Игорь Матвеев - Ты только живи Страница 14

Немецкий я изучал в школе два или три года, потом отца, военнослужащего, перевели в другой город, и там я пошел в школу, где изучали английский. Так что от моего «дойча» осталось с полсотни слов, не больше.

Я поблагодарил, машина развернулась и уехала.

Пройдя несколько метров и сверившись с бумажкой, я понял, что здесь сдается практически все: в глазах аж рябило от «эникьязетных» объявлений, которые висели на столбах, заборах и дверях домов. Я нажал кнопку звонка первого же попавшегося мне дома, и через полминуты на пороге показался мужчина лет шестидесяти в синем застиранном джемпере и пузырившихся на коленях спортивных брюках.

— Эникьязете, — произнес я, для наглядности ткнув себя в грудь.

В ответ он разразился длинной фразой на греческом языке, из которой я, естественно, ничего не понял.

— Шпрехен зи дойч? — спросил он.

Я неопределенно пожал плечами, повторил «эникьязете» и поднял указательный палец, символизирующий один месяц. Потом все же вспомнил пару слов из немецкой лексики пятого класса.

— Битте, айн монат. Их бин.

Очевидно, мой собеседник меня понял: он раскрыл дверь пошире и жестом предложил войти. Мы прошли по коридору, в самом конце которого и находилась сдаваемая квартира.

Она была совсем маленькой и состояла — как я того и желал — из одной комнаты, кухоньки с электроплитой на две конфорки и туалета, совмещенного с душем. Имелась кровать, круглый пластиковый стол на одной ножке, парочка таких же пластиковых кресел, небольшой платяной шкаф и холодильник. Балкон, несмотря на первый этаж, тоже присутствовал, на него вела большая стеклянная дверь, откатывающаяся вбок.

Мужчина сказал еще что-то, распахнул холодильник, пощелкал стенным выключателем, открыл дверцу шкафа: там висело несколько самодельных проволочных вешалок.

Меня не надо было убеждать: квартирка мне вполне подходила.

— О'кей, — проговорил я. — Вифиль?

Хозяин произнес «цвай хундерт», и мы, как говорится, ударили по рукам. Я не торговался: сумма как раз вписывалась в предсказанную таксистом, а владелец квартиры, видимо, не хотел безосновательно накручивать цену — туристский сезон окончился и предложения, судя по многочисленным объявлениям, превышали спрос.

Я решил расплатиться сразу и вытащил бумажник. Из одного отделения его торчал край снимка Дмитрия.

А если и он снимал жилье где-то поблизости — чем черт не шутит, вдруг его вез из аэропорта тот же самый таксист? И вдруг мужчина, демонстрирующий мне сейчас квартиру, видел Инниного супруга?

Я вытащил фотографию и предъявил ее хозяину, даже не успев подумать о том, что подобный жест может выглядеть в его глазах довольно странно, если вообще не подозрительно.

Тот вопросительно посмотрел на меня.

— Майн брудер, — спохватившись, добавил я. — Во ист?

Мужчина пожал плечами и вернул мне снимок.

Понятно.

— Майне наме ист Игорь, — с некоторым опозданием представился я.

— Йорго.

«Георгий, что ли? Ладно, Йорго так Йорго».

После представления прошло вручение верительных грамот в виде двух купюр по сто евро в обмен на два ключа — от уличной двери и от квартиры, после чего он ушел.

Процедура оказалась на удивление простой. Р-раз-и в дамки. В смысле, в ответственные квартиросъемщики.

Я закрыл дверь на ключ, сбросил куртку, ботинки и упал на кровать. Взглянул на часы: половина пятого. За окном угасал короткий зимний день. Мерный шум набегающих на берег волн говорил о том, что море где-то совсем рядом.

Завтра утром я наведаюсь к Софии Стефану. Точнее, по адресу Софии Стефану. Я не знал, где расположена эта леофорос Демократиас, а потому решил, что снова возьму такси. Конечно же, какие-то автобусы здесь ходили, но я не догадался спросить у таксиста, где остановка. С хозяином говорить на эту тему бесполезно: как будет «автобусная остановка» по-немецки, а тем более по-гречески, я не знал.

Минут через пять послышался осторожный стук в дверь. Я встал с кровати, недоумевая, повернул ключ.

На пороге стоял Йорго с красным пластмассовым тазиком. Ага, для стирки. Что ж, вполне разумно. Две пары нижнего белья, несколько пар носков и три рубашки у меня были, но если поиски затянутся…

Я взял таз и сказал «данке». Отнес его в душевую и вновь принял горизонтальное положение. Глаза закрывались сами собой: сказывалось напряжение предыдущих дней.

Я задремал, а потом и вовсе впал в крепкий и глубокий сон.

16

Утром меня разбудил звон колокола — очевидно, той церкви, возле которой свернул вчера таксист.

Я включил подсветку часов: начало восьмого. Выходило, что я проспал больше полусуток.

Надо вставать: время — деньги.

Деньги Инны. Чужие деньги, а у меня, хотя я по сути дела еще и не начал действовать, уже улетело около полутысячи баксов: на самолет и квартиру.

Я поднялся, включил свет и обнаружил, что спал так и не раздевшись. Ну да ладно, джинсы, они все стерпят.

В самолете на Александруполис, учитывая кратковременность полета, дали поесть какую-то мелочевку типа пакета сока и пачки печенья, но голода я не чувствовал. Тем не менее, я открыл свою дорожную сумку, достал несколько лежащих сверху пакетиков с растворимым кофе и пару сплюснутых бутербродов с колбасой. Как бы там ни было, перекусить стоило: мне предстоял первый «трудовой» день.

Пока грелась вода, я распаковал вещи, повесил на вешалки рубашки, сунул в ящик шкафа пакет с носками, положил в холодильник несколько банок консервов, упаковку кубиков «Мэгги», пару пачек вермишели и палку копченой колбасы. Потом умылся, почистил зубы.

Попив кофе и протолкнув в себя один бутерброд, я вышел на балкон.

Было по-утреннему прохладно, хотя, как я заметил еще в Афинах, зима в Грецию явно не спешила. Небо было совершенно чистым, поднимающееся солнце окрасило черепичные крыши домов в пронзительно-коричневый цвет.

Вдоль дома тянулись грядки, над ними, сгорбившись, трудился хозяин, собирая высохшую ботву помидоров.

— Гутен морген, Йорго, — поздоровался я, он выпрямился и ответил.

Слева от меня метрах в двухстах виднелась широкая темно-синяя полоса моря, на горизонте высилась скалистая громада острова, подернутая утренней дымкой.

— Самотраки? — спросил я, указывая пальцем.

— Нэ, нэ, — кивнул он, снова склоняясь над грядкой.

Я еще раз окинул остров пристальным взглядом — как соперника перед схваткой — и вернулся в комнату. Оставил на возможные расходы несколько купюр по пять — десять евро, остальные, подумав, свернул в трубочку и засунул в пакет с носками.