Ирина Лобановская - Бестолковая любовь Страница 14

И Сева повернулся и заторопился обратно, к станции. Мимо тех же неприветливых палаток и холодных, угрожающих взглядов исподлобья, изредка будто нацеливающихся ему в спину.

Уже возле лестницы на перрон его догнала молодая развязная цыганка. И залопотала с полоборота:

— Эй, что я тебе скажу! Молодой, красивый, и жить будешь долго!..

Сева не оглянулся, не остановился и прибавил ходу. Неинтересно слушать, что она там наплетет дальше. Но цыганка нагнала его и цепко, больно схватила за руку:

— Эй, ты чего приходил? Может, погадать тебе? Давай погадаю.

Сева руку вырвал, но притормозил.

— Гадание меня не волнует.

— А что волнует? Ты скажи. Вдруг подсоблю!

Она блеснула на солнце золотым зубом. Как они все обожают золото… И где берут его в таком количестве?..

— Я ищу одну женщину… Цыганку… Катя ее зовут…

Сева вздохнул. Катя… Кто знает, как ее зовут… И показал Катину фотографию. Единственную. Которую хранил. Случайно заснял возле телевизора.

— А зачем она тебе так нужна? — оскалилась золотозубая.

Что он мог ей объяснить?..

Сева повернулся и двинулся к лестнице.

— Здесь не ищи… — тихо сказала сзади цыганка. — И вообще тебе опасно тут шататься… Мало ли что… Ищет кто кого… Езжай по рекам. По Клязьме, по Нерли… Может, там сыщется… Я правду говорю…

Сева резко обернулся, хотел расспросить ее поподробнее, но золотозубка уже ловко и резво, проворно размахивая руками, сметая всей ширью юбки придорожную пыль, неслась к семафорящим издали палаткам.

Сева постоял, подумал и решил ее не догонять.

После загородной прогулки в табор Сева переждал лето (все сотрудники журнала разбежались отдыхать, и ему уезжать было стыдно), провел его в стихах и размышлениях, а потом довольно легко уговорил главного редактора на отпуск, хотя таковой намечался лишь в декабре. Правда, главный нередко утверждал, что отпуск — пережиток прошлого, а редакция должна быть для журналистов родным домом, а потому и относиться к ней надо соответственно.

Николай однажды скептически заметил по этому поводу:

— Логика хромает у твоего босса. В доме ты живешь один или с семьей, отделенный от других, — в этом и смысл понятия «дом». А редакция… Никакой это не дом, а барак или, в лучшем случае, общежитие.

— У меня изменились планы, — объяснил Сева начальству.

— И прекрасно, и замечательно, — весело откликнулся главный, тоже решивший изменить на время своей идее фикс насчет родного дома. И действительно, сколько можно твердить одно и то же и в это абсолютно не верить? — Гуляйте, отдыхайте себе на природе! Зачем вам зима? Куда поедете?

— На реку, — сказал Сева.

Проблем стало на одну меньше. Но и оставшиеся висели на Севиной шее мощным грузом.

Вопрос с деньгами, конечно, как всегда, решит Николай. Но маршрут? Сам поиск?

Сева сидел задумавшись за своим рабочим столом, глядя в окно. Редакция занимала полкомнатенки на первом этаже жилого дома. Во дворе вечно грузились и разгружались неповоротливые машины, привозившие в гастроном напротив продукты. И вечная ругань шоферни, въедливый запах бензина, грохот контейнеров и ящиков, хлопанье дверей — все это целый день било по нервам и заставляло сотрудников вздрагивать и выгибаться тетивой лука.

— Ты чего такой хмурый? — радостно закричал курьер Потап, вбегая в комнату.

Он всегда был весел и бодр, этот Потап, и Сева частенько завидовал его умению жить легко и не печалясь. Только иногда Потапа донимало высокое давление, и тогда, прибежав после очередной деловой поездки, он валился головой на стол и тихо лежал так минут десять.

— Таблетку дать? Врача вызвать? Мы сейчас найдем тонометр, — предлагали Потапу сердобольные редакционные дамочки.

Он осторожно мотал болевшей головой:

— Выпил уже… Сейчас полегчает. Давление скачет, как заяц при виде большой выставочной морковки… Ох и набегался сегодня… Подметку от ботинка оторвал. Туды-растуды…

Эта подметка отрывалась уже не впервые. И давление поднималось нередко. Так что все ко всему привыкли, но Потапа жалели и сокрушались над ним с такой же силой и преданностью, как в самом начале, когда примерно года полтора назад он пришел к ним на работу.

— Курьера искали? — спросил он тогда, возникнув на пороге.

Низенький, очкастенький, юркий человечек. С ходу ему давали тридцать, потом прибавляли еще пяток, на самом деле Потапу уже прилично перевалило за сорок. И его безвозрастности позавидовала бы любая дама, особенно актриса.

Потап жил с матерью в крохотной малогабаритной квартирке, заваленной книгами. Они лежали всюду — на полу, на стульях, на подоконниках. Потап коллекционировал издания Фенимора Купера и собрал довольно ценную, почти уникальную коллекцию, в которой насчитывалось немало дореволюционных книг. Деньги на книги он получал очень простым путем — сдавал квартиру матери.

— Деньги у меня есть, — признавался Потап.

Платили ему за его курьерство сначала четыре тысячи рублей в месяц, потом расщедрились до пяти.

— Мне хватает, — весело говорил Потап. — Вчера опять такенную книженцию в буке на Арбате откопал! Тыщу рублей выложил. Все везде почем! Коллекционный экземпляр!

— Ох, я балда! Ох, балда! — часто голосил он, сделав какую-нибудь ошибку по службе. — Что же это я документ забыл отвезти! Ведь рядом был. Ох, я балда!

И все опять дружно жалели Потапа, утешали, успокаивали, поили чаем и кормили обедом, и он отправлялся в новый путь-дорогу с документами.

Америка заинтересовалась коллекционером из России и все хотела пригласить его к себе вместе с его уникальными книгами, устроить выставку, написать о ней… Но она хотела это сделать довольно давно и все откладывала с года на год исполнение своего горячего, неослабевающего желания, а Потап все ждал приглашения, хотя и не очень, и уже догадывался, что вряд ли его дождется.

Интересные люди эти коллекционеры, забавные, порой думал Сева, глядя на Потапа. Всеволод видел когда-то парня, который купил где-то за сотню-другую долларов мятый и рваный пустой конверт — только из-за того, что на нем стоял очень качественный, крупный, хорошо сохранившийся штемпель «Дом ученых» с «антикварной» датой — 1967 год. Этой страсти даже можно было по-хорошему завидовать.

Дома Потап завел себе подзорную трубу на треножнике. Кто ни придет, сразу в восторге:

— О-о! Что у тебя есть!

И к трубе — смотреть.

Жаловался Потап:

— Ну, кто ни заявится в дом, все прямиком к этой трубе бросаются! Туды-растуды… Даже поговорить со мной толком не хотят.

Сева логично посоветовал: