Катрин Панколь - Черепаший вальс Страница 15

— Да уж, родней мы не слишком богаты, — шутливым тоном ответила Жозефина.

— А Анриетта? Ты не можешь с ней помириться? Была бы хоть одна бабушка… Пускай она и не любит, когда ее так называют!

Анриетту все звали просто по имени: ни «бабушкой», ни «бабулей», ни просто «ба» она быть не желала.

Зоэ подчеркнула слова «хоть одна». У Антуана тоже было туго с родней. Единственный сын, родители рано умерли, с тетками, дядьками и двоюродными братьями он перессорился и с тех пор не встречался.

— У тебя есть один дядя и один двоюродный брат, это уже кое-что.

— Ну-у, это мало… У всех девочек в классе настоящие большие семьи…

— Ты правда скучаешь по Анриетте?

— По времени, да.

— «По времени» не говорят, говорят «временами» или «время от времени», любимый мой малыш…

Зоэ кивнула и замолчала. О чем она думает, удивилась Жозефина, глядя на дочь. Личико Зоэ помрачнело. Она размышляла. Казалось, всем ее существом завладела одна какая-то мысль, и она напряженно обдумывала ее в тишине, положив подбородок на руки и упрямо сведя брови. Жозефина молча следила за сменой выражений на ее лице, не хотела вторгаться в этот внутренний диалог. Глаза Зоэ то темнели, то прояснялись, лоб то хмурился, то вновь разглаживался. Наконец она подняла взгляд на мать и с тревогой в голосе спросила:

— Скажи, мам, тебе не кажется, что я похожа на мужчину?

— Нет, ни капельки! С чего ты взяла?

— А у меня не квадратные плечи?

— Нет! Что за глупости!

— Просто я купила «Элль». Его все девчонки в классе читают…

— И что?

— Не надо читать «Элль». Никогда. Там все девушки такие красивые… Я никогда такой не буду.

Рот у нее был набит: она жевала уже четвертый тост.

— Я, во всяком случае, считаю, что ты красивая и у тебя вовсе не квадратные плечи.

— Ну ты-то понятно, ты моя мама. Мамы всегда считают, что их дочери красивые. Разве Анриетта тебе это не говорила?

— Вообще-то нет! Она говорила, что я некрасивая, но если очень постараться, во мне можно найти что-то интересное.

— А какая ты была маленькая?

— Да ни кожи, ни рожи, на всех зверей похожа!

— А прикольная?

— Не думаю.

— А как же получилось, что ты понравилась папе?

— Наверное, он как раз и разглядел то самое, «интересное»…

— У папы глаз-алмаз, да, мам? Он когда вернется, как ты думаешь?

— Не имею ни малейшего представления, малыш. Тебе надо делать уроки на понедельник?

Зоэ кивнула.

— Надо сделать их до того, как пойдешь в кино, а то потом голова будет другим занята.

— А можно мы вечером посмотрим вдвоем какой-нибудь фильм?

— Два фильма за один день?

— Можно посмотреть какой-нибудь шедевр, тогда будет совсем другое дело, это будет для общего развития. Я, когда вырасту, стану режиссером. Сниму фильм по «Отверженным»…

— Что это у тебя сейчас все «Отверженные» да «Отверженные»?

— По-моему, это ужасно красивая история, мам. Я прямо плачу, когда читаю про Козетту, с этим ее ведром и с куклой… А потом у них такая красивая любовь с Мариусом, и все хорошо кончается. У нее больше нет в сердце ран.

«А что делать, если любовь наносит рану в сердце, большую, как воронка от снаряда, такую огромную, что сквозь нее небо видно? — думала Жозефина, спеша на встречу с Лукой. — Кто знает, что он чувствует ко мне? Я не осмеливаюсь сказать ему: “Я вас люблю”, боюсь, что это слишком громкое слово. Я знаю, что в моем “люблю” прозвучит вопрос “А вы любите меня?”, который я тоже не решаюсь задать, боюсь, что он повернется спиной и уйдет, сунув руки в карманы. Неужели влюбленная женщина непременно должна переживать и мучиться?»

Он ждал ее у лодочной станции. Сидел на скамейке, руки в карманах, ноги вытянуты, длинный нос смотрит в землю, прядь темных волос падает на лицо. Она остановилась, приглядываясь к нему, прежде чем подойти. Беда в том, что я не могу быть легкой, свободной в любви. Мне хочется броситься любимому на шею, но боюсь его напугать, если смиренно подниму к нему лицо, молящее о поцелуе. Я люблю украдкой. Когда он поднимает на меня глаза, ловит мой взгляд, я подстраиваюсь под его настроение. В любви я становлюсь такой, какой он хочет меня видеть. Пылаю на расстоянии, а как только он приближается, сдерживаю себя. Вы ничего не знаете, Лука Джамбелли, вы считаете меня пугливой мышкой, но если бы вы прикоснулись к любви, кипящей во мне, то получили бы ожог третьей степени. Я нравлюсь себе в этой роли: веселю вас, успокаиваю, чарую, преображаюсь в нежную и терпеливую сиделку, подбираю крошки, которые вам угодно мне уделить, и делаю из них сытные бутерброды. Мы уже год встречаемся, а я знаю о вас лишь то, что вы прошептали мне тогда, в первый раз… В любви вы похожи на человека, потерявшего аппетит.

Он заметил ее. Поднялся. Поцеловал в щеку легким, почти дружеским поцелуем. Жозефина вся сжалась: поцелуй пробудил в ней смутную боль. Надо поговорить с ним — именно сегодня, расхрабрилась она вдруг, как часто бывает с очень робкими людьми. Я расскажу ему о своих несчастьях. Что это за возлюбленный, если от него надо прятать свои беды и тревоги?

— Как дела, Жозефина?

— Бывало и получше…

Давай смелей, велела себе Жозефина, будь сама собой, расскажи, как на тебя напали, расскажи про открытку.

— У меня было два кошмарных дня, — заговорил он. — Мой брат исчез в пятницу после обеда, как раз когда мы должны были встретиться в этом ресторане, который вам так нравится, а мне так совсем нет.

Он повернулся к ней, насмешливо улыбнулся краешком губ.

— Он должен был прийти к врачу, который лечит его от припадков буйства, и не пришел. Его везде искали, но он явился только сегодня утром. В ужасном состоянии. Я уж боялся худшего. Простите, что подвел вас.

Он взял Жозефину за руку; прикосновение его длинных, горячих и сухих пальцев растрогало ее. Она потерлась щекой о рукав его полупальто, словно говоря: ничего страшного, я вас прощаю.

— Я подождала вас, а потом пошла домой и поужинала с Зоэ. Я так и поняла, что у вас какие-то неприятности с… эээ… с Витторио.

Ей показалось забавным, что она запросто называет по имени человека, с которым незнакома и который вдобавок ее ненавидит. Это давало ощущение какой-то фальшивой близости. С какой стати он меня ненавидит? Я ему ничего плохого не сделала.

— Когда он сегодня утром пришел домой, я его ждал. Весь вчерашний день и всю ночь я сидел у него на диване и ждал. Он посмотрел на меня так, словно первый раз видел. Совершенно не в себе. Ринулся в душ, не проронив ни звука. Я уговорил его принять снотворное и лечь спать, он на ногах не стоял.