивлюсь, если Сирес Лок доживет до ста лет.

Больше всего меня поразила Люциана, когда мы поздоровались с ней, выйдя из машин. Я не виделась с ней года два, и меня потряс ее вид. Она была так тоща, что казалась больной, и все же я была уверена, что никакой болезни у нее нет. Скорее всего, это худоба – результат английской диеты. Если она когда-нибудь забеременеет, наверное, ей трудно будет выносить ребенка. Но это вряд ли случится. Беременность не входит в ее планы; она то и дело заявляет всему миру, что не хочет иметь детей.

К сожалению, вместе с полнотой, которая шла ей в юности и делала ее такой соблазнительной, она утратила и свою привлекательность. Голова казалась слишком большой на исхудавшем теле, а ноги стали длинные и тонкие. Трудно поверить, что ей всего двадцать восемь. Выглядит она гораздо старше.

По крайней мере, она, слава Богу, одета в черное. Она так любит наряжаться наперекор всем, быть ни на кого не похожей, нарушать общепринятые правила, что я ждала увидеть ее в ярко-красном туалете. Одно было ясно: ей не удалось уговорить своего мужа приехать на похороны, а может, она и вовсе его не приглашала. Джеральда Кэмпера здесь не было.

Джек кашлянул, прикрыв рот рукой, и начал ерзать: я отвлеклась от своих мыслей и сосредоточила внимание на очередном ораторе. Это был Эллан Фаррел, помощник Себастьяна по «Фонду Лока». Он очень хорошо говорил о Себастьяне и его необыкновенной искренности. С трогательным красноречием он поминал человека, которому был предан и с которым работал бок-о-бок многие годы.

Минут через пятнадцать служба завершилась, и все вышли из белой деревянной церквушки с красной дверью и направились к кладбищу на вершине холма.

Я была ошеломлена, когда увидела, как гроб с телом Себастьяна опускают в землю. И зарыдала, ясно осознав, что это конец. Никогда больше его не увижу. Он действительно умер – и уже почти погребен.

Услышав приглушенные всхлипывания, я коротко глянула на Сиреса, стоящего слева от меня. Он беспомощно повернулся ко мне, и я увидела слезы, текущие по его старому лицу, увидела боль в его глазах. И поняла: он страдает так же, как и я.

Я поддержала его, подхватив под руку, Мадлен поддерживала его с другой стороны. Мы стояли под деревьями, дрожа от холода, но черпая друг в друге хоть какое-то утешение.

Резкий ветер разметывал листья: они кружились у наших ног, пока мы шли от могилы к воротам.

Мы шли, и меня охватила грусть и явственное ощущение, что закончилось нечто очень важное в моей жизни, часть ее уже завершена. Теперь все будет по-другому.

В какой-то момент я посмотрела вверх. Небо было ясное, безоблачное и такое синее, как глаза Себастьяна.

Джек последовал моему совету и пригласил всех на ферму Лорел Крик на ленч. Миссис Крейн, вернувшаяся к исполнению своих обязанностей с новыми силами, знала, что такое хороший ленч, и наняла себе помощницу. В столовой был накрыт превосходный стол, но есть я не могла.

Мадлен провела Сиреса в гостиную, и я пошла за ними. Мы сели втроем у камина. Опустившись в кресло, старик сразу жадно потянулся озябшими руками к пылающим поленьям. Горничная подала поднос с напитками, Мадлен и я взяли по стакану шерри. Я повернулась к Сиресу и спросила:

– Может быть, и вам стоит выпить шерри? Оно согреет вам сердце до самого донца.

Он тревожно посмотрел на меня, потом молча кивнул в знак согласия.

Я передала ему свой стакан, себе взяла другой. Старик пробормотал:

– Моя мать часто говорила так… когда я был малышом: это согреет тебе сердце до самого донца, Сирес, – часто говорила.

Он вперил взгляд в пространство, словно видел там нечто, чего мы видеть не могли. Наверное, что-то из прошлого, может быть, вернувшись в молодость, встретился с давно умершими.

– Это ирландское присловье, – нарушила молчание Мадлен. – Я сама все время слышала его в детстве. Там, в Дублине.

– А я думала, английское, – сказала я. – Ба Розали, говорила, что английское.

– Сильвия. Так ее звали, – перебил Сирес. – Мою мать звали Сильвия.

– Да, я знаю, – ответила я. – Кажется, я поименно знаю всех представителей династии Локов. Себастьян называл их мне, вплоть до самых младших из Арбоата.

– Династия, – повторил он и уставился на меня поверх очков, сузившиеся глаза его смотрели прямо и сурово. – Вы с ума сошли. Вивьен? Никакой династии не существует. Она кончилась, уничтожилась, исчезла, угасла. – Он нашел глазами Джека и Люциану среди гостей, толпившихся в другом конце гостиной, и едко добавил: – А эти две жалкие особи вряд ли произведут потомство, чтобы она возродилась.

– Как сказать, Сирес, как сказать, – попыталась утешить его Мадлен, – не надо все заранее предрешать.

– Тут ничего не поделаешь, – ворчливо возразил он, выпил шерри и, вернув мне стакан, продолжил: – Еще стаканчик, Вивьен, пожалуйста.

– Ты уверен, что это необходимо? – заволновалась Мадлен и сердито глянула на меня. – Ты захмелеешь, – предупредила она, как заботливая наседка.

Послав ей насмешливый взгляд, он сказал:

– Чепуха, женщина. А даже если и так, что с того? Мне девяносто лет. Что может случиться со мной такого, чего еще не случалось? Я все повидал, все сделал, прожил столько лет, что хватило бы на несколько жизней. Почему бы мне не напиться? Что еще мне осталось?

– Конечно, я принесу вам еще, Сирес, – сказала я поспешно.

Когда я вернулась с шерри, Сирес поблагодарил меня, тут же сделал глоток и сказал Мадлен: – Я хочу есть. Ты можешь принести мне что-нибудь?

– Конечно. Прекрасная мысль! – воскликнула та, поднимаясь с довольным видом.

Я смотрела, как она идет через всю комнату в столовую – несколько полная, красивая женщина, приближающаяся к семидесяти годам. У нее доброе лицо и ярко-рыжие волосы, цвет которых явно только что позаимствован у пузырька. Забавно, что прожив пятьдесят лет в Америке, она так и не отделалась от ирландского акцента.

Оставшись со мной наедине, Сирес притянул меня к себе за рукав и сказал:

– Мы слишком любили его, вы и я. Слишком. ВОт в чем дело. Он не мог принять такой любви. Она его отпугивала.

Пораженная, я уставилась на старика.

– Да… да, – запинаясь, ответила я, – может быть, вы и правы.

– Вы, Вивьен, – единственная. Вы – лучше всех. Единственная, от кого была польза. Разве вот еще… как ее там? Мать Джека. Она могла бы стать такой же.

– Джозефина. Мать Джека звали Джозефина.

– У нее было воспитание, но никаких жизненных сил, – пробормотал он еле слышно, затем слегка выпрямился и посмотрел мне в лицо. – Вы – самая хорошая, – повторил он, кивая.

– О, – сказала я, не зная, что сказать. – Ну что же, спасибо. Хотя я и не уверена, что это так. Но…

– Напишите книгу, – перебил он меня, опять потянув за рукав. – Напишите о нем книгу.

– Сирес, я не знаю, как… – начала было я, но замолчала и отрицательно покачала головой. – Писать о любимом человеке – очень трудное занятие. А писать о Себастьяне, конечно, особенно трудно. В нем всегда было что-то… что-то неуловимое, и, наверное, писать о нем должна не я. Я не смогу быть объективной.