Татьяна Батенёва - Золотая ловушка Страница 14

Маша поняла, что она должна сейчас же, немед ленно искупаться в этой чудесной воде, и умоляюще посмотрела на Полякова.

— Вы оставайтесь тут, купайтесь, а мы спустимся пониже, — понимающе кивнул он. — Через полчаса мы вас кликнем.

Маша, едва дождавшись, чтобы мужчины скрылись за камнями ниже по течению, быстро стащила с себя всю влажную одежду и с наслаждением опустилась в теплый поток.

Если есть на свете счастье, думала она, вот оно! Вода была мягкой, чуть мылкой на ощупь и, кажется, сносила вниз не только пот и усталость, но и все напряжение, все беды, все тяжелые мысли… Маша лежала в струях, чуть пошевеливая руками и ногами, упираясь пальцами в шершавый валун. Она не знала, сколько времени прошло, не слышала голосов, пока покашливание и мягкий голос Берга не прозвучали совсем близко.

— Мария, мы вас ждем на берегу. — Деликатный Берг стоял на огромном камне над бочажком, отвернувшись, чтобы не смущать ее.

«Черт, сколько же он тут стоит, — подумала Маша, — ведь сверху видно все до дна, а я тут разлеглась в чем мама родила. Ну и пусть, — подумалось с неожиданной легкостью, — что он, голых девиц не видал, что ли, он же фотограф».

— Иду-иду, еще пять минут. — Она перевернулась, вспенив теплую воду руками.

Вернулись в лагерь раньше, чем рассчитывали. Маша мечтала только о том, чтобы залезть в спальник, — оказалось, чудесная вода обладает еще и свойствами снотворного. Но четкий Поляков развел костер, приготовил ужин, а после объявил, что ему надо подняться на сопку, проверить очередной прибор. Берг вызвался пойти с ним.

Маша сначала обрадовалась, что можно будет заснуть без зазрения совести. Но когда мужчины ушли, сон почему-то пропал.

Она послонялась вокруг палатки, прибрала посуду, разложенную на просушку. Потом решила пойти пособирать ягоды к чаю. Маша взяла отмытый поляковский котелок и пошла вдоль гати — за полкилометра до лагеря она еще по пути сюда приметила большие заросли малины.

Малины и впрямь было море. Крупные, чуть подвяленные солнцем ягоды были слаще конфет. Маша поела немного, а потом начала собирать в котелок, подвесив его на своей бандане на шею.

Она двигалась по периметру малиновых зарослей, не рискуя влезать в колючую глубину. Но и здесь малины было более чем достаточно, котелок быстро наполнялся.

Вдруг послышался сильный треск, словно в малиновых зарослях упало что-то большое. Маша остановилась. Ей вдруг стало страшно, как бывает только в детстве. Она оглянулась как будто сейчас в темную детскую должна зайти мама и все опять будет замечательно.

Треск повторился. Маша отчего-то на цыпочках пошла в обратную сторону, ближе к тропе. Она убыстряла шаг, но треск вдруг послышался прямо на ее пути. В предвечерних сумерках напротив заходящего солнца Маша увидела здоровенную квадратную фигуру. Ноги отнялись.

Темная фигура вдруг замотала здоровой круглой башкой, рявкнула и резко опала, уменьшившись ровно вдвое. Маша пыталась сделать хоть шаг, но ноги не слушались. «Медведь!» — словно кто-то произнес в голове.

— Мамочки, — прошептала Маша трясущимися губами. Она замерла, не в силах сделать ни одного движения, и крепко зажмурила глаза. Прошло несколько секунд.

Раздался сильный треск и рев. Маша открыла один глаз. Медведь как-то по-собачьи ломанул сквозь заросли прочь от нее, не выбирая дороги. Она быстро встала на четвереньки и тоже поползла к тропе, просыпая малину и не замечая, что давит ее ладонями и коленками.

«Медведь! Это же медведь! — в панике повторяла она про себя. — Малины тебе захотелось, дура набитая! Мамочка, только бы он не вернулся!» Как она добежала до палатки, Маша не помнила. Она очнулась, когда уже сидела внутри, застегнув клапан на все застежки и трясясь мелкой дрожью. Услышав голоса Полякова и Берга, она расплакалась, стараясь не всхлипывать слишком громко, но те все равно услышали. Их озадаченные физиономии всунулись в палатку одновременно.

Маша всхлипывала, растирая грязь и малину по щекам. С трудом они выволокли ее наружу и добились какого-то вразумительного отчета.

— Там… Медведь… Я малины хотела, а он… огромный, как сарай, как сарай, — отчего-то повторяла она, тряся головой и вновь переживая только что пережитый кошмар.

— Ну, осенью он, конечно, сытый, человека не тронет, — рассудительно втолковывал ей Поляков, — но вы уж впредь без нас никуда не ходите, если что, лады?

— Хор-рошо. — Маша судорожно кивала и тряслась, пока Поляков не заставил ее выпить несколько глотков из фляжки с какой-то настойкой.

Берг сочувственно качал головой и даже сморщился, точно как Маша, от выпитого. Настойка была отвратительной на вкус, наверняка на самогоне, но она неожиданно успокоилась и заснула. И спала без сновидений.

Утром Поляков развел костер, молча сварил пшенной каши на сгущенке. Потом велел собирать лагерь.

— Мы дойдем до серных отложений, посмотрите — это верстах в пяти отсюда, там еще теплые источники есть, искупаетесь, а я вас обоих ненадолго там оставлю, сбегаю на точку за перевалом. А потом тронемся в обратный путь, лады? — предложил он, искоса поглядывая на Машу.

— Да-да, конечно, — с готовностью заулыбался Берг.

Маша только кивнула, ей было неловко и за вчерашнюю истерику, и за трусость, которая, как оказалось, была смешной, раз медведи в эту пору не опасны. Ей казалось, что мужчины, особенно Поляков, в душе смеются над ней — навязалась трусиха на их голову, приходится ее опекать да охранять.

Они широкой дугой через распадок и склоны сопок обошли серную речку, над которой все так же стояли клубы горячего пара. Через пару часов вышли к каменистому плато, через которое бежали многочисленные ручьи, резко пахнущие все тем же сероводородом. Под невысокими скалами ярко выделялись лимонно-желтые отложения серы. Берг опять схватился за свои камеры. Поляков, натаскав немного хворосту и выложив часть вещей из рюкзака скрылся в невысоком леске выше по склону сопки, помахав им на прощание рукой.

Солнце припекало совсем по-летнему. Маша посидела на теплых камешках, потом стала складывать костерок — хотелось чаю. Попили чаю с галетами. Потом решили прогуляться немного, разведать окрестности. Маша пошла налегке, взяла только пакет на тот случай, если попадутся ягоды. «Только бы еще раз на медведя не нарваться, я же свихнусь совсем», — со стыдом и страхом думала она.

Сухая тропинка вывела их в прозрачный лесок, потом пошла вниз. Слева высилась симметричная громада вулкана, за вершину которого зацепилось легкое облачко. В траве шуршали и звенели какие-то насекомые, солнце отражалось от капель воды, которая еще не высохла в зеленой глубине.

За поворотом взгляду открылась совсем нормальная — не искривленная, не скорченная — береза. На ней красивыми гирляндами повисла актинидия, усыпанная спелыми янтарными ягодами. Берг тут же скинул рюкзак и ни слова не говоря ринулся к ней — снимать крупный план, на ходу меняя оптику. Маша отошла к кустам дикой смородины напротив — ягоды с нее уже почти совсем осыпались, но несколько темно-красных веточек еще были видны в глубине.

— Менш! — услышала она отчаянный вскрик Берга.

Маша резко обернулась и не сразу поняла, что произошло: Берг прямо на глазах уменьшался в росте, отчаянно размахивая руками. Камеру он отшвырнул от себя, она покатилась по тропе, сверкая линзой.

— Андреас, что? — сипло крикнула она. И уже понимала: Берг куда-то проваливается. Она рванулась подбежать, но он свирепо крикнул что-то по-немецки. Как ни странно, она поняла: нельзя, опасно! И все равно подбежала совсем близко к глинистой ложбинке, такой же, какую они уже видели два дня назад.

Фумарола! — мелькнуло в голове странное слово. По всей видимости, Берг угодил именно в такой грязевой нарыв на склоне вулкана.

Маша заметалась, хватаясь то за ветки кустарника, то за высокую траву — чем удержать, чем помочь? Берг провалился уже почти по пояс, тяжело ворочаясь в грязи и пытаясь дотянуться до твердых «берегов». Но сухая с виду поверхность предательски крошилась, и из-под хрупкой корки выбивался пар и ползла все та же жидкая грязь, засасывая и руки…

Маша наконец сообразила; быстро, не глядя, вытряхнула из Бергова рюкзака все содержимое, затянула упругую тесьму на его широком горле и, подбежав к барахтающемуся в глине Андреасу, бросила рюкзак так, чтобы вытянутая алюминиевая рама обоими концами оказалась на твердой, поросшей жидкой травкой почве.

Берг, рванувшись всем телом, обеими руками вцепился в раму — она чуть прогнулась, но осталась на поверхности.

— Маша, топор! — прохрипел Берг.

Маша, которой казалось, что она все делает страшно медленно, подскочила к разбросанным Берговым вещам — среди них действительно был топорик с затейливым пластиковым чехлом на лезвии. Кое-как содрав чехол, она заметалась в поисках дерева, которое могла бы срубить.