Лайза Джексон - Бремя страстей Страница 14

С его присутствием в доме воцарялась на­пряженная обстановка, и однажды он совер­шил роковую ошибку, впервые подняв руку на дочь. Ей было тогда пять лет, и она нечаянно разлила молоко, с которого еще не успели снять сливки. Ведро стояло на столе, когда Санни, гоняясь за котом, споткнулась и толк­нула, падая, старый колченогий стол. Она попыталась удержать ведро, но не успела. Ведро упало на пол, молоко, словно океанский при­бой, хлынуло на давно потрескавшийся лино­леум и потекло в разные стороны.

Отец в это время курил и читал какой-то охотничий журнал в гостиной. До него донесся шум и вскрик дочери. Он пребывал в плохом настроении, так как у него погибла при отеле корова, и, увидев на полу разливанное море молока, пришел в дикую ярость, которую и сам не мог бы объяснить.

— Ах, ты, маленькая дрянь! Что ты здесь натворила, черт бы тебя побрал!

— Извини, папа.

— Извинениями не отделаешься! Пропали деньги за масло и сливки, убирай сейчас же! — Он все больше разъярялся и достал бутылку виски, которую хранил в шкафчике над ракови­ной. Лицо его пошло красными пятнами, он швырнул сигарету в водосток и дрожащими руками налил в стакан виски.

Санни живо схватила половую тряпку, но она была слишком мала, ей удалось только разогнать молоко по всему полу.

— Паршивая девчонка, да ты такая же не­умеха, как твоя мать. Это все индейская кровь в твоих жилах! — Он вышел на веранду и при­нес веревочную швабру.— Начинай снова,— сказал он и швырнул ей швабру. Она с трудом удержала своими маленькими пальчиками длинную деревянную ручку. — И убирай как следует. Должен сказать, сегодня ты влетела мне в копеечку.

У Санни все дрожало внутри. Она с трудом двигала швабру, но веревки были сухие и пло­хо впитывали молоко; белые ручейки потекли под стол, вдоль старых рассохшихся плинту­сов.

— Ничего не умеешь! — закричал Исаак.

— Папа, я стараюсь.— Слезы текли по ее щекам.

— Лучше старайся! — Он осушил стакан янтарной жидкости. Теперь на его лице чита­лось выражение откровенной ненависти.

— Черт меня дернул жениться на твоей матери! Но она была беременна, и я думал, что ты будешь мальчиком.— Губы его скри­вились в злой усмешке.— А ты оказалась девочкой, да к тому же бестолковой, даже пол не можешь вытереть. Только лучше тебе на­учиться этому, Санни, а то на что еще ты будешь годна? Самая женская работа. Работа для скво. Господи, какой же я был осел, что женился на ней! — Он отшвырнул стакан, а Санни кусала губы, чтобы остановить лью­щиеся из глаз слезы.

Никогда еще отец не разговаривал с ней так грубо. Он неоднократно оскорблял свою жену за то, что благодаря своей красоте она обма­ном женила его на себе, за ее бесплодие, когда пришло время обзавестись еще детьми. Санни слышала их ссоры, слышала его обвинение в том, что она легла с ним еще до свадьбы, а потом кричала, что он изнасиловал ее, и только женитьба удержала ее отца, который грозился вырвать из его груди сердце.

Ссоры были безобразными и злобными. Санни тряслась в своей постельке, зажимая руками уши и считая себе источником всех бед, творящихся в доме. Отец ее не выносил, а мать, хоть и любила свою дочь, вынуждена была жить с ее отцом — мужчиной, к которо­му питала отвращение.

Глотая слезы, Санни опять принялась дви­гать швабру, а отец смеялся над ее тщетными усилиями тем злым, отвратительным смехом, каким обычно смеялся над попыткой матери оказать ему сопротивление.

— Ни на что не годишься! — вновь заорал он и от возмущения затряс головой, когда кот спрыгнул с подоконника и принялся лакать из молочного ручейка. Исаак грубо выругался и со всей силы пнул кота ногой, словно фут­больный мяч.

— Не надо! — закричала Санни.

С пронзительным визгом полосатый кот пролетел над столом и ударился о стену. Шипя и жалобно мяукая, кот уполз и спрятался за шумным холодильником.

Исаак повернулся к дочери, которая выпус­тила из рук швабру, готовая бежать к своему любимцу.

— Куда это ты собралась?

— Котенька…

Он сгреб ее за ворот платья.

— Чудесно,— прорычал он, тяжело дыша ей в лицо запахом виски и табака.— Но сна­чала ты сделаешь то, что тебе велено, и по­дотрешь наконец эту лужу, а не то я всыплю тебе, поняла?

— Нет! — испуганно вскрикнула девочка, и тогда его улыбающиеся губы растянулись еще шире.

Санни попыталась убежать, но босые ноги только скользили по мокрому линолеуму. Отец не выпускал ее. Продолжая держать ворот платья одной рукой, он медленно начал расстегивать брючный ремень.

— Нет! Папа, нет! — кричала Санни.

— Пора научить тебя знать свое место в доме. Поворачивайся!

Она дрожала, глаза ее были полны слез.

— Пожалуйста, не надо…

— Ничего, потерпишь, мне будет больнее, чем тебе.

Он вытащил ремень из брюк, и Санни заме­тила, что глаза его налились кровью и в них горит злоба, на взъерошенных усах собралась слюна, и тут… ее посетило видение. Она виде­ла, как он падает на пол и хватается за грудь, а мать стоит над ним и не торопится к теле­фону, а он уже задыхается, проклинает ее и умоляет вызвать «скорую помощь». Видение было таким отчетливым, что Санни забыла, где находится, пока не почувствовала первый удар ремнем по ягодицам. Она громко вскрик­нула в тот момент, когда от жгучей боли исчез­ло видение.

Колени ее подогнулись, но отец рывком снова поставил ее на ноги.

— Не бей меня!

Ремень со свистом обрушился на ее труси­ки, и она вновь испытала пронзительную боль.

— Папа, не надо! — кричала она, умоляя и захлебываясь рыданиями, но он все так же крепко держал ее.

— Может, теперь ты образумишься!

Он занес правую руку для очередного удара, но она застыла в воздухе, когда резко распахнулась и ударилась о стену дверь. В про­еме стояла Лили, державшая в одной руке ведро нарезанной в огороде фасоли, а в дру­гой — большой кухонный нож, и смотрела на него тяжелым взглядом. От ярости на щеках у нее проступили красные пятна. Темные глаза горели.

— Отпусти ее,— приказала Лили, едва ше­веля губами, ноздри у нее дрожали от еле сдерживаемого гнева.

Он фыркнул.

— Ты меня не запугивай, скво.

— Отпусти ее.— Губы Лили стали жест­кими, она смотрела на него с такой ненавис­тью, что душа Санни отвернулась от обоих родителей, а отец все еще держал ее так креп­ко, что она с трудом дышала.

— Она перечила мне! Я учу ее послушанию.

— А я научу тебя больше никогда ее не трогать.

Он зашелся в смехе, и хватка его немного ослабла. Санни извивалась, пока ноги ее не обрели опору. Наконец она вывернулась из рук отца, но поскользнулась и упала лицом в липкую лужу.