Александр Амурчик - Ералаш. Elisir d’amore. Цикл «Прутский Декамерон». Книга 6 Страница 15

«Кондрат, налей мне сто грамм коньяка, – сказал после ее ухода Жердь, тяжело опускаясь на пуфик. – Ну и стерва эта ваша Ольга». – «Мне тоже налей, – подсел рядом с ним Банан. – Нехорошо пить одному». – «Чем же это он так хорош, наш Савва?» – задумчиво, ни к кому не обращаясь, спросил Яник, присоединяясь к ним.

Короче, все они после Олькиного ухода выпили, затем Жердь взял целую бутылку, и они повторили, ну а потом ты пришел, – закончил свой рассказ Кондрат..

Теперь мне стали понятны и косые взгляды моих друзей и их столь ранний уход. И я почувствовал себя очень неловко, словно был перед ними в чем-то виноват..

– Скажи, Кондрат, ну и на хрена мне такая реклама? – спросил я. – Теперь ребята будут обижаться.

– Плюнь ты на все это, – верно оценил мое состояние Кондрат. – Подумаешь, Олька всего-навсего правду сказала, она ведь любит тебя.

– Хороша любовь, – пробубнил я. – Со всеми друзьями переспала. И ты, конечно, был первым среди них?

– А кто же тебя, дурака, от любви лечить будет, – строго оборвал меня Кондрат. – Жениться на ней ты ведь не собирался?

– Ну, не собирался, – подтвердил я..

– Вот и все, – подвел он итог. – Ведь мы с тобой о чем договаривались? Оберегать друг друга и не давать товарищу утонуть в омуте любви..

Я, не найдя, чем ответить на эти слова, сник.

– Ладно, налей уже тогда и мне сотку конька, – попросил я жалобно.

Кондрат наполнил два бокала коньяком.

– Давай, – прикоснулся он к моему бокалу своим, – выпьем… Уж не знаю за что. – Он помолчал несколько секунд, затем улыбнулся: – За любовь, наверное.

Новелла четвертая. Гамбит от блондинки

Коктейль «Восторг»

Темный ром 20 мл.

Ананасовый сок 20 мл.

Апельсиновый сок 10 мл.

Лимонный сок 10 мл.

Все компоненты смешать в шейкере, слегка взбить со льдом, подать в бокале.

Не раз и я, в объятьях дев

легко входя во вдохновенье,

от наслажденья обалдев,

остановить хотел мгновенье

Игорь Губерман

Прошло уже около двух недель со дня нашей последней встречи с Ольгой, а я все не находил себе места, злился на нее, на себя, на весь белый свет и… скучал и тосковал по ней. Женщин и девушек вокруг было множество, некоторых стоило только пальчиком поманить и они мигом прибежали бы, но… я все не мог забыть Ольгу.

В один из вечеров я, решив сбросить моральное, а заодно и сексуальное напряжение, привел к себе в квартиру новенькую нашу официантку Фросю, а она выкинула неожиданный фортель, отказала мне в близости и тем самым вогнала меня в комплекс неполноценности.

Нет, между нами все так хорошо начиналось – улыбочки, разговорчики, намеки, обещания, вот я и подумал: все, куда ей теперь деваться, она обязательно будет моей. При этом мне не хотелось торопить события, ведь мы с ней в одном кафе работаем, и она всегда была, можно сказать, под рукой, а после рабочего дня мы вместе по одной дороге домой ходим, и я, таким образом, дал ей «вызреть».

Фроська, – девица сельская, – десятый ребенок в семье (что по нынешним временам является просто героическим поступком ее родителей), была высокой, ядреной, фигуристой и симпатичной. Волосы, растущие на ее голове шапкой, были густющие, темно-каштановые, прибавьте еще огромные карие глаза. Ей было 19 лет, а дома у нее уже была лялька – двухлетняя дочь, явившаяся результатом раннего замужества, а может, и вообще без него обошлось, я знал лишь то, что девочка существует. И еще знал, что пока Фрося работает, ее дочь воспитывает мама, то есть бабушка девочки. Вот и пригласил я Фросю к себе домой, подумал, повеселюсь с ней без проблем, – она и пошла. Мороз был на улице 18 градусов, от которого все вокруг – деревья, покрытые снежком, и даже воздух казались замершими от холода, и я уже млел в предчувствии того, как мы с Фроськой завалимся в теплую постельку и разгоним по телесам изрядно подстывшую кровь.

Итак, половина первого ночи, мы с Фроськой приближаемся к магазину «Юбилейный», что расположен рядом с моим домом, и вдруг я замечаю, что на остановке, что через дорогу напротив, кто-то сидит.

– Видала, а люди вон автобуса дожидаются, – пошутил я, – только в этот час автобусы у нас уже не ходят.

Подошли ближе, смотрим, мужик сидит внутри остановки на скамеечке. Он одет в овчинный тулуп и спит, склонившись над завернутым в одеяло ребеночком, которому, судя по размерам пакета, явно всего нескольких месяцев от роду.

