Светлана Демидова - Отдай мне мужа! Страница 14

«Мой дорогой неисправимый Дон Кихот! Карина заехала за нами пораньше, чтобы я помогла ей с праздничным столом. Сейчас сидит внизу в машине, ждет нас. А ты захвати, пожалуйста, подарки. Я их специально оставила дома, чтобы вручить только с боем курантов и раньше времени не смущать детишек!

Постарайся приехать к нам еще до наступления следующего года!!! Ждем!

Внизу рукой Игната был пририсован сильно заваливающийся на бок полосатый кот, какового я узнал только потому, что сам учил сына рисовать кошек. Надо заметить, что я очень плохой рисовальщик, и потому Игнатовы коты всегда получались весьма уродливыми. А этот, который исключением не стал, явно был готов зарыдать. Под рисунком Игнат написал: «Это папа». Впору было подивиться детской прозорливости. Внутренне я рыдал.

Я любил их обоих без памяти, а о том, что Лиза станет моей женой, мечтал с детства. Милая Лиза… Она вызывала во мне непроходящую, мучительную нежность. Хрупкая, невесомая, она будто парила над землей, а я рядом с ней казался себе слишком тяжеловесным, слишком неуклюжим. Легкая, воздушная, фантазерка, искрящаяся весельем, она была в то же время и очень земной, и практичной. Она была мудрой, моя Лиза. Парадоксально мудрой, вопреки здравому смыслу. То, что она говорила, в чем уверяла, порой казалось бессмысленным и бестолковым, но потом становилось совершенно очевидным, что именно одна Лиза и была права. И от каждого ее очередного провидения и предвидения у меня всякий раз тревожно билось сердце, и хотелось удержать в душе этот миг погружения в безоглядные Лизины дали. Но потом эти дали опять затягивались туманной дымкой, я снова возвращался на землю и снова начинал подвергать сомнению доводы жены и пренебрегать ее советами, тем более что и сама Лиза уже не парила над буднями, а распоряжалась сиюминутными делами, обыденными и привычными.

Крутя в руках ярко-оранжевый сверток с подарком, я вдруг вспомнил, что впервые увидел Лизу с рыжим апельсином в руке. Нам было по десять лет…

Мне сразу захотелось опуститься на диван, закрыть глаза и предаться сладким воспоминаниям, но я понимал, что времени на это у меня нет.

Я отыскал на антресолях корзину из ивовых прутьев, которую нам как-то подарили Караяны. Мы никак не могли найти ей применения, и я обрадовался, что сегодня могу дать понять Карине – их подарок служит нам самым замечательным образом. Я сложил подарки в корзину, затем тщательно побрился, чтобы дамы, которым предстояло поздравить меня с Новым годом, могли ощутить бархатистость моих щек. Вылив на себя чуть ли не четверть флакона туалетной воды, запах которой особенно любила Лиза, я вышел из дома.

Погода была такой сырой, как будто стояла осень. Всю первую половину декабря держались морозы, выпал снег, но обрадоваться настоящей зимней погоде под Новый год мы не успели – внезапно наступила отвратительная, нездоровая оттепель. Нечто неприятно маслянистое падало на асфальт, растекалось по нему тонкой пленкой, и блестящая скользкая мостовая, отражающая многочисленные праздничные огни, была словно подернута гигантской липкой паутиной. На каждом дорожном спуске свет фар утыкался в жидкий молочный суп. Я подумал, что ехать к Караянам будет небезопасно. Настроение испортилось окончательно.

А улицы города были заполнены веселыми людьми, которые не обращали никакого внимания на декабрьскую мокрядь. Одни направлялись в магазины, чтобы купить то, что по какой-то причине забыли. Другие с довольными лицами торжественно несли домой покупки в нарядных пакетах с красноносыми Дедами Морозами и румяными Снегурочками в кокошниках. Особенно много народу было возле уличных «развалов» с мелким товаром и сувенирами. Я бросил ревнивый взгляд в сторону газетного киоска. Возле него не было ни души. Да, конечно, в данный час людей интересовало разве что, кто из соседок по застолью наденет платье «от-кутюр», какой новый салат выставит хозяйка, да какой подарок найдешь в полночь под елкой. Я только вздохнул от досады.

После поворота с главной городской улицы я включил радио. Органная музыка напомнила мне о протестантской церкви в Пятигорске – симпатичный домик, с крышей, обитой дранкой, с круглыми окнами, – куда водила меня в детстве бабушка и где настоятель прихода отец Аристарх, маленький суетливый грек, дал мне впервые прочесть Библию. Перед моими глазами встал образ преподобного отца с лысым, странно заостренным черепом. А вообще он напоминал старого доброго клоуна, его потешные ужимки, должно быть, весьма веселили Господа Бога. Когда Аристарх начинал песнопение, его вставная челюсть то и дело выскакивала изо рта, и он коротким отработанным движением отправлял ее на место.

В Пятигорске, как сообщал метеопрогноз, сейчас выпал снег и, несмотря на яркое зимнее солнце, держался уже три дня. Жалко, что сейчас я нахожусь за тысячи километров от него. В этот вечер мне казалось, что тихий уютный городок у подножия Машука – единственное место в мире, где чувствуешь в себе силы не бояться грядущего года, пусть даже там выпал снег.

Дорога, усыпанная опавшими листьями, казалась непроезжей, но через несколько километров должно было начаться хорошее шоссе, и я рассчитывал уже через час добраться до дачных поселков Петербурга. Это было западное шоссе, и обычно я пользовался им, но поскольку времени было в обрез, а Караяны жили на севере от города, я решил выиграть время, найдя на карте путь покороче.

В конце концов я заблудился, оказавшись в каком-то заводском квартале Питера, меня окружали закопченные стены и трубы. Плохо вымощенные улицы перерезали трамвайные пути; водители грузовиков поносили мою белую машину последними словами, и часть пути я был вынужден ехать по тротуарам, потому что на мостовой асфальт был вспорот, виднелись канализационные трубы. Видимо, случившуюся аварию предотвратили, а закапывать и стелить новый асфальт собирались после праздников.

Я не имел ни малейшего понятия, где нахожусь. Вереница машин ползла, не останавливаясь, не давая мне никакой возможности выбраться из кабины и спросить дорогу.

Наконец, после многих поворотов и разворотов, я выехал на длинную, унылую улицу. Вокруг фонарей плясал туман, а обглоданные кустарники вдоль нее напомнили мне степные ковыли после пожара, которые я видел когда-то в детстве. Немногочисленные прохожие торопились быстрее попасть к своим новогодним столам. От этой картины веяло тоской, затхлыми запахами безнадежной жизни, давно утраченными иллюзиями.

Я устремился вперед. Улица растворялась в тумане, который в неопределенной перспективе становился разноцветным благодаря угадывающимся огням центральных улиц города. Я продвигался дальше. Позади огни, исчезая в тумане, становились все слабее, слабее от одного к другому – словно падал ряд костяшек домино.