Ольга Кентон - Девушка из дома на набережной Страница 14

Лара посмотрела на Костю, отпила из чашки почти остывший кофе, улыбнулась и продолжила:

– Какой-то рок. Женщины в моей семье встречают его… первого… и всё, пропадают.

– И ты, Лара? – тихо спросил Костя. Он боялся услышать ответ, но Лара промолчала. Она встала с подоконника, закурила и, повернувшись так, что можно было видеть только её профиль, стала смотреть на золотые купола храма.

– Мама очень любила отца. Она не часто о нём говорит, но, думаю, она так и не смирилась с потерей.

– Его тоже арестовали?

– Какой ты милый в своей наивности, Костя. – Лара медленно прошлась по комнате. – Сталинские репрессии тогда остались уже в прошлом, это было время войны в Афганистане. Мне было три года, а папе пятьдесят четыре. Мама умоляла его никуда не ехать, но он не послушался. Он такой был у нас, настоящий коммунист, к тому же ещё служил в военной авиации. У него был железный характер, по словам мамы. Он верил партии, любил свою родину. И мама с ним поехала бы, если бы не я. Пока меня не было, она с ним везде ездила, по всей России моталась.

Десять лет у них не было детей. Мама рассказывала, что отец переживал и винил себя в этом – он же получил серьёзное ранение во время Великой Отечественной войны, но отшучивался: мол, хорошо, что нет малыша – дома можно в тишине чай пить. А тишины-то и не было никогда: у них дома постоянно гости, вся элита компартии, папины товарищи по работе, именитые соседи – и все к ним. Но как только она сказала папе, что беременна, – счастливее его не было. Гордый, с сияющими глазами, он ходил и говорил: «Вот теперь я точно настоящий генерал, а раньше только чин был». К ним продолжали приходить гости, но уже не так часто. Это были три года маминого счастья, наша маленькая семья: мама, папа и я.

Мама меня растила. Когда она встретила папу и тот ей сделал предложение, она бросила консерваторию. Дома было пианино, но она только для нас играла. Меня пыталась учить… А потом… когда папы не стало, всё…

Маму вместе со мной выселили – вдова Героя Советского Союза, генерал-полковника, а жилплощади для двоих слишком много. Тогда, кажется, только по девять квадратных метров полагалось на человека, а у нас были все сто пятьдесят. Папины заслуги учли, министерство обороны прислало бумажку с серой полосой, и мы переехали в дом рядом с метро «Смоленская», типичную хрущёвку. И как мама всю жизнь росла с рассказами о доме, так и я выросла с тем же.

– Вы все троё – девушки из «Дома на набережной».

– Хм, – задумалась Лара. И улыбнулась: – Выходит, так. Только теперь меня отсюда никто не выселит. Я купила эту квартиру два года назад и ни за что не продам. Для меня это больше, чем квартира, – это часть меня, какой-то символ.

Костя молчал. Он уже не понимал, что для него было более важно – работа с Ларой или она сама. Как, почему она вдруг решила быть с ним так откровенна, рассказать о своей семье? Да, он сам её попросил, ему было интересно узнать. Но тогда, несколько часов назад возле подъезда, это скорее было обыкновенное любопытство – ведь он столько слышал о «Доме на набережной». Но такого чистосердечия не ожидал.

Всё в ней как-то сразу стало особенным для него. Он не понимал, что о чувствах лучше забыть. Карьера была важна для него, но он не соотносил её с Ларой. Ему казалось, что Лара сама по себе, а карьера сама по себе. И думал о Ларе только как о женщине, которая ему очень нравится.

Когда Костя уходил, Лара, стоя в дверях, спросила:

– Что ты делаешь завтра вечером? Хочешь куда-нибудь пойти?

– В смысле? В ресторан? Да, но… – Костя не знал, как сказать, что ему такие развлечения не по карману.

Лара сразу догадалась, в чём проблема, и поспешила его успокоить:

– Это за счёт продюсерского центра. Называется «представительские расходы». Тебе полезно посмотреть на всю эту жизнь изнутри – может, ещё и не захочешь быть богатым и знаменитым.

– Сомневаюсь. – Костя улыбнулся Ларе. – Спасибо за приглашение, я обязательно буду. – Костя обрадовался: ещё никогда он не ходил в подобные заведения один. «Вот обзавидуются», – подумал он о друзьях.

Костя вернулся домой за полночь. Не раздеваясь, прилёг на диван у себя в комнате и снова начал думать о Ларе. В ответ на мамин стук в дверь холодно произнёс: «Я устал, засыпаю…» Ему не хотелось ни с кем говорить, даже с мамой, которая начнёт любопытствовать, задавать лишние вопросы, которые перечеркнут состояние, в котором он сейчас находился. Костя надеялся, что Лара разглядит в нём не только талант, но и душу – робкую, ещё совсем наивную и романтическую, жаждущую любви, всех тех настоящих чувств, о которых она ему рассказывала. И что она сама не окажется избалованной мужским вниманием и деньгами стервой. Боже, как он боялся именно этого – что кто-нибудь когда-нибудь в этой жизни будет играть его чувствами. Что кто-нибудь выхватит его разум, душу и не вернёт. Что он будет мучиться, понимать, что так нельзя, но ничего не сможет с этим поделать. Он не хотел этого и очень боялся, понимая, что подобный опыт в его жизни всё равно неизбежен. Через похожие истории проходили все люди, знакомые и незнакомые.

«А что, если этот опыт меня полностью сломает? – думал Костя. – Что, если я перестану доверять людям, а в особенности женщинам? Если я их возненавижу? Что будет со мной тогда?» Он чувствовал страх при мысли, что в его жизни будет такая любовь и скорее всего она уже близка…

«Нет, это не должна быть Лара. Какое ей дело до меня? Она даже не смотрит на меня как на мужчину. Я для неё интересен только с профессиональной точки зрения. Клиент, и не более того. Она будет зарабатывать на мне деньги, а я – своё имя и славу… Она такая серьёзная и, наверное, ужасно горда, что не позволяет чувствам вмешаться в работу. И даже если есть чувства, уверен, она никогда не играет ими» – с такими мыслями Костя уснул.

А Лара продолжала сидеть на подоконнике и смотреть на холодный осенний дождь, накрывший Москву. Набережная была пуста, лишь изредка по ней проносилась машина, освещая мокрый асфальт. Лара смотрела машине вслед, пока та не скрывалась из виду. В пепельнице дотлевала сигарета, в чашке остывал недопитый кофе. Она думала, углубляясь в свои мысли. Словно по ступенькам памяти, спускалась на год, два, три назад, перекидывая в обратном порядке календарь. Оступалась, падала и летела с этой невидимой лестницы вниз, туда, где всё началось.

Лара опустила голову, чувствуя подступающие слёзы, но совладала с собой. Встала с подоконника и выключила свет. В комнате сделалось темно, и только шлейф горького запаха кофе и сигарет витал в воздухе.