Элизабет Адлер - Опрометчивость Страница 14

Морган расхохотался на всю комнату.

– Во всяком случае, результат того стоил. Надеюсь, братьев у вас нет?..

– Две сестры… вы не поверите… Парис и Индия.

– А где… с ними это случилось?

– О, с Индией дело обстоит лучше всех – мы всегда знали, что в плавучей гостинице на озере в Кашмире. А Парис – в отеле «Ритц», и она говорит, что, раз зачатие произошло практически в двух шагах от ателье мадам Шанель, сама судьба повелела ей стать великой законодательницей мод.

– …И она стала?

Венеция пожала плечами.

– Это не так-то легко, но Парис упорно работает, а когда у вас таланта и решимости столько, сколько у нее, к вам однажды обязательно придет успех. Вы согласны?

Морган решил задать ей контрвопрос:

– А вы, Венеция, какой у вас талант?

– Ах, я?.. Я ничего особенного не сделала, окончила школу и потом получила диплом повара. У меня нет никакого таланта, правда…

– Но еда очень вкусная, и стол выглядит так красиво! Это не всякому дается, Венеция…

Он хотел добавить, что дыхание захватывает, так она хороша, но это было бы уж слишком.

– А как насчет вас, Морган МакБейн, где спроектировали вас?

Глаза Венеции заблестели в предвкушении забавы. Ей нравилось находиться рядом с Морганом, все происходило так, словно они обедали в одиночестве; прочих, кто сидел за столом, казалось, не занимал их частный разговор, а пристальный взгляд юноши заставлял трепетать ее сердце. Кожа его была такой загорелой и обветренной, а плечи такими широкими. От него исходило ощущение силы и надежности.

– Я зачат и рожден в автомобильном прицепе близ строительного участка на самом бесплодном плоскогорье Техаса. Мой отец занимался тем, что на свой страх и риск пытался найти нефть, а моя мать, которая его обожала, отказалась покинуть эти места, когда я уже должен был появиться на свет, хотя условия там были, как у дикарей. Через две недели после моего рождения она умерла. С самого начала она с ним работала бок о бок, помогала во всем… он всегда говорил, что без нее он никогда бы ничего не достиг. Она верила в него…

– Простите меня, Морган. – Венеция страшно смутилась.

– Ничего. Это было давно. И она оказалась права, мой отец кое-чего добился в жизни. Но в брак больше не вступал никогда, – добавил Морган с кривой усмешкой, – хотя я располагал самым невероятным набором женщин, которые упорно набивались ко мне в матери.

– Подождите-ка минутку. – Венеция не знала, как это такая простая вещь не пришла ей на ум раньше. – Конечно же – Фитц МакБейн! Самый богатый человек в мире. Морган, я потрясена!

– Возможно, еще не самый богатый. – Венеция, несомненно, принадлежала к числу тех немногих девушек, которых когда-либо встречал Морган, для кого тот факт, что он – сын Фитца МакБейна, означал немногим более того, что, узнав об этом, нужно пошире раскрыть глаза. Подобно отцу, сын использовал имя МакБейн, мгновенно производившее магический эффект и действовавшее словно магнит, когда в поле его зрения попадали особо привлекательные женщины. Бесчисленное количество красавиц как Европы, так и Америки пытались препроводить обоих, как сына, так и отца, к алтарю. Но усилия эти пропадали втуне.

– Да не так уж вы и потрясены, – сказал он, слегка пожимая ей руку, – и правильно. Я всего лишь трудяга – сын, чей отец добился успеха. Мы заняты сейчас не только нефтью. Фитц решил провернуть несколько операций с недвижимостью, может быть, потому, что шесть лет ему пришлось прожить в автомобильном прицепе в невообразимой дыре. Во всяком случае, он купил заросшие зеленью участки на островах в Карибском море, есть у него планы и относительно земли в Нью-Йорке, Хьюстоне и Далласе; он учится распознавать вина, так как купил во Франции замок с виноградниками… Есть приобретения и в городе, чьим именем назвали тебя, Венеция. И потом, раз уж он не выносит сидеть без дела, то либо строит отели, либо перестраивает уже существующие дома в отели. Потом, когда проекты выполняются, переключает интересы на строительство судов, танкеров, барж. Отец начал работать с тринадцати лет. Я родился, когда ему было всего двадцать, а сейчас ему сорок четыре. Представляете, что он еще достигнет дальше?

– Вас это пугает?

Она внимательно слушала, явно заинтересованная тем, о чем он говорил. Все преграды между ними рухнули, и Морган вдруг заговорил так, как раньше не позволил бы себе говорить ни с одной другой женщиной.

– Да, иногда пугает. Я не всегда уверен, что в состоянии жить по его меркам, оправдывая те надежды, что он возлагает на меня. – Морган сейчас говорил невероятно серьезно. – Нелегко быть сыном известного и преуспевающего отца.

Венни откинулась на спинку стула. Слова юноши вернули ее к прежним, собственным, размышлениям. Тревожные вопросы сами собой возникли в ее сознании… Ее будущее. Что она собирается делать? Чем она займется, когда карьера Дженни закончится? У матери не было оснований гордиться ею; у нее нет ни талантов, ни достижений, самая обычная девушка – при знаменитой матери.

– Я знаю, Морган, – сказала она так тихо, что это было похоже на вздох, – мне понятно то, что вы имели в виду. Видите ли, моя мать – Дженни Хавен.

Взглянув из-за Моргана, сидевшая рядом с ними Лидия попросила:

– Венеция, думаю, мы пойдем пить кофе в гостиную, а мужчинам оставим их портвейн.

– Конечно, я попрошу Марию-Терезу нам его туда принести.

Слава Богу, с кофе Мария-Тереза уверенно справлялась сама, вероятно, потому, что пила его лошадиными дозами. Венеция с улыбкой извинилась перед Морганом и прочими мужчинами и вместе с Лидией и дамами вышла из комнаты.

Морган обернулся, следя за тем, как уходила девушка. Стройная, с фигурой почти как у ребенка и такая милая… Морган медленно повернулся к столу, в задумчивости принимая предложенный Роджером Ланкастером стакан с янтарно-золотистым портвейном. Значит – она дочь Дженни Хавен. Конечно, вот оно, сходство, что так взволновало его. Случится же такое. Морган всегда считал, что его отец был влюблен в Дженни Хавен, хотя, насколько он знал, они встречались всего лишь раз. Сомнений, однако, не было в том, что Дженни Хавен была идолом Фитца МакБейна в те годы, когда тот был одиноким подростком.

Морган маленькими глоточками пил портвейн, пока Роджер Ланкастер в общих чертах говорил о том, что бы ему хотелось сделать при следующей встрече с Фитцем.

Венеция непринужденно поддерживала беседу с гостьями Лидии, среди которых были и матери ее собственных подруг, в ожидании, когда откроется дверь столовой и Морган МакБейн позовет ее. Как чудовищно долго они говорят. Она взглянула на часы, настоящие «Картье Сантос», подаренные ей Дженни именно тогда, когда больше всего в мире ей хотелось чего-то такого же простого и понятного, как часы. Они снова напомнили ей о Дженни, и Венеция сердито прикусила губу. Что же она все-таки собирается делать? Она и слышать не могла о том, чтобы вернуться в Беверли-Хиллз. Ах, славу Богу, дверь столовой открылась. Она с нетерпением оглядела зал, пока Роджер Ланкастер провожал мужчин в гостиную на кофе.