Уинифред Леннокс - Японский гербарий Страница 14

— Но вы — здесь?

— Да, в каждом сообществе есть самые стойкие. И самые изворотливые, если хотите. Можно назвать нас иначе — преданные своей идее, какой бы странной она ни казалась посторонним. Но мы не обращаем внимания на взгляды со стороны. Мы смотрим изнутри. Как и вы, полагаю.

Зигни улыбнулась.

— Можно мне сделать вас своим консультантом? В книге «Собрание мириад листьев» много реалий, которые непонятны неяпонцу.

— Да, вы оказались в ситуации, похожей на мою. — Мистер Нишиока понимающе кивнул. — Вы словно эмигрировали в виртуальную страну, которая мало общего имеет с действительностью.

— В вашей библиотеке много книг по Японии?

— Нет. У меня дома гораздо больше. — Он улыбнулся. — Но, может быть, я покажу вам кое-какие из них.

Зигни чувствовала себя так, будто уже знала сто лет Гарри Нишиока.

— Если я верно поняла, вы согласны стать моим сэнсеем?

— Если вы одарите меня такой честью. — Мистер Нишиока поклонился, ласково улыбаясь.

Внезапно в кабинет влетел Кен, глаза его горели.

— Простите, мистер Нишиока, но мы срочно уезжаем!

Зигни подняла бровь, недоумевая. Ведь они только-только начали понимать друг друга с этим осторожным японским старичком, походившим на сосуд с монетами, на клад, который ищут годами и редко находят.

— Но, Кен…

— Мистер Нишиока, я еще раз приношу свои извинения, Зиг приедет к вам с вопросами в следующий раз.

— С вашего позволения, мистер Нишиока, я позвоню вам, — сдержанно сказала Зигни, пытаясь восстановить атмосферу, царившую в кабинете мистера Нишиока до появления Кена.

— Конечно. — Он протянул ей свою визитную карточку. — Кен, вы точная копия деда.

— Когда он уже стал знаменитым или до того? — Молодой человек озорно улыбнулся.

— С годами Билл менялся, но мало. В вашем роду очень крепкие на перемены люди, — заметил Гарри Нишиока. — Вы только кажетесь подверженными внешним влияниям. Ваша суть неизменна. — Кланяясь, он проводил гостей и сказал Зигни на прощание: — Я буду ждать. Начинайте восхождение на Фудзияму. Вы на нее взойдете. И гораздо скорее, чем думаете. Но учтите: чем ближе к вершине, тем холоднее и более одиноко.

Глава шестая

«Ты похожа на ханари»

«Энн, как ты знаешь, это случилось. То, о чем мы говорили с тобой тогда. — Зигни жирно подчеркнула слово «тогда». — Да, я решила впустить в свою жизнь Кена Стилвотера, американца, и должна признаться, что произошло это достаточно неожиданно. Но я вышла за него замуж. Более того, я беременна, Энн. И рада этому обстоятельству. Правда, я стала ужасно толстой, и доктор обещает двойню. Хорошо, что не семеро. В одном из штатов, кажется в Айове, одна леди родила сразу семерых. Поскольку я плодовита, Энн, то хочу перевести все двадцать книг «Манъёсю», о которых я тебе уже рассказывала. Это именно то, чего я ждала от Провидения, и оно послало мне желаемое через Кена Стилвотера… Теперь мне совершенно ясно, для чего я пришла в этот мир».

Зигни запечатала письмо в конверт, написала адрес.

Итак, она теперь Зигни Рауд Стилвотер, которая, ожидая прибавления в семействе, с утра до вечера занимается любимым делом — переводит японские стихи.

Они с Кеном арендовали в Миннеаполисе дом, который Сэра Стилвотер лично подыскала для молодых. Дом небольшой, но уютный, с маленьким садиком под окнами, с двумя спальнями наверху и кабинетом для Зигни.

Зигни почему-то была уверена, что забеременеет, как только допустит до себя Кена. Они поженились не сразу после поездки в дом Билла Рэдли, а через полгода. Кен уже начал работать в известной таксидермической компании. Работы ее мастеров получали международные премии на выставках охотничьих трофеев. Кен мечтал попасть именно в такую компанию, и профессор Мантфель помог — дал блестящие рекомендации своему лучшему ученику.

Едва Зигни успела положить письмо на деревянный поднос, где уже лежали несколько писем для отправки, — она писала в разные издательства, желая найти тех, кого заинтересует ее работа, — как Кен, словно птица, за которой гонится коршун, влетел в комнату.

— Зиг! Ты не представляешь! Я понял, чучело какой птички должен сделать, чтобы показать класс! Чтобы сразу все поняли раз и навсегда: на небосклоне зажглась новая звезда — таксидермист-художник. Эта птица называется малиновка. И ты должна ее знать!

— Почему? — Зигни вскинула бровь.

— Потому что у малиновки — крошечной птички, которую еще называют зарянкой, есть родственница в Японии. Присмотрись-ка к своим текстам, нет ли там упоминания о птичке, похожей на малиновку? А если есть, то переведи мне. Я хочу, чтобы на выставке, для которой я готовлю свой шедевр, под моей работой стояла строчка в твоем переводе. Мы с тобой станем сенсацией сезона!

Кен говорил быстро и горячо, и, глядя на него, Зигни в который раз подумала: какое точное слово есть в английском языке для определения подобного типа мужчин — «чайлдиш», ребячливый. Аналога этому слову в шведском языке нет. Может быть, потому, что в ее стране мужчины не заражены подобной детскостью? Да, скорее всего так и есть, ребячливость свойственна американцам.

— Ты поняла меня, да? Ну все, моя сладкая, я тебя целую и убегаю.

И Кен исчез за дверью. Зигни слышала его шаги на лестнице, быстрые и уверенные.

Ну что ж, Кен таков, каким прислало Провидение, и она приняла его, чувствуя себя достаточно сильной, чтобы сделать жизнь Кена рядом с ней приятной.

Больше всего она любила ездить с ним в Вакавилл, в дедов дом, который пока еще не стал музеем. Зигни хотела родить детей — да, не ребенка, а детей — с врачом не поспоришь — там, где и зачала их. Но вряд ли это возможно. Ей предстоит родить двойню, и в Миннеаполисе это более надежно.

— О, мадам, — зазвучал в ушах Зигни голос врача, у которого она недавно была на консультации, — должен вас обрадовать, оба сердечка бьются четко.

Сэра и Дэн радовались браку младшего сына и Зигни.

— Ну вот, — говорил Дэн, — моя мечта сбылась, Сэра, у нас есть дочка.

Лицо Сэры освещалось улыбкой. Да, кивала она, о да, я тоже рада.

— Я тебя люблю, — шепнула Сэра, целуя Зигни, когда молодые вошли в церковь. — Такая жена для моего сына — просто дар Небес.

Зигни была красивой невестой, очень, и знала об этом. Старинное платье, в котором выходила замуж еще бабушка Сэры, хранилось в семье Стилвотеров как дорогая реликвия. Сэра с опаской предложила Зигни надеть это платье: пышные юбки, кружева вокруг шеи, ткань невероятно тонкая, невесомая — даже Сэра не могла сказать, как она называется и как попала в Америку из Европы. Но на Зигни свадебный наряд выглядел так, будто до нее никто его не надевал. Зигни казалась воплощением чего-то вечного, неизменного.