Максин Барри - Долгожданная развязка Страница 14

— Чью могилу?

Как обычно, Себастьян задавал вопросы мягко, но настойчиво. Будто аккуратно извлекал занозу из пальца. Уэйн встал и налил себе еще виски. Вернувшись к своему креслу, он сел, скрестил ноги и посмотрел американцу прямо в глаза.

— Знаешь, по-своему ты не менее беспощаден, чем я.

Себастьян кивнул, ничуть не обиженный таким выводом.

— Скорее всего, — признался он. — Так чью могилу ты навещал? Своего брата?

— Нет! — резко ответил Уэйн, потом покачал головой. Наслаждение и боль — в этом весь Себастьян. — Мне надо бы от тебя избавиться, — тихо заметил он.

— Но ты этого не сделаешь.

— Нет, не сделаю. Не думаю, что смогу. Но ведь ты это уже знаешь, верно? Ты всегда это знал. С самого начала. Правильно? — настаивал Уэйн, причем его желание наказать себя было столь очевидным, что Себастьян подивился, как он сам этого не сознавал.

— Да, я знал. Так чья была могила?

Уэйн мрачно усмехнулся, отдавая должное настойчивости собеседника, и отпил глоток из стакана.

— Дюка Д'Монтиньи. Когда-то я был обручен с его дочерью.

— Да? Расскажи мне о ней.

Уэйн покачал головой.

— Тут ты не угадал. Старик не хотел, чтобы я на ней женился, когда я… Ну я подождал, пока не разбогател достаточно, чтобы скупить его векселя. Он покончил жизнь самоубийством, — вызывающе заключил он.

Себастьян протянул руку к стакану и медленно выпил, пытаясь найти связь в этом отрывочном рассказе. То, что Уэйн не испытывал никаких угрызений совести, доведя человека до самоубийства, лишний раз подтверждало серьезность его психического состояния.

Но все равно у Себастьяна не хватало оснований, чтобы поместить Уэйна в психиатрическую больницу. Уэйн был богатым и могущественным. Очень влиятельным. Чтобы поместить человека в больницу, нужно пройти через множество инстанций и быть абсолютно уверенным в своем диагнозе. Себастьян знал, что его мнение никто не станет оспаривать, но он также не сомневался, что сделает Уэйн, узнай он, что такие бумаги готовятся. Себастьян не столько боялся за себя, сколько за других. Уэйн почти уничтожил Веронику Колтрейн, хотя она была ни в чем не виновата. Кто знает, что он может сделать, если Себастьян попытается поместить его в больницу и ему это не удастся.

Себастьян понимал: чтобы спасти Уэйна, необходимо дознаться, что им движет. Поэтому он подавил возмущение и умышленно спокойно спросил:

— А чем помешал тебе сэр Монтиньи? — Он понимал, что в этом деле все нечисто.

Уэйн покачал головой.

— Ничем. У него просто было то, в чем я нуждался.

Себастьян и так это знал.

— Значит, теперь у тебя есть деньги, и ты отомстил Дюку. Что дальше.

Уэйн улыбнулся так зловеще, что у Себастьяна по спине побежали холодные мурашки.

— Ну, у меня еще много дел, — спокойно заверил Уэйн.

— Я в этом не сомневаюсь. Расскажи мне о своем отце.

Уэйн слегка подвинулся в кресле и снова приложился к виски. На нем были белые, хорошо отглаженные брюки и рубашка бирюзового цвета. Он выглядел спокойным и элегантным, прекрасно вписывался в обстановку, но Себастьян понимал, что под этой безукоризненной внешностью скрывается такая запутавшаяся личность, такая исстрадавшаяся и полная ненависти к самому себе душа, что Себастьян порой удивлялся, как он может продолжать жить.

— Я тебе уже о нем рассказывал.

— Неправда. Ты мне лгал.

Уэйн перевел взгляд с янтарного напитка на сидящего напротив человека и прищурился.

— Я могу тебя раздавить, — мягко заявил он. — Могу уничтожить все, что у тебя есть, и даже этого не заметить.

Себастьян ничуть не испугался, лишь улыбнулся.

— Знаю, так тем более ты можешь рассказать мне правду о своем отце.

Уэйн улыбнулся, почти обрадовавшись, что Себастьян не испугался, что он не такой, как другие. Он вдруг ясно осознал, что умер бы, будь Себастьян таким, как другие. Он долго смотрел ему в глаза, не зная — радоваться или огорчаться настойчивости Себастьяна, потом усмехнулся.

— Ладно. Сам напросился. Он был нацистом. Некоторое время служил начальником концентрационного лагеря. Он зарабатывал на жизнь, пытая и убивая людей.

Себастьян побледнел, но не было сомнений, что на этот раз Уэйн говорил правду.

— А твой брат? Который утонул? Расскажи мне о нем.

— Я его убил.

— Ты же говорил, что он утонул.

— Верно. Я был на пляже, когда он неудачно нырнул. Я мог спасти его, но не спас. — Голос Уэйна звучал гордо, ровно и спокойно. Такое впечатление, будто они обсуждали погоду.

Но Себастьян слышал боль, такую явную боль. Он понимал, что много позже будет думать о тонущем мальчике, который не должен был умереть. И все же он не вправе судить Уэйна. Он не мог помочь мальчику, который уже много лет мертв. Но мог помочь человеку, чья жизнь была адом.

— Он был отцовским любимчиком, правильно? — спросил Себастьян, зная, что он на верном пути.

Уэйн моргнул, качнул головой, стряхивая апатию, заставившую его проболтаться.

— Знаешь, — сказал он, — я частенько задумывался, легко ли обмануть таких психоаналитиков, как ты. Теперь я знаю. Мой отец — французский винодел. Вот и все. Слушай, не приступить ли нам к обеду?

Доктор Тил кивнул, понимая, что для одного дня с Уэйна хватит, сегодня они совершили гигантский прыжок.

Они поднялись и направились в кухню.

Глава 5

Нью-Йорк, десять лет спустя

Вероника Коупленд кивнула Фрэнсису, суровому привратнику, который улыбнулся в ответ и помахал рукой. Это было большой честью, означая, что за долгие годы проживания в роскошном тридцатидвухэтажном жилом доме она не только удостоилась узнавания со стороны этого человека, но и дружеского приветствия.

Фрэнсису было почти шестьдесят, и он служил привратником в доме со времени его постройки двадцать лет назад. Этот дом, полный роскоши, с великолепным внутренним интерьером и всеми современными удобствами, изобретенными человечеством, был бы совсем не тем без кислой, мясистой физиономии привратника, который хоть и выполнял свою работу прилежно, делал это с такой неохотой, что прославился по всему кварталу. Вероника знала, что однажды группа жильцов, не понимающая, что такое настоящий класс, пыталась добиться его увольнения. Когда же Фрэнсис с еще более мрачным видом, чем обычно, начал рассказывать каждому встречному-поперечному, что его увольняют, поднялся бунт.

Теперь Вероника подмигнула ему и направилась к одному из двенадцати лифтов, каждый из которых имел ковровое покрытие, цветы в горшках в двух углах и динамики, наполняющие кабину тихой музыкой, и нажала на кнопку тринадцатого этажа. И в который раз улыбнулась. Надо быть Вэлом, чтобы выбрать именно тринадцатый этаж. Вполне для него типично, и, как всегда, он оказался прав. Возможно, число тринадцать является для некоторых несчастливым, но оно не принесло им никакого вреда за все эти годы.