Наталья Нестерова - Простите меня! (Сборник) Страница 14

— О, ужас! — пробормотала Лена. — Она свихнулась от горя.

— Так и не развихнулась, — хрипло сказал Антон.

— Андрей, — спросила Марина, у которой дрожали губы, — это все?

— Нет, здесь пропуск, чернила немного отличаются. Видно, писала позже или на другой день. Ребята! Держите себя в руках. Это не для слабонервных. — «Владимир! Ты гниешь в земле, или валяешься на поверхности непогребенный, изуродованный. Твое тело, на котором нет точки, которую я бы не целовала, рвут дикие волки. Твои глаза, которые лили слезы, глядя на меня, теперь выклевали птицы. Так тебе и надо, предатель! А я буду жить дальше! Порхать и царить, вот только разрешусь от бремени, от этой противной твоей дочки. Ты говорил, что таких, как я, — одна на миллион. Ошибаешься, я — единственная! Ваша политика, революции, войны, нищета, убогость, рабский труд — плебейская мерзость. Я лучше умру, чем надену серую рабоче-крестьянскую робу. Умереть! Вовка! — зачеркнуто, поверху: — Владимир! Мысли о спасительной смерти не оставляют меня с той минуты, как получила твою похоронку. Когда я прочитала это отвратительное казенное извещение, ругалась как сапожник, обзывала тебя последними словами. Няня сына смотрела на меня, как на умалишенную. О, как славно было бы сойти с ума! Равнодушно принимать и удары судьбы, и мелкие уколы. Но не надейся увидеть меня в роли городской сумасшедшей! Нет! Назло, назло, назло…» Семь раз, — пересчитал Андрей, — повторила «назло». — Назло тебе я проживу блестящую жизнь. Я пожертвую всем, я не стану признавать никаких моральных запретов, я была принцессой и останусь первой из первых!» Все, ребята, письмо окончено. Елки-моталки!

Они молчали несколько минут, не находя слов, чтобы прокомментировать послание, высказать свои чувства. Эмилия заслуживала осуждения, но ее было жаль. Хрупкая и железобетонная одновременно, она не поддавалась привычным меркам и оценкам.

— Лабораторная мышь, — нарушил молчание Андрей.

— Что? — не поняла Марина.

— Лабораторные мыши — это искусственно выведенные генетически чистые особи, необходимые для опытов, но в природе не встречающиеся. Эмилия была генетически чистой женщиной-игрушкой, без примесей материнства, сострадания, самоотверженности и преданности. Она желала порхать, царить, получать цветы вагонами и только.

— Я бы тебя попросил, — сквозь зубы проговорил Антон, — поаккуратнее выражаться о моей бабке!

— Ничего личного! — развел руки Андрей. — Моя жена, к счастью, пошла не в бабушку.

— А мне завидно! — вдруг выпалила Лена. — Я уже Маринке говорила. Эмилия — как комета по небу. А я — просто булыжник, который по дороге катится.

— Здрасьте! — возмутился Антон, только что защищавший бабушку. — Да если бы ты хоть наполовину, хоть на десятую часть была Эмилией, я не женился бы на тебе никогда.

— Лабораторная мышь? — повернулась к мужу Марина и горько усмехнулась. — Что ж, можно констатировать, что исторический опыт удался. Из меня получилась рабочая лошадь, истовая мать, преданная жена, хозяйка дома, — у Марины навернулись слезы, — но я никак не игрушка, не куртизанка, не принцесса, не говоря уж о королевне…

— Я тоже, — захлюпала Лена.

— Девочки! Вы чего? — поразился Андрей.

— Пыли наглотались?! — воскликнул Антон. — Тряпье это на вас подействовало? — ткнул он пальцем в груды на полу. — Драгоценности? — зачерпнул из коробки бижутерию и потряс в воздухе.

— Или письмо на тот свет, написанное клинически больной особой? — вторил Андрей.

Марина и Лена синхронно вытерли слезы и шмыгнули носами. Руки у них после возни с пыльными вещами были грязными, и на щеках остались темные полосы. Совершенно разные внешне, сейчас молодые женщины были похожи друг на друга как близнецы — одинаковое выражение глаз, осуждающе-обиженное, чумазые лица и явное желание выдать упреки, рвущиеся с языка.

«Его типичная манера, — подумала Марина. — Не броситься утешать меня, когда рыдаю. Просто приласкать! А допытываться о причине слез».

«Я для него приставка к холодильнику и стиральной машине, — терзалась Лена, — а чтоб чувства мои понять, что мне и блеснуть хочется, и выглядеть…»

«Не буду молчать!» — вдруг мысленно возмутилась Марина.

«Да пошел ты! — подумала Лена. — К своей такой-то бабушке!»

— Видишь ли, Андрей! — медленно сказала Марина, глотая слезы. — Если женщина плачет, то надеется на сострадание, а не на доморощенный психологический анализ.

— Для тебя мои слезы, — зло упрекнула Лена мужа, — тьфу, по сравнению с долбанной подвеской к машине!

Антон и Андрей переглянулись. Теперь уже выражения их лиц полностью совпадали: девочки чудят, девочек требуется срочно успокоить.

— Маришкин! — Андрей поднял на руки жену, крутанул в воздухе, сел на коробку с письмами. — Я тебя обожаю!

— Ой, дура! — захватил Антон жену в объятия и повалил на груду тряпок. — Дура ты у меня дурочка …

— Батюшки! — обомлела баба Катя, застыв на пороге.

В комнате царил полнейший бедлам и разгром. А молодые целуются. Одни на коробке сидят и воркуют, другие на полу валяются и взасос…

— Вы тут это… — заикалась баба Катя. — А там дети. Мальчик обкакался, а девочка ему штаны сняла… Извините…

Точно замороженная, точнее — испуганная, она повернулась и пошла прочь.

Молодые бодро вскочили и побежали к месту происшествия. Мужчины навели порядок: помыли детей, переодели. Баба Катя отметила: споро управились, не впервой, знать. Помощники женам, а не захребетники. Женщины умывались, пудрились и губы красили. Смеялись, слышно было. Хихиканье жен, отметила баба Катя, на лицах мужей вызывало самодовольное выражение. И все-таки ее, Катерину Ивановну, не оставляло чувство смущения-возмущения от подсмотренной сцены.

— Что разбросали вещи-то? — спросила она, когда гости уселись за стол, попросив чаю. — Вывезти хотели, оно упаковано было, а теперь повыкинуто.

— Вы, пожалуйста, одежду, сумки, обувь, украшения куда-нибудь… — начала Марина и замолчала.

— Раздайте или выбросите, — пришла на выручку Лена.

— Письма и альбомы с фотографиями… — продолжила Марина и снова заткнулась.

— Увезем, — сказал Антон. — Потом, когда-нибудь… может быть… займемся откапыванием корней. Или наши дети.

— Собственно, — вступил Андрей, — мы искали только одну шкатулку, деревянную, темно-коричневую, с замком. Не нашли.

Баба Катя неожиданно ахнула, руками за лицо схватилась, на стул плюхнулась и забыть-забыла про странное поведение молодых.

«Старушка про наше наследство проведала и стащила (сперла, умыкнула, зарыла в саду, детям отослала, в банковскую ячейку положила)», — в разных вариантах схожая мысль посетила наследников Эмилии.