– Пьяный, сволочь, – сказал я, снимая руку мужика в рукавице с одеяльца, на что тот даже не прореагировал. Взяв в руки ребенка, я передал его Фроське и сказал:

– Проверь живой ли, дышит. – А сам по морде мужика охаживаю, по морде пощечинами, чтобы разбудить. Он что-то бухтит сквозь сон, но не просыпается.

А тут – какая удача! – по дороге сверху, со стороны Спирина, где у нас располагается медицинский городок, едет «скорая помощь». Я выхожу на середину шоссе, – знаю, что в противном случае водитель не остановится, мимо проедет, – и начинаю энергично размахивать руками.

Машина, взвизгнув тормозами, прокатилась несколько метров юзом и остановилась рядом со мной.

– Ты че, пьяный, что ли, в бога мать?! – открыв дверь, закричал на меня водитель.

– Выручайте, братцы, – шагнув к машине, заговорил я, попутно замечая, что в машине, кроме него и фельдшера, больше никого нет. – Заберите отсюда этого пьяного урода с ребенком в «скорую», скажите врачам, что они тут мерзли на улице, пусть ребенка проверят, обогреют, а этого куда угодно, хоть в вытрезвитель можете сдать.

– Да ты, да я… – стал петушиться водитель, – я вам тут не такси.

– Вы ведь медработник, – обратился я к пожилому фельдшеру, – и понимаете, в чем дело. – Затем, уже водителю, который все бубнил что-то и никак не успокаивался: – Ну-ка глохни, пацан, а то еще слово скажешь, из кабины выкину, сам отвезу, а ты пешком пойдешь.

Фельдшер что-то сказал водителю, тот, продолжая бурчать, но уже гораздо тише, вполголоса, погрузил в машину ребенка вместе с незадачливым папашей, который до сих пор так и не пришел в себя, и они уехали.

А потом мы с Фроськой пришли ко мне домой. И она, представьте, полночи мучила меня, то есть, к себе не подпускала. Все что угодно – обнимайчики, поцелуйчики, словно я школьник какой, а секса – ни-ни. Плюнул – мысленно, конечно, – отвернулся к стене и уснул.

Вечером следующего дня я находился у Кондрата в баре, когда он, стоя у входной двери, позвал:

– Иди, Савва, здесь на улице тебя Оля дожидается, и с ней еще какая-то подруга.

Я вскочил с места и бросился к выходу, затем большим усилием воли заставил себя медленно и степенно выйти наружу. На улице стояла Ольга, она, как всегда улыбалась; за спиной у нее маячила еще одна девушка, под кокетливо подвязанным платочком я увидел миловидное лицо.

– Моя соученица Ленца, – беря меня за руку и одновременно увлекая в сторону, прошептала Ольга, кивнув в сторону своей спутницы. – Она просится в вашу компанию. – Сказав это, Ольга вопросительно поглядела на меня, и я понял, что она хочет таким вот способом, приведя с собой привлекательную подругу, вернуть себе утраченные позиции.

– Она с полгода тому назад попала в лапы к одному тут, Буга, кажется, его кличка, – продолжила тем временем свой рассказ Ольга, – ты ведь знаешь, что происходит с девочками, которые к нему попадают?

Я кивнул, знаю мол. С некоторых пор, уже на протяжении, наверное, последних двух лет, очень многим молоденьким девушкам в нашем городе приходится нелегко, так как десятки парней со спортивными навыками – бывшие спортсмены – буквально рыщут по городу и отлавливают их во всех общественных местах – на дискотеках, около молодежных кафе, у кинотеатра, а то и просто на улице, возле общежитий, или же рядом с учебными заведениями, где те занимаются, затем силой усаживают их в машины, после чего отвозят в лес, к озеру или на какую-нибудь квартиру, и там насилуют. Чаще всего насилие это бывает групповым, скидка делается лишь девственницам, да и то не всегда.

Я этому явлению дал свое личное определение: «сексуальный террор». Самая многочисленная группа насильников, которую вполне можно было назвать бандой, подчинялась Буге, совсем еще молодому парню 18 или 19 лет.

Наглость этих парней не знала границ, по-видимому, они очень серьезно увлеклись этим «видом спорта», при этом послаблений или скидок не делалось никому: в лапы насильников порой попадались дочери известных в городе руководителей, и с ними происходило то же, что и с остальными.

Насильники, в тех случаях, когда кто-либо из их жертв пытался обратиться в милицию или прокуратуру, немедленно предлагали им отступного деньгами: пять, десять и более тысяч рублей, на сколько сторгуются, и тогда зачастую пострадавшая сторона, в которую кроме девушки входили ее родители, чтобы их история не получили огласку, соглашалась. При заключении сделки, во время так называемого «торга», эти ребята очень ловко и скрытно пользовались портативными японскими диктофонами, ведя записи всех разговоров, поэтому, впоследствии, когда пострадавшая сторона не получив, естественно, ни гроша, все же обращалась в органы правосудия, дела об изнасилованиях если и открывались, то вскоре за недостаточностью улик закрывались, причем пострадавшая сторона нередко обвинялась в вымогательстве, ведь к услугам насильников имелись компрометирующие тех записи. В результате всего этого возникала безнаказанность, которая, естественно, порождала следующую волну насилия